Не подорваться на собственной мине

Не подорваться на собственной мине

На мою статью "Заминированная теория" пришло столько откликов, что нельзя идти дальше, не выяснив вопрос. Почти все писавшие со мной не согласны. Суть спора в том, что считать главным содержанием конфликта, назревшего в России. Мои оппоненты считают, что это типичный классовый конфликт: наемные работники (пролетарии) против возникшего у нас в ходе приватизации класса капиталистов. Если так, работает марксова теория классовой борьбы, и нечего тут мудрить. Надо получше читать классиков. Пока что классового сознания у рабочих маловато, но сама жизнь научит.

Я же считаю, что хотя нашу реальность и можно втиснуть в эту схему, смысл конфликта будет при этом искажен, линию фронта мы обозначим неправильно, начнем бить своих и дело загубим. Наш конфликт носит скорее характер холодной отечественной войны. Или, если угодно, войны этнической, при которой классовые различия если и есть, отступают на второй план. Кто же воюет? Народ «совков» (название условное, но понятное) против отщепившегося от него малого, но очень бодрого народа "новых русских". Поскольку на этом этапе "новые русские" захватили рычаги политической власти, СМИ и собственность (деньги), они силой и подкупом мобилизовали против нас армию из «соков» же — дело обычное. Это — доведенная до примитива суть моей схемы. Очевидно, что она выпадает из марксизма. Ничего страшного, марксизм — не религия, которая объясняет все на свете. Спасибо и за то важное, что марксизм объясняет вполне надежно — самую суть отношений труда с капиталом.

Каковы главные возражения в письмах? Кто-то исходит из чистой веры: не пытайтесь ревизовать учение марксизма, оно непобедимо, потому что верно. Веру я уважаю и спорить с ней не хочу. Я и марксизм не ревизую, а только утверждаю, что он к нашему случаю не применим. Какая же тут ревизия?

Многие отрицают мой тезис о том, что объектом войны стало советское общество как особая цивилизация, а не как классовое образование. Говорят: в СССР были классы, а уж в дореволюционной России тем более. Ведь отличались рабочие, крестьяне, помещики и т. д. Прямого отношения к моему тезису это не имеет: даже если народ и делится на классы, он может стать объектом войны как целое. В 1941 г. на нас напали немцы, а не немецкая буржуазия. И напали они не на рабочих, а на весь наш народ, классовые различия их абсолютно не интересовали.

Но все же этот аргумент важен для общих рассуждений. Конечно, любое общество, включая муравьев, имеет свою структуру, подразделяется на группы, выполняющие разные задачи. Но классы — понятие особое, и если мы хотим говорить об одном и том же, надо исходить из одного определения. До становления современного (гражданского) буржуазного общества люди делились именно по функциям, на сословия. Были крестьяне, ремесленники, дворяне, купцы и т. д. Сословия — как ткани общественного организма, очень специализированные, но взаимодействующие не в борьбе, а в сотрудничестве (хотя и в организме бывают воспаления и отторжения). Были между сословиями трения и потасовки, но это не была классовая борьба. Место каждого было определено традицией и законно — если он выполнял свою функцию. Дворяне произошли из дружины князя. Они не работали в поле, гарцевали на коне да охотились. Их кормили крестьяне, но появись враг — дворянин в седло и на битву, сложить голову за того же крестьянина. Потому-то Петр Гринев в "Капитанской дочке" уже с рождения был приписан к такому-то полку. И крестьяне бунтовали не против помещиков как класса, а против злых помещиков.

Все это здание рухнуло в Европе под ударами Реформации и буржуазной революции. Была сломана традиция и сам образ общества как семьи (с отцом-монархом). Ликвидирована старая законность, вытекающая из роли сословия — и устранены сами сословия. Все стало определяться собственностью, и общество резко упростилось, стало гражданским, составленным из равноправных граждан-индивидов. Быстро оно разделилось на две части: тех, кто потерял всякую собственность на средства производства, кроме своего тела (пролетарии), и тех, кто составил капитал и стал покупать чужую рабочую силу (буржуазия). Эти части и стали называться классами. К ним липла всякая мелочь, но это не так важно. Дольше всех этому сопротивлялось крестьянство, оно и было главным врагом современного общества, а вовсе не пролетарий. Равновесие (и развитие) классового общества определяется классовой борьбой, за порядком на ринге следит государство. Оно правовое, судит не по справедливости, а по закону, а законы вырываются в борьбе, через парламент.

Была ли Россия перед 1917 г. таким классовым обществом? Считаю, что нет. Да, капитализм развивался и разлагал сословия — но не разложил. Он отторгался всеми, включая самих капиталистов. Егор Булычев — вот русский капиталист. Третьяков и Мамонтов убежали в искусство, Савва Морозов финансировал революцию. А были Разуваевы и Колупаевы, которые богатели не как рачительные буржуа, а путем пожирания рохлей и ротозеев. О других сословиях и говорить нечего — все они, включая жандармов, и приготовили «революцию», которая на деле виделась как спасение от свинцовой мерзости общества индивидуумов и Колупаевых. Как избежала такой революции Япония? Там правящее сословие во главе с императором овладели процессом и в конце прошлого века разрушили обветшавшую феодальную структуру, реставрировав общинные отношения XI века. Они не впустили в страну ни протестантизм, ни западный капитализм, придушили своих Колупаевых и реализовали проект, который можно назвать "японским сталинизмом" — т. н. революцию Мэйдзи. Послали самураев и ремесленников учиться на промышленных предпринимателей, обобрали крестьян и заставили их идти на заводы рабочими — но с сохранением общинных отношений. Только теперь община крестьян стала персоналом завода, а самурай и его дружина — предпринимателем и дирекцией.

Возражают: ведь Ленин в книге "Развитие капитализма в России" показал… Ленин показал, скорее, развитие промышленности и социальное расслоение села. Это могло привести к классовому обществу, а привело к революции — и не после капитализма, а против него. Но главное, что и капитализм капитализму рознь. Маркс изучал капитализм в чистом виде, доведенный до абстракции (к нему ближе всех приблизились на Севере США в прошлом веке). В жизни же абстракция обрастает такими чертами (назовем их "культурой"), что в нестабильном состоянии, а тем более в условиях конфликта, эти реальные черты оказываются гораздо более важны, чем чистая политэкономическая суть. Когда мы говорим о реальности, надо мысленно взвесить важность всех этих черт. Я в своей статье излагаю мое «взвешивание», а мне в ответ абстрактную теорию.

Вспоминая все, что мы знаем о революции и гражданской войне, я считаю, что классовый конфликт по Марксу не был в них главным. Ненависть буржуазии к старой России была лишь пусковым механизмом (февраль 1917), а потом заработала разожженная обида на крепостничество (крестьянский бунт), священная война за землю (реставрация общины), общая ненависть к плутократам, жиревшим на ненавистной войне, требование хлеба, за которым стоял гнев оскорбленного чувства справедливости. Разве это — классовая борьба? Это взрыв возмущения типичного сословного, а не гражданского общества. Большевики направили этот взрыв вперед, к утопии братской справедливости, но справедливости именно общинной, а не современной, которую воплощают социал-демократы Запада. Уже Ленин от Маркса далеко ушел — для того крестьяне были исчезающим реликтом старого мира и неизбежно делились на буржуа и пролетария (фермер и рабочий). А о Мао Цзедуне и говорить нечего, он еще дальше пошел в приспособлении марксизма к жизни крестьянского Китая.

Поэтому мне кажется не очень веским и этот аргумент: ведь красные воевали под знаменем марксизма и победили, надо бы нам и теперь так. Аргумент, по-моему, неверен. Знамя (идеология) подбирается в момент конфликта так, чтобы самым простым образом обозначить врага и доказать, что он — чужой, нарушивший человеческие нормы. Правильно создать образ врага — половина дела в войне. Ошибки же бывают фатальны. В гражданскую войну все участники создали очень расширенные и расплывчатые образы врага — и крушили направо и налево. Где была та буржуазия, против которой якобы воевали красные? В войсках Корнилова? Да нет, она была распределена почти равномерно по обе стороны (в виде офицерства). А зеленые, войдя в город, первым делом расстреливали телеграфиста — носителя наступающей на село цивилизации.

Сегодня мы видим, как радикальные движения подбирают знамена, к которым вообще никакого отношения не имеют. В Боснии сепаратисты назвали себя мусульманами и начали войну против сербов. Но еще три года назад там практикующих мусульман вообще не было, Корана эти боевики в руках не держали. А кто такие алжирские «фундаменталисты», которые даже победили на выборах, а теперь начали страшную гражданскую войну? В основном, мелкобуржуазная интеллигенция, поднявшая исламское знамя из чисто политических расчетов, как единственное подходящее. Марксизм был воспринят массой красных в России в исключительно упрощенном и даже искаженном виде. Можно ли желать повторения этого опыта? Только в самом последнем, худшем случае — если из-за беспомощности оппозиции народ доведут уже до полного обнищания и ненависти. Тогда всякий богатый может быть назван буржуем и, автоматически, врагом народа. Все повторится, но в худшем варианте.

Но дело не в политическом расчете, о нем позже. Я вижу, что схема классовой борьбы для нас пока что просто не верна. Та группа, которая захватила общественную собственность, еще не стала буржуазией (хотя часть этой группы пытается ею стать). Многие считают, что вор и капиталист — почти синонимы. Нет! Капиталист (как и рабочий) может стать вором, но вор капиталистом стать не может. Тем более воры как социальная группа не могут создать класс капиталистов. Значит, относиться к ним как к классу, а не как к преступникам, и действовать по законам классовой борьбы, а не применять полицейские меры — ошибка. Такого масштаба, что ведет к поражению. Уже то важно, что, назвав их сегодня буржуазией, мы сразу признаем законность их собственности и обязаны начинать классовую борьбу уже в рамках буржуазного общества. Но все исследования показывают, что массовое сознание это начисто отвергает.

Да и кто эта буржуазия? Где она как класс? Директор завода, которому начальство передало завод в «собственность»? Парень, который сидит в ларьке и кормит 15–20 родственников? Назовите их буржуями — и это будет важным шагом в обретении ими действительно буржуазного классового сознания. Да, бытие определяет сознание, но лишь частично. Много значит и Слово.

Говорят: в СССР был класс номенклатуры, он и превращается в буржуазию. Думаю, эту мысль Троцкого давно нам начали вбивать в голову именно потому, что она была разрушительна для СССР и очень соблазнительна для упрощающего сознания. Но она неверна. Номенклатура как раз была типичным сословием. Оно (да еще криминалитет) было наиболее пригодно, чтобы захватить собственность, его и стали готовить архитекторы на эту роль, сплачивая и озлобляя. С начала перестройки стали натравливать народ на номенклатуру и так, кнутом оскорблений и пряником большого куша ее сделали могильщиком советского строя. Один аппаратчик, честно прослуживший всю жизнь, а теперь взявший собственность, так объяснил свою позицию: "Я всю жизнь мыкался, не покладая рук — защищал баранов от волков. А бараны на меня блеяли: ты нас угнетаешь. Хорошо! Будьте свободны, но теперь и я баранины поем". Разве это буржуазное сознание? Это слова обиженного служаки. И главное, он продолжает служить, такая вот диалектика.

Считать сегодня экс-номенклатуру буржуазией можно только ради красного словца. Пока что только она и держит фронт, борется ежечасно и весьма эффективно — а то бы мы при таком спаде производства уже начали дохнуть. Разве Анпилов и Умалатова сохраняют полуразрушенные структуры социализма, производства, школы? Нет, это делает та пара миллионов аппаратчиков, которые пошли на службу к режиму Ельцина и вязко, без крика блокируют реформы Гайдара. Это они, выкрикнув с трибуны заданные лозунги рынка, запираются в кабинетах и саунах и прикидывают, как тайком обеспечить горючим сев и как подать тепло в бассейн Дворца пионеров (с которого сами же вчера сбивали вывеску). Ну, давайте бить этих «коллаборационистов» как буржуазию, под аплодисменты тех же архитекторов. Баранины у нас еще много, пусть и волков прибавится.

Теперь о рабочих. Откуда видно, что это класс? В учебнике написано, больше ниоткуда. Наши марксисты просто в это верят, и все. Кропотливых исследований, например, о формировании рабочего класса в Англии — как это проходило реально — знать не хотят. Что класс формируется именно в борьбе, обретая классовое сознание — не верят. И ругаются на наших рабочих, которые ведут себя не по Марксу. Как же они себя ведут? Как продукт бесклассового советского общества — никакого классового сознания и ориентации на коллективные действия против буржуазии нет и в помине. Они верят в право советского человека — 84 % населения уверены, что правительство обязано обеспечить человека работой. Сегодня, когда возникает реальная угроза безработицы, рабочие хлопочут индивидуально, как и было принято в СССР. При опросах в 1993 г. только 2 % отвечали, что при угрозе увольнения на их предприятии организуются какие-то коллективные действия, а в 1994 г. число таких ответов упало до 1 %.

Какова же тенденция? К усилению не классового, а именно советского сознания. И этот процесс реставрации, «починки» сознания идет очень быстро. Вот данные ВЦИОМ, крайне антисоветски настроенных социологов, которые вынуждены признать: "По мере осуществления рыночных реформ доля выступающих за систему государственного планирования растет, а доля предпочитающих рынок падает". Пик рыночных (а значит, классовых) настроений прошел: в июне 1990 за рынок было 56, а в июле 1991 г. 64 % населения. В феврале 1992 ответили "лучше рынок" 52 %, в марте 1993 — 33, в декабре 1994 — 26. ВЦИОМ делает вывод: "в наступившую зиму [1995 г. ] можно ожидать окончательного краха рыночной идеи и снижения числа ее сторонников вплоть до минимальной отметики 15–18 % твердых рыночников". В этих условиях навязывать рабочим классовую фразеологию — значит пытаться сорвать эту тенденцию и помочь рыночникам сдвинуть конфликт к фальшивой схеме конфликта «труд-капитал».

Представим себе на минуту, что это произошло. Большего подарка режиму придумать невозможно — он сразу освобождается от обязательств, унаследованных от СССР, которые, скрипя зубами, выполняет под давлением именно «совкового» сознания тех же рабочих. А рабочие оказываются абсолютно неготовыми к классовой борьбе. Вспомните провокационный (или идиотский) лозунг профсоюзов: "Рыночным ценам — рыночную зарплату!". Примите-ка эти условия, прямо-таки марксистские. Зарплата — цена рабочей силы, она определяется на рынке спросом и предложением. Сегодня во множестве отраслей реальная рыночная зарплата равна нулю. Против чего же тут бороться? Рынок основан на "свободе контракта" — хочу покупаю, хочу нет, и это справедливо. Цены на картошку высокие? Не покупай, если не нравится. Цены на рабочую силу низкие? Не продавай, если не нравится. Рабочие на эту удочку не клюнули, у них здравый смысл есть.

Если трудящиеся, обманутые на очередных выборах, начнут понемногу использовать методы внепарламентского давления, они это сделают не как классы, а именно как советские люди, отвечающие на злостное невыполнение правительством негласного договора с народом — будут бороться за правду, а не за лучшую цену на рынке рабочей силы. Пытаться перейти к классовой борьбе — это освободить режим от этого договора, не имея взамен никакого другого оружия. Это и было бы подорваться на собственной мине.

("Советская Россия". Май 1995 г.)