Несколько слов о цене баварского пива
Несколько слов о цене баварского пива
Злу чуждо понятие справедливости.
Андрей Белянин. Рыжий рыцарь
Есть такой очень популярный жанр — фильм-катастрофа. Суть его в том, что перед затаившим дыхание зрителем разворачивается картина страшного бедствия, стихийного или рукотворного, а он, сидя на мягком диване и жуя что-нибудь вкусненькое, наблюдает, как хороший-прехороший главный герой всех спасает, действуя в точном соответствии с моралью, принятой в мире мягких диванов. Потому что если бы зрителю показали, как это происходит на самом деле, он очень бы обиделся, а фильм кинокритика признала бы неправильным фильмом.
Не кажется ли вам, что у нас пытаются из реальной истории войны сделать фильм-катастрофу? Который будет признан правильным только в том случае, если главный герой, то есть Сталин, всех спасет, при этом соблюдая мораль, принятую в мире мягких диванов? А поскольку это не всегда получается, то наши доморощенные моралисты признают эту войну неправильной войной.
В последнее время у нас стали говорить, что в Великой Отечественной войне погибло слишком много людей. Да, много, кто же спорит — но почему это ставят в вину нашему правительству? Почему, оценивая его действия с моральной точки зрения, забывают, что в этой войне нам противостояла сила, у которой морали не было вообще. Никакой.
Больше всего они напоминают марсиан из «Войны миров» Герберта Уэллса.
* * *
Ещё в начале 20-х Гитлер в «Майн кампф» сформулировал свои будущие геополитические устремления и на редкость последовательно придерживался их впоследствии, углубляя и развивая. К началу 40-х годов это была уже законченная, теоретически обоснованная политика.
Из высказываний Гитлера:
«Нам нужны русские пространства без русских».
«В будущей Европе должны быть две расы: германская и латинская. Эти две расы должны сообща работать в России для того, чтобы уменьшить количество славян».
«Мы должны развивать технику обезлюживания. Если вы спросите меня, что я понимаю под обезлюживанием, я скажу, что имею в виду устранение целых расовых единиц. И это то, что я намерен осуществить… Если я могу послать цвет германской нации в пекло войны без малейшего сожаления о пролитии ценной германской крови, то, конечно, я имею право устранить миллионы низшей расы, которые размножаются, как черви!»
Из выступления Гиммлера в замке Вевельсбург. Март 1941 года.
«Нашей задачей является не германизировать Восток в старом смысле этого слова, то есть привить населению немецкий язык и немецкие законы, а добиться, чтобы на Востоке жили только люди действительно немецкой крови… Для этого необходимо ликвидировать значительную часть населяющих восточные земли недочеловеков. Число славян необходимо сократить на тридцать миллионов человек; чем меньше их останется, тем лучше».
Из письма рядового Вальтера Траве. 29 июня 1941 г.
«Германцы на востоке должны быть подлинными викингами, и все низшие расы должны быть уничтожены. Мы не имеем права на мягкость и малодушие».
Высказывание унтер-офицера Графа:
«Евреи — это свиньи, и уничтожать их — проявление культуры».
Ладно, допустим, это теория. В России власть имущие тоже много чего декларировали, но далеко не все делали. А как насчёт практики[51]?
Из дневника обер-ефрейтора Иоганнеса Гердера:
«В одной деревне мы схватили первых попавшихся двенадцать жителей и отвели их на кладбище. Заставили их копать себе просторную и глубокую могилу. Славянам нет и не может быть никакой пощады. Проклятая гуманность нам чужда».
Это они разминаются перед большим делом. А вот так развлекаются.
Из рассказа младшего воентехника Сергея Дашичева:
«Я видел на окраине одной деревни близ Белостока пять заостренных колов, на них было воткнуто пять трупов эюенщин. Трупы были голые, с распоротыми животами, отрезанными грудями и отсеченными головами. Головы эюенщин валялись в луэюе крови вместе с трупами убитых детей. Это были жены и дети наших командиров».
Из дневника ефрейтора Пауля Фогта:
«Этих девчонок мы связали, а потом их слегка поутюжили нашими гусеницами, так что любо было глядеть».
А так злятся на неуступчивость противника.
Из воспоминаний политрука Николая Ляшенко:
«Солдаты стояли большим плотным кругом и что-то рассматривали. Протиснувшись в середину, чтобы посмотреть, чем возмущены наши солдаты, я от ужаса попятился назад. Передо мной лежало огромное, еще не погасшее пепелище, на котором фашисты заживо сжигали военнопленных красноармейцев и мирное население. Вперемешку с пеплом лежало множество еще не догоревших человеческих костей и черепов, немного в стороне несколько обугленных трупов: каждый был связан по рукам и ногам обыкновенной телеграфной проволокой — еще живыми их бросали в костёр…»
А вот уже политика в действии — уменьшение числа славян.
Из рассказа путевого обходчика на разъезде 214-й километр под Даугавпилсом:
«Когда открыли вагоны, военнопленные жадно глотали воздух открытыми ртами. Многие, выходя из вагонов, падали от истощения. Тех, кто не мог идти, немцы расстреливали тут же, у будки обходчика. Из каждого эшелона выбрасывали по 400–500 трупов. Пленные рассказывали, что они по 6–8 суток не получали в дороге ни пищи, ни воды».
Из воспоминаний обер-фельдфебеля Лео Мелларта:
«Я вышел наружу и увидел, как стоящие недалеко две или три зенитные батареи ведут огонь прямой наводкой по находившимся в накопителе пленным… Как я узнал позднее от караульных, в результате было убито или тяжело ранено около 1000–1500 человек».
Из рассказа венгерского офицера-танкиста:
«Мы стояли в Ровно. Однажды утром, проснувшись, я услышал, как тысячи собак воют где-то вдалеке… Я позвал ординарца и спросил: „Шандор, что это за стоны и вой?“ Он ответил: „Неподалёку находится огромная масса русских военнопленных, которых держат под открытым небом. Их, должно быть, 80 тысяч. Они стонут потому, что умирают от голода“.
Я пошёл посмотреть. За колючей проволокой находились десятки тысяч русских военнопленных. Многие были при последнем издыхании. Мало кто из них мог держаться на ногах. Лица их высохли, глаза глубоко запали. Каждый день умирали сотни, и те, у кого еще оставались силы, сваливали их в огромную яму».
Между прочим, с взятыми в плен европейскими военнослужащими обращались согласно Женевской конвенции. Их не гоняли пешком, а возили на машинах, нормально кормили, позволяли писать письма домой и пр. И условия оккупации для европейцев были совсем-совсем другими.
Из рассказа очевидца деятельности охранной полиции в Риге:
«Обыкновенно забирали с собой мужчин и женщин в тюрьму или префектуру. Там их избивали до полусмерти; издевались самым рафинированным образом, заставляли мужчин и женщин раздеваться догола и совокупляться и после этого убивали, так что из тюрьмы, а чаще всего и из префектуры никто живым не возвращался; их увозили в Бикернский лес и там убивали. Таким образом, в течение 2–3 недель было уничтожено около 12 000 евреев и примерно столько же главным образом русских».
Иногда они пытались экономить патроны…
Из докладной командира полка фон Магилла:
«Мы выгнали женщин и детей в болото, но это не дало должного эффекта, так как болота были не настолько глубоки, чтобы можно было в них утонуть».
Впрочем, много ли могут войска? Планы «обезлюживания» разрабатывались организованно, как государственная политика.
Май 1941 г.
Из протокола заседания экономического штаба «Ольдендург»:
«Войну можно будет продолжать только в том случае, если все вооруженные силы Германии на третьем году войны будут снабжаться продовольствием за счёт России. При этом, несомненно, погибнут от голода десятки тысяч человек, если мы вывезем из страны все необходимое для нас».
Из директивы экономического штаба «Ост»:
«Выделение черноземных областей должно обеспечить нам при любых обстоятельствах наличие более или менее значительных излишков в этих областях. Как следствие — прекращение снабжения всей лесной зоны, включая крупные индустриальные центры — Москву и Петербург… Несколько десятков миллионов человек на этой территории станут лишними и умрут или будут вынуждены переселиться в Сибирь. Попытки спасти это население от голодной смерти путем отправки туда излишков из черноземной зоны могут быть осуществлены только за счет ухудшения снабжения Европы. Они могут подорвать возможность Германии продержаться в войне и ослабить блокадную прочность Германии и Европы».
Не зря они заговорили про Европу. К ней отношение было совсем другое. Например, оккупация Франции лишила Германию половины стратегических запасов зерна — французов надо было кормить.
Из беседы Геринга с итальянским министром внутренних дел:
«В этом году в России умрет от голода от 20 до 30 миллионов человек. Может быть, даже хорошо, что так произойдёт; ведь некоторые народы необходимо сокращать».
Фото: какая-то небольшая воинская часть. Офицеры сидят, нижние чины стоят сзади. Перед ними вытащенная из класса доска, на которой написано: «Русский должен умереть, чтобы мы жили».
Это не сорок второй, не сорок третий год, когда немцы уже озверели от неудачной войны. Это первые недели. Они — победители, торжественно марширующие по захваченной земле. Мы ещё ничего им не сделали.
* * *
Война жестока сама по себе, и говорить о том, что одна сторона лучше, а другая хуже — некорректно. Как правило, некорректно — но не в этом случае. Есть ведь рассказы и иного рода. Вспоминают немецких солдат, делившихся своим пайком с русскими детьми, защищавших местное население от собственных сослуживцев. Есть и рассказы о жестокости наших по отношению к немцам. Но, во-первых, пропорции — один к ста, к тысяче… А во-вторых, само понятие жестокости было разным. Очень жестко и наглядно это показано в интервью петербургского священника о. Вячеслава Харинова, который всерьез занимается историей войны.
Из интервью о. Вячеслава Харинова:
«Помню встречу с одним старым немецким офицером, будто вышедшим из карикатурного советского фильма про фашистов: весь такой сухопарый, характер нордический… Он мне сказал: „А у меня никакого раскаяния перед русскими нет. Иван воевал очень жестоко. Мы всю Европу прошли, соблюдая Женевскую конвенцию. Но когда вступили в Россию, наш санитарный батальон тут же вырезали подчистую: русские зарезали раненых и фельдшеров, словно баранов. После этого командование, которое до того на Ленинградском фронте сдерживало нас, сказало: ответим русским тем же! Больше пленных не берём. Через месяц мы уже сами не могли остановиться“.
На меня эти слова старого фашиста крепко подействовали. Я не знал, чем ответить на этот жуткий упрёк…»
Это тоже разница между нами и ими. Русский священник, который отлично знает, что творили оккупанты на нашей земле, не задаётся вопросом: что увидели наши бойцы перед тем, как вырезать санитарный батальон? Выжженные деревни с заживо сожжённым населением? Порезанные из пулемёта семьи комсостава? Замученных женщин и расстрелянных детей? Он не обращает внимание собеседника на то, что наши солдаты зарезали немецких раненых, а не замучили — не вспарывали животы, не выкалывали глаза, не жгли живыми. Он чувствует вину даже за это. Но потом…
«Но потом, слава Богу — объявился свидетель с противоположной стороны. Мой прихожанин Михаил рассказал, как на десятый день войны в Новгороде купался вместе с другими детьми в прудах близ города. Вдруг в небе появился самолёт, и немецкий лётчик на бреющем полете начал расстреливать ребятишек из пулемёта. Они обезумели от ужаса. Один закричал: прыгайте в воду, другой — нет, лучше бежим к кустам! Самолёт сделал круг и вернулся. Видно, пулемётные патроны у лётчика кончились, потому что он начал добивать детей из револьвера. Этот мой прихожанин, Михаил, видел его лицо и сказал, что не забудет его до самой смерти. Как не забудет вид своего дружка, мальчишки, лежавшего в пыли с простреленной головой. И маленькую девочку, крутившуюся на земле от боли. Они повторяла „мамочка, мамочка“ и прижимала руки к окровавленному животу»…
Прервёмся немного. Когда гитлеровцы на оккупированной территории уничтожали мирное население, они любили такой изыск: выпустить приговоренному четыре пули в живот и оставить умирать. Это называлось «эсесовский квадрат».
Продолжим читать интервью:
«Потом его вместе с матерью усадили на баржу. Были сшиты из простыней полотнища, на них нарисованы красные кресты, и три баржи, груженные женщинами и детьми, двинулись по реке. Тут налет немецкой авиации — бомбы кидали точно на кресты. Запертый в трюме, он слышал крики и стоны с палубы…»
Этот рассказ не так невероятен, как может показаться. Естественно, если бы на баржу сбросили фугасную бомбу, она бы мгновенно затонула. Но у немцев имелись легкие противопехотные разрывные бомбочки для поражения живой силы противника, а судя по времени и месту налета, это были как раз такие самолеты. На самом деле немецких асов очень можно понять: бомбить войсковую колонну опасно. Там есть зенитки, да и солдаты палят по пролетающему самолету из всего, что имеют, а винтовочная пуля, влепленная в бензобак… Кстати, часто ли наши самолеты в Германии обстреливали из пулеметов колонны беженцев? Если кто слышал — откликнитесь…
Но дальше о. Вячеславу его прихожанин рассказывает вещи, понять которые я уже не могу.
«Они с матерью добрались тогда до Урала, осели в одном из городков. Михаил вспоминал: „Я мечтал увидеть только одного человека на земле — того летчика“. Однажды в городке несколько бараков оцепили колючей проволокой. Пошел слух, что там собираются открыть лагерь для военнопленных, и вскоре их действительно привезли. После школы Михаил ходил туда и подолгу стоял около проволоки, вглядываясь в лица пленных. Конечно, того немца он не встретил. Как-то мать дала ему кусок хлеба и сказала: „Отнеси, брось пленным за проволоку, говорят, они там голодают. Многие наши женщины подкармливают их. Иди!“
Он пошел послушно с этим хлебом, встал у колючей проволоки. Немцы с той стороны смотрели, снедали, когда он кинет хлеб. А он не мог! Он сказал мне: „У меня руки стали как каменные. Я не мог их поднять. Вернулся домой, сказал — я не могу“».
Нет, и в рассказах тех, кто побывал в Германии, встречаются случаи, когда немцы помогали русским пленным, подкармливали их. В основном это касалось тех, кто работал вместе с немцами на производстве, особенно в женских цехах. Есть совершенно замечательный рассказ об одном заводе, где немецкие женщины приносили русским еду, одежду, а надзирательница относилась к ним скорее как пионервожатая в отряде, чем как немка-охранница. Один рассказ. Типичные же воспоминания выглядят так:
«Нас гонят по улице небольшого рурского городка… По тротуару идут две нарядные молодые женщины с нарядными детьми. Дети кидают в нас камни, и я жду, когда женщины или полицейские остановят их. Но ни полицейские, ни женщины не говорят им ни слова».
Найдите мне хоть один случай, когда немецкие матери посылают детей кидать хлеб за проволоку — и я возьму все свои слова обратно, мне тоже не нравится писать о том, что хотя все люди произошли от Адама, но народы все-таки разные…[52]
* * *
В конце концов это признал и Сталин, до того не устававший повторять, что немцы — народ высокой культуры. Уже 6 ноября он перестал отделять их от фашистов. Выступая на митинге в честь годовщины Октябрьской революции, Сталин иногда употребляет слова: «немецко-фашистские захватчики», но в основном в этой мало цитируемой речи звучит: немцы, немцы, немцы…
«…И эти люди, лишённые совести и чести, люди с моралью животных, имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации… Немецкие захватчики хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же, если немцы хотят иметь истребительную войну, они её получат… Отныне наша задача, задача народов СССР, задача бойцов, командиров и политработников нашей армии и нашего флота будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей родины в качестве её оккупантов. Никакой пощады немецким оккупантам! Смерть немецким оккупантам!»
Перед Сталиным стояла задача, которая едва ли часто выпадала главе государства в мире людей: война с противником, велениями своего руководства полностью лишенным какой бы то ни было морали, чести, этики[53]. Обычно в войнах командование и руководство устанавливают некие правила: кого и при каких обстоятельствах надо щадить, а солдаты нарушают их в ходе всяческих эксцессов. Здесь — наоборот: политическое руководство дает установку на тотальное истребление, а эксцессы заключаются в том, что кого-то щадят.
Действительно, война миров… Впрочем, героям Уэллса было проще. Марсианин до конца оставался марсианином, а немцы, попадая в руки наших солдат, моментально превращались в людей, к которым, несмотря ни на что, приказано было относиться так, как принято на цивилизованной войне.
Нет, сами они в воспоминаниях, конечно, пишут, что отношение было ужасным и варварским. Но и факты, к счастью, приводят. В «страшном сибирском лагере», на самом деле расположенном в Коми АССР, немцы-заключенные имели отдельные кровати (это где в наших лагерях была такая роскошь?), а нормы питания устанавливались для них такие же, как и для русских зэков. В другом случае они получали 600 граммов хлеба в день, не считая всего остального. Исключением был разве что 1946 год — но тогда голодали все. Охранник мог ударить пленного[54], но систематических издевательств не было, и уж точно никого не вешали, не жгли живьем, не распинали в наказание на столбах лагерного ограждения, не проводили медицинских опытов… А то, что при общем голоде и разрухе их кормили и содержали не лучше, чем местное население… а почему, собственно говоря, в Советском Союзе был голод? Или немецкие солдаты тут совсем уже ни при чём?
А уж когда наши вступили на территорию рейха… До сих пор не существует вразумительного объяснения тому, что произошло тогда. Когда наша армия, которая четыре года шла по выжженной земле своей страны, добралась наконец до территории противника… Чем объяснить тот факт, что Германия до сих пор существует? Какие слова нашли наши комиссары, и что творилось в душах наших солдат — потому что если бы они захотели расправиться с немцами так, как те делали это у нас — от стариков до младенцев, — никакие приказы и никакие трибуналы их бы не удержали.
Илья Эренбург писал о сцене, которую видел в Восточной Пруссии в городке Растенбурге: советский солдат колол штыком манекен в витрине магазина. «Я сказал: „Брось! Немцы смотрят…“ Он ответил: „Гады! Жену замучили…“ — он был белорусом». И это отнюдь не проявление варварства: лишь психологическая невозможность вогнать штык в тело живой немки заставила его отыгрываться на манекене. А кухонные болтуны по этому поводу могут заткнуться.
Тот же Дюков приводит пример, когда нашего солдата за убийство пленного трибунал подверг самой страшной каре, которая только существовала в Красной Армии, страшнее расстрела — у него отобрали награды. Подтекст был один: ты не смеешь походить на этих!
Кстати, ещё касательно мемуаров. Любопытно — наши, побывавшие в плену, вспоминают немцев по-разному, но неизменно как людей. А немецкие пленные воспринимают русских как виртуальные фигурки, или просто некую силу. Даже оказавшись в плену, они так и не смогли увидеть в нас существ, подобных себе. И это не единичный случай, а система. В любом положении мы оставались для них недочеловеками…
Это всё к вопросу о русском варварстве и европейской культуре. Пора уже завязать с этими баснями — ну сколько можно-то? Один мерзавец сказал, сто дураков повторили, и все население поверило. Культура — это не люстры с пианинами, и не мостовую с мылом мыть, культура — это совсем другое. А на мой варварский взгляд, те, кто делит человечество на «оберменшей» и «унтерменшей», о культуре лучше бы вообще помалкивали. Как говорится в известном анекдоте: или снимите крестик, или наденьте трусики…
Но вернемся в 1941 год. Перед тем как рассуждать о цене победы, надо очень хорошо понимать, что никакая цена не была чрезмерной. Нелепо противопоставлять Жукова и Рокоссовского, который берег солдат: Рокоссовский был один, а фронтов — много[55]. И сколько бы наших людей ни заплатило жизнью за победу, все равно цена не была слишком высока, потому что нам нечего было терять и не на что надеяться.
Есть такой анекдот: сидят два фронтовика, пьют жигулевское пиво. Потом один вздыхает и говорит: «А вот если бы не воевали так героически, пили бы баварское».
Что, в самом деле?
Выступление заместителя председателя СНК и наркома иностранных дел СССР В. М. МОЛОТОВА по радио. 22 июня 1941 г.
«Граждане и гражданки Советского Союза!
Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу без объявления войны, германские войска напали на нашу страну атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.
Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.
Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.
В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.
По поручению Правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.
Теперь, когда нападение на Советский Союз уже свершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины.
Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.
Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.
Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за родину, за честь, за свободу.
Правительство Советского Союза выражает твердую уверенность в том, что все население нашей страны, все рабочие, крестьяне и интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.
Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя тов. Сталина.
Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».