Будни золотоискателя

Будни золотоискателя

Благодаря письмам и воспоминаниям очевидцев можно с большой точностью представить себе, каким был обычный день золотоискателя. Вот что пишет Т. Уорвик-Брукс. Проснувшись в 4 часа утра, он натягивает «отвратительную старую рубаху и рваные, испачканные глиной штаны, почти лохмотья». «Я трачу на туалет три минуты, и заключается он лишь в том, что я чищу щеткой зубы перед завтраком и наспех ополаскиваю в реке лицо и руки, после чего бегу руководить распределением мяса, и по моей бороде стекает вода, делая меня похожим на речного бога»⁽⁴⁷⁾. А ведь Брукс хорошо воспитанный молодой человек, живущий с группой англичан, «очень чистоплотный и порядочный». Поэтому легко себе представить, какими средствами личной гигиены довольствовался менее цивилизованный человек. Там, где обосновывались люди, их ближайшими соседями становились блохи, вши, клопы.

Еда была простая: хлеб, лярд и фасоль, иногда блины, часто дичь. Бывало, что одна и та же посуда «служила для промывки золота, стирки одежды, замешивания теста и кормежки мула»⁽⁴⁸⁾. Еду старатели готовили по очереди, если не нанимали повара. Сразу же после завтрака мужчины принимались за работу. Начинался трудный день, проходящий с киркой или лопатой в руках. Люди просеивали песок, строили запруды, рыли каналы. С наступлением сумерек инструменты откладывали в сторону. Зажигались лагерные костры, готовился ужин. Наступало время досуга. «Нас ждет долгий вечер, — писал Леонар Кип, — время, которое приходится чем-то занимать»⁽⁴⁹⁾.

О книгах на приисках почти не вспоминали. И даже если бы они были в лагере, то при такой стоимости свечей чтение стало бы занятием, которое могли себе позволить немногие. Чтобы как-то развлечься, самые спокойные и трезвые собирались вокруг костров и проводили вечер в болтовне, шутках и пении. Песни почти всегда напоминали о покинутом ими мире. Во всех письмах золотоискатели говорили о тоске по родине, о почти метафизической грусти одиночества, которая вечером угнетала их еще больше, чем днем. Ночная тишина постоянно нарушалась уханьем сов, криками диких гусей, воем волков. Последних было так много, и «они были такими дерзкими, — говорит Одюбон, — что крали у нас куски мяса, находившиеся у самой палатки, а однажды унесли большого гуся. Их бесконечный вой по ночам, крики диких гусей, а также гусей Хатчинсона (которых было очень много) и нестройные голоса цапель лишь обостряли печальную действительность, отделявшую нас от домашнего очага и от наших друзей»⁽⁵⁰⁾. Субботними вечерами во многих лагерях танцевали. Не было женщин? Ну и что с того! Золотоискатели веселились в мужском кругу.

Совершенно очевидно, что далеко не всех удовлетворяли эти непритязательные развлечения. Население калифорнийских приисков было чрезвычайно пестрым. Кроме выходцев из многих европейских стран с американцами смешивались мексиканцы, чилийцы, аргентинцы, перуанцы, полинезийцы, китайцы, индейцы и даже свободные чернокожие. Среди них были люди работящие, добродетельные, с возвышенным умом, но также и авантюристы, распутники, темные личности, не признающие ни веры, ни закона. Они только и делали, что пели грустные песни о доме, потому что, как совершенно справедливо заметил Леонар Кип, «многие из них, вероятно, никогда его не имели». С наступлением вечера они «выходят из своих палаток или из-под деревьев, где расстелены их одеяла, и отправляются в деревню, где в безумных оргиях тратят заработанное за день»⁽⁵¹⁾.

Но даже не уходя в деревню, в торговом посту или в «семейном пансионе» лагеря золотоискатели могут играть в карты, пить или даже транжирить на девиц с таким трудом собранное золото.