Крокодилы и желтая лихорадка

Крокодилы и желтая лихорадка

Непросто было золотоискателям договориться с местными жителями. Случалось, что, даже заплатив задаток за перевоз, бедолаги-пассажиры оставались без плавсредства. Пока беззаботные «аргонавты» отправлялись за багажом, их лодочники уплывали с другой группой искателей сокровищ, пообещавших заплатить дороже. Обманутым опять приходилось ждать, поминутно смахивая со лба пот, страшась призрака желтой лихорадки. Многие путешественники быстро поняли, что лучшим способом добиться толку от лодочников было расположиться в пирогах сразу после заключения сделки и не двигаться с места до самого отплытия, даже если придется провести в лодках всю ночь.

Наконец пироги пускались в путь. До Горгоны было около 130 километров и еще 10 — до Крусеса. Перед глазами путешественников открывались дивные красоты: по обоим берегам причудливо извивающейся реки высились девственные дремучие леса, изумрудной зелени кроны устремлялись к свинцовому небу «Вся пышная растительность вечного лета сливалась в единую удивительную непроходимую чащу», — отмечал Бейард Тейлор⁽¹⁷⁾. Попугаи, цветы, обезьяны вызывали восхищение наших путешественников, а крокодилы приводили их в ужас. На привалах будущие золотоискатели спали прямо на земле, закутавшись в одеяла, или же — в полной блох лачуге какого-нибудь аборигена. Они то задыхались от влажной жары, то мокли под ливневыми дождями, то их нещадно жгло солнце. Их пожирали москиты, порой пробирала ознобом лихорадка. Сколько их умерло, не добравшись даже до Панамы?

Плавание на пироге заканчивалось в Горгоне или в Крусесе. Там путешественникам вновь предстояло заключать сделки с местными жителями; стоимость мулов неуклонно повышалась, так как спрос намного превышал предложение. Пытаясь экономить, многие «аргонавты» отправлялись пешком. Дорогу, ведшую туда из Крусеса, Эдуард Ожер описал как «непрерывную череду пропастей и болот. По обе стороны узкой тропинки тянулись глубокие расселины, которые в дождь наполнялись водой. Отвесные скалы возвышались подобно стенам древней крепости вдоль всего пути»⁽¹⁸⁾. «Горгонская тропа не менее трудна и местами так узка, что по ней едва может пройти навьюченный мул», — сообщает Бенкрофт.

С какой радостью путники замечали вдали Панаму! Однако вид города угнетал. Панама «печальна и молчалива, как старинный погост»⁽¹⁹⁾, — пишет Ожер. Ему вторили большинство путешественников. Хотя по-юношески беззаботный и оптимистичный Бейард Тейлор увидел ее другими глазами, назвав «одним из самых живописных городов американского континента», но и Тейлор был бы рад возможности как можно скорее отсюда уехать: «Четвертую часть местного населения унесла холера, косившая американцев. От эпидемии стали умирать многие пассажиры "Фолкона"»⁽²⁰⁾.

В апреле 1849 года на перешейке было уже около 2 тысяч американцев, пишет один из сорокадевятников Хирем Дуайт Пирс, и «не было надежды на скорый отъезд»⁽²¹⁾. При Тейлоре в Панаме ждали корабля 700 человек.

В 1851 году положение улучшилось. Американцы начали строить железную дорогу, чтобы соединить оба океана. Панамская железная дорога — триумф предприимчивого ума янки — была открыта в 1855 году. Но уже с лета 1853 года иммигранты могли доехать до Горгоны на поезде.

Для непривычных к капризам местного климата англосаксов переход через перешеек оставался не менее опасным. Фрэнк Мэрриет, проделавший этот путь в 1852 году, сообщает, что он подхватил желтую лихорадку и что на последнем этапе путешествия он был настолько слаб, что все время падал с мула. По прибытии в Панаму попутчики, «которые все были совершенно здоровы», уложили его в постель. «Меньше чем за десять дней все заболевшие умерли, и уцелел лишь один я»⁽²²⁾.

Другой «аргонавт», Дж. Д. Борсвик, выбравший панамский маршрут в 1853 году, пишет: «На американцах болезнь сказалась очень сильно… Среди них было множество умерших»⁽²³⁾. И Сент-Аман, проживший несколько дней в Эспинуолл Сити, где начинается Панамская железная дорога, свидетельствовал, что многочисленные больные похожи на «призраков»⁽²⁴⁾.