Наши будни
Наши будни
Итак, я в штабе на должности коменданта. Было бы ошибкой, говоря о штабе генерала Власова в Берлине, представить его себе как некое правительственное учреждение, пользующееся определенными правами и преимуществами и выполняющее возложенные на него функции. Здесь все обстояло иначе — никаких прав и преимуществ и никаких обязанностей по отношению к вышестоящим инстанциям.
Я бы сказал, что штаб стоял особняком и находился на особом положении. Дело в том, что генерал Власов, как военачальник и политический деятель, в глазах командного состава германской действующей армии пользовался большой популярностью. В этих кругах на него смотрели, как на весьма подходящего будущего союзника в борьбе против коммунизма. В связи с этим после предложения, сделанного Власовым в августе 1942 года Главнокомандованию вермахта о формировании в оккупированной зоне русского правительства и русской освободительной армии для совместной борьбы против коммунизма, интерес к Власову еще больше возрос. Тогда и приняты были меры вывести генерала из лагеря и создать ему хотя бы минимальные условия жизни для работы, а наряду с этим стали активно действовать в направлении официального признания Власова возглавителем русского освободительного движения. Так возник штаб Власова в Берлине как зачаток будущей большой акции. А до поры до времени для нацистских кругов Власов продолжал оставаться бесправным пленным. Само собою разумеется, что покровители генерала Власова, устраивая его штаб в лучшей части Берлина, под носом гестаповцев, не на шутку рисковали, но те закрывали глаза на происходящее и молчали. Видимо, не хотели из-за Власова вступать в конфликт со своим генералитетом, да к тому же, имея в своих рядах сотни тысяч русских добровольцев, имя Власова было им нужно. Так или иначе, но штаб существовал и, несмотря ни на что, работал.
Первые мои шаги на должности коменданта были — организовать безопасность штаба, как и обеспечить его повседневную работу. При этом если налаживание вопросов внутреннего порядка зависело от нас самих и было легко осуществимо, то соприкасательство с внешним миром ставило нас, бесправных иностранцев, в тяжелое положение. А между тем такая необходимость возникала почти каждый день. Нашим милым капитаном Штрикфельдтом это обстоятельство было учтено. Во всех таких затруднительных случаях положение спасал офицер связи Сергей Борисович Фрелих[27], человек с немецким паспортом и русской душой, родившийся в Латвии и выросший в Москве. Прикомандирован он был Штрикфелъдтом к штабу главным образом для оказания необходимой помощи генералу перед внешними немецкими органами. Власов его ценил и любил.
В то же время атмосфера вокруг имени генерала Власова накалилась в политическом и национальном смысле до предела, и нужно было быть готовым ко всякого рода неожиданным эксцессам. Помимо этого, неприятельская авиация бомбила Берлин днем и ночью, а то и по несколько раз в сутки, а в распоряжении штаба была небольшая «щель» — зигзагообразный узкий ров, заменявший бомбоубежище. Так как штаб был окружен другими виллами, стоявшими в садах, то подход к нему был слишком легко доступным и потому возникла необходимость первым долгом организовать круглосуточную охрану дома и наладить внутреннее дежурство. Вторым вопросом, требовавшим срочного разрешения, было бомбоубежище. Если в первые месяцы пребывания штаба в Далеме не все и не всегда во время бомбежки шли в «щель», а раз даже все, в том числе и Власов, бросили «щель» и пошли спасать имущество соседей-погорельцев (сам генерал Власов наравне со всеми лез в горящий дом и вытаскивал вещи, и никак нельзя было уговорить его остаться в стороне), то потом, когда вокруг нас несколько вилл было снесено с лица земли, а у нас самих несколько раз слетала черепица с крыши, разбивались стекла, а внутренние стены хотя и стояли, но с широкими трещинами вдоль и поперек, то возникла необходимость срочных мероприятий. При таких обстоятельствах довольствоваться «щелью» нельзя было, тем более что бомбежки значительно участились и мощь их усилилась. Дело дошло до того, что противовоздушная оборона боялась выявить себя, ибо ковровые налеты своим огнем подавляли кого угодно. Сплошь и рядом налетали воздушные соединения в тысячу бомбовозов в сопровождении соответствующей охраны и наводили ужас на берлинцев. Одним таким налетом был уничтожен весь центр Берлина.
Как то во время ночного налета бомба попала в одну из соседних вилл, и от взрыва стенки нашей «щели» как будто собрались сойтись и задавить нас. Это ощущение, правда, быстро прошло, но у нас заложило уши, кое у кого разболелась голова, появилась рвота. И в другой раз нас основательно потрясло, когда сбитый американский бомбовоз вместе с бомбами попал в одну из соседних вилл.
Недалеко от нас была вилла адмирала фон Деница с солидным бомбоубежищем. Чтобы не рисковать жизнью Власова, пока мы обзаведемся бункером, Фрелих и я пошли просить временно разрешить штабу генерала Власова пользоваться этим бомбоубежищем. Однако комендант штаба адмирала сказал, что генерал Власов может пользоваться им, но только он один. Когда мы доложили об этом Власову, он категорически отказался от этой любезности и пожурил нас за эту затею. В то же время жизнь его зависела от простой случайности, и надо было торопиться с собственным бомбоубежищем, пока не поздно. Для этой цели Федор Иванович Трухин послал в распоряжение генерала Власова инженера Смирнова с двадцатью солдатами, Фрелих раздобыл строительный материал, и через несколько дней в саду смастерили прекрасное бомбоубежище.
Теперь это может показаться маловажным, не заслуживающим внимания, но тогда этот вопрос был тесно связан с жизнью и смертью. Тогда в таких городах, как Берлин, Мюнхен, Франкфурт, Гамбург, жить было опаснее, чем воевать на фронте. В Берлине бывало, что приедут фронтовики домой в отпуск, а от всего их прошлого благополучия остались только ключи в кармане; дом лежит в развалинах, а семьи или погребены под ним, или же перебрались куда-нибудь, и новый адрес гвоздем или углем обозначен на уцелевшей части стены. Сумеет ли кто-нибудь когда-нибудь описать хотя бы часть тех ужасов, мук и страданий, пережитых жителями Берлина в их так называемых бомбоубежищах — подвалах домов, ни в какой мере не отвечавших своему назначению? Бомбы очень часто пронизывали дома от крыши до самого подвала, а под потолками подвалов, как правило, проходили водопроводные и газовые трубы… В этих подвалах немало умерло уцелевших от бомбежки людей, ибо при ковровых налетах наносились одновременно такие большие разрушения, что никто не в силах был откопать заваленных в подвалах и обреченных на смерть людей. Дело дошло до того, что при ковровых налетах артиллерия боялась выявить себя, предоставляя город на произвол судьбы.
Помнится, после первого небольшого налета англичан на Берлин рейхсмаршал Геринг по радио заявил: «Если еще раз над Берлином покажется неприятельская авиация, назовите меня Мейером!» Что это было: мальчишеское бахвальство или же полное незнание возможностей противника?
Однако с устройством бомбоубежища вопрос о безопасности не был исчерпан. Гораздо сложнее обстояло дело с посетителями. Дело в том, что, как уже было сказано, имя генерала Власова стало широко известно еще в бытность его в рядах Красной Армии в связи с наступлением немцев на Москву в конце 1941 года и в начале 1942 года. Тогда, повторяю еще раз, Власов во главе 20-й армии первым из всех, оборонявших столицу, не только отбил наступление немцев, но и нанес им сильное поражение, за что был награжден орденом Красного Знамени, произведен в генерал-лейтенанты и прозван спасителем Москвы. В связи с этой подмосковной битвой имя Власова прозвучало не только по всему Советскому Союзу, но и в столицах всех воевавших стран. Вот почему, когда стало известно, что тот же Власов теперь поднялся на борьбу против советской коммунистической власти, в Кремле сперва заявили, что немцы врут, распространяя листовки с именем Власова, а когда их опровержение оказалось неубедительным, то заявили, что это вовсе не тот генерал Власов, который сражался против немцев под Москвой. В то же время Сталин распорядился его убрать.
К Власову шли и русские, и немцы, военные и гражданские лица с самыми разнообразными целями — и он их всех принимал. Однако же охотнее всего принимал русских офицеров и солдат-фронтовиков, а также русских, привезенных немцами в Германию на работу. При этом он распорядился принимать их, когда бы они ни приходили, если бы даже в это время он спал, и игнорировал все меры предосторожности. Он никогда не носил при себе личного оружия, и положенный ему пистолет всегда лежал в ночном столике. В город он выезжал редко, но если и бывало, то и тогда брал с собой безоружного солдата Горбунова большей частью и редко кого-нибудь из нас. В деловых поездках, как правило, его всегда сопровождал его адъютант капитан Антонов. При таких условиях было трудно гарантировать безопасность генерала, принимая во внимание, что он служил бельмом на глазу и большевикам, и нацистам, и надо было полагать, что посещать его могут не одни только благожелатели, а обыскивать посетителей было нельзя.
В заключение этой главы должен заметить, что за все время моего пребывания на должности коменданта штаба были и серьезные случаи, закончившиеся благополучно.
Как-то с улицы раздался звонок. Выхожу к калитке, там стоят два каких-то немца. При моем появлении оба отворачивают отвороты жакетов на груди. Гестаповцы. Спрашиваю, что им надо, а они приказывают открыть калитку. Я им ответил, что по распоряжению полковника Мартина из ОКВ не имею права пускать посторонних в дом. Они пришли в ярость от такой наглости, заявили, что я не понимаю, что говорю, и еще раз потребовали открыть калитку, потребовали мой паспорт и, записав, что им было нужно, пригрозили расправой и ушли. Я сразу же позвонил в Дабендорф, но Штрикфельдт меня успокоил. Кто были эти люди, что им было нужно в штабе Власова — так и осталось неизвестным, но репрессий никаких не последовало.
Весною 1943 года русская часть, сражавшаяся на стороне немцев, поймала одного советского парашютиста, который признался, что его послали ликвидировать генерала Власова. Его доставили в Берлин на допрос. Допрашивал его генерал Малышкин, и тот признался в своем задании убить Власова. Власов попросил о его помиловании, но немцы все же посадили его за проволоку. А летом того же года поймали еще двух парашютистов с аналогичным заданием.
Весною 1944 года, когда о Русском освободительном движении стали много писать и говорить и имя Власова не сходило со страниц русской и иностранной печати, вдруг в Латвии объявилась кухарка семьи Власова, которая в свое время приехала от жены генерала к нему в штаб армии и вместе с ним попала в плен. Впоследствии она куда-то пропала, а тут сама явилась в штаб представителя РОА, и тот препроводил ее в Берлин к Власову. Конечно, Власов принял ее тепло и устроил жить при штабе, а она призналась ему, что подослана отравить его.
Говорили наши офицеры, что был случай, когда вышедший от генерала посетитель, фронтовик, признался, что он приехал в Берлин убить Власова, но, поговорив с ним и посмотрев, как он живет, понял, что генерал свой и борется честно. Теперь он сам хочет стать власовцем. Но этот случай имел место до моего прихода в штаб, и знаю о нем понаслышке.
Время от времени по почте приходили, видимо, от скрывавшихся коммунистов и угрожающие письма, которые генерал читал, но они поступали редко, и нельзя выразить их в процентах по сравнению с письмами от доброжелателей.