Час сомнений (Опять о бабочке и законах развития)

Час сомнений (Опять о бабочке и законах развития)

Целую бурю критических откликов вызвала серия статей, где я выражаю сомнение в существовании "объективных законов общественного развития" говорю о неспособности истмата объяснить кризис в России. Можно было бы сказать критикам: вы верите в эти законы — на здоровье, не будем спорить. Но вопрос важный, и попытаюсь наладить разговор. Ибо вера в законы, которые, на мой взгляд, не дают ориентира для действий, нас парализует. В одном письме прямо говорится: "Я верю в закон отрицания отрицания, и потому спокойна: социализм восстановится".

Понимаю, что протяну мостик не ко всем читателям: многим трудно отказаться от веры и освоить новые способы мышления. Но другие к этому готовы, и надо не только греющие душу разговоры вести. На одной ругани Чубайса далеко не уедешь.

Обращаю внимание авторов писем: почти все впадают в такое противоречие. Они меня хвалят за «хорошие» статьи, только не велят "нападать на истмат". Но ведь все мои статьи — это одна большая статья, я тяну одну и ту же ниточку и понемногу подвожу к такому общему взгляду на историю, который именно преодолевает истмат. Ни одна моя статья не должна нравиться моим критикам! Если нравятся, значит, они истмата не то что не знают — не чувствуют. Они просто придумали себе удобную скорлупу.

Второй мой вывод из писем печален. Тот упрощенный истмат, который нам капали в мышление, создал плотный фильтр — через него проникает мало современного знания о мире, человеке и обществе. А то, что проникает, уминается в привычную схему и как бы перестает быть знанием — так, эрудиция. Например, людям не верится, что идеологии вырастают из картины мира. Что тот, кто видел мир через законы Ньютона, был идеологически подготовлен и к конституционной монархии, и к теории рыночной экономики Адама Смита. А тот, кто не верил Ньютону, воспринимал эти идеологии как бред. Что третий закон Ньютона совершенно преобразил представление о взаимоотношении власти и гражданина: раньше власть была «наверху», а гражданин пассивно принимал ее «силу», а теперь обе стороны стали активными партнерами по взаимодействию ("сила равна противодействию"). Вещь из учебника, а у нас многим неизвестна.

Я подозреваю даже, что очень многие считают, будто наука — явление объективное и чуть ли не вечное, между тем как она возникла недавно, всего четыре века назад, и уже начинает «преодолеваться». Сама идея, что Природа подчиняется «законам», очень необычна и с огромным трудом воспринималась вне Запада с его идущим от Рима культом закона. В Средние века петуха, несшего яйца (в Европе и такое бывает), торжественно судили и отправляли на костер как "преступившего Закон Природы" — а в Китае его бы придушили тихонько, как что-то неприличное. Но идея "законов Природы" подтверждена огромным числом наблюдений и экспериментов, и ее можно принять как надежно установленную.

Иное дело человеческое общество. Многие читатели просто считают его "частью Природы". Если речь идет о популяции биологического вида «человек», то здесь, конечно, действуют законы Природы, но ведь речь не об этом. Мы говорим об истории как отношениях между людьми, не сводимых к биологии. Человек создал искусственный мир — культуру. Его жизнь в этом мире определяется не только физиологией и даже не только материальными интересами, но и идеалами.

Материализм в истории (истмат) — важная для анализа модель, абстракция, в которой история представлена как борьба за интересы. Как любой абстракцией, ею надо пользоваться осторожно, только для анализа и только в пределах ее применимости. Но эту элементарную вещь, о которой твердил и Маркс, начисто забыли. Конструкции истмата ("законы") стали лихо применять для синтеза объяснения реальной жизни и даже предсказания. Это — как раз нарушение норм научного мышления. Результаты просто фатальны — "мы не знаем общества, в котором живем".

Обычно в тех же письмах, где критикуют мой «ревизионизм», дается простое объяснение краха СССР. В нем две материалистических причины: эксплуатация рабочих номенклатурой и уравниловка. И авторам писем достаточность этих причин кажется абсолютно очевидной, они даже удивляются — о чем еще спорить, все ясно, как божий день. Из такого объяснения следует, что в СССР жило 250 миллионов дураков, чему поверить невозможно. Ибо рабочие предпочли несравненно более жестокую эксплуатацию "новых русских" — и терпят ее. Во-вторых, сломав «уравниловку», они резко снизили свое потребление. Кто же в здравом уме сделает такой выбор? Вот и приходится истматчикам придумывать совсем не материалистический довод: людей «зомбировали».

Мои критики, не сомневаясь в своей правоте, поступают самонадеянно. Они не пытаются как-то объяснить, почему же я ("умный, проницательный" и т. п.) вдруг впадаю в очевидную для них глупость. Ну хоть бы не считали меня умным — все-таки была бы какая-то логика. Но дело-то не во мне. Я же излагаю точку зрения множества умных, ученых людей, которые к вопросу относились очень ответственно. Более того, когда я "выхожу за рамки", то будьте уверены: сначала я «прокатываю» вопрос в понятиях истмата, а уж потом дополняю анализ теми инструментами, которые созданы в других подходах. А у большинства убежденных материалистов я не вижу и истматовского анализа простое применение «всемогущих» формул. Они, кстати, часто являются просто красивыми метафорами вроде: "насилие — повивальная бабка истории". Вот и ждем, когда эта бабка на нас навалится.

Когда говорят об объективных законах общественного развития не как об условности, позволяющей упорядочить мышление при "первом подходе" к реальной проблеме, а как об исчерпывающем способе осмысления, то исходят просто из веры. Ибо культура — столь разнообразная и гибкая система, что никакого закона, предопределяющего ход истории, на опыте выявить невозможно.

Почти во всех письмах мне напоминают о "законе соответствия производительных сил и производственных отношений". Я и сам о нем помню, но никогда не считал, что это — очевидная или установленная на опыте вещь. Где наблюдается и как можно предвидеть соответствие или несоответствие? Ведь закон имеет ценность лишь когда позволяет предвидеть. Когда он сильнее частностей, когда он "пробивает себе дорогу" через массу конкретных обстоятельств. Мы же в истории на каждом шагу видим сплошь отрицание этого закона — комбинации частностей весомее закона.

Вот, Япония сделала мощный рывок в развитии своих производительных сил, когда правящий слой силой государства навязал обществу производственные отношения, копирующие социальное устройство XI века. Тогда, в эпоху феодальной раздробленности и непрерывных войн сложился симбиоз трех сословий. Общины крестьян и цеха ремесленников брали на прокорм и обеспечение дружины самураев, и те их охраняли. В конце XIX века так устроили промышленные корпорации: самураев и ремесленников император послал в Европу учиться на предпринимателей и инженеров, а крестьянские общины переместили на фабрику, как рабочих. Оказалось, «соответствует» наилучшим образом — но попробуйте вывести это из истмата.

Возьмем США. В эпоху уже развитого капитализма возникает рабство, да еще какое. По велению истмата мы заучили миф, что оно было неэффективным. Это неправда. Оно не только было невероятно эффективным, но раб даже работал вдвое лучше наемных белых рабочих (в страду их нанимали, если нехватало негров). И мало кто знает, что при этом раб получал еще зарплату в среднем вдвое большую, чем белый. А почему так было? Потому, что африканцы (а управляющие плантациями практически всегда сами были рабами) по привычке легко составляли коллективы, а белые рабочие-протестанты были индивидуалистами, и их включить в сложно организованную бригаду не удавалось. Фундаментальное исследование экономики Юга США, основанной на рабстве, вызвало скандал в научном сообществе. Это исследование подрывало истмат, который западные ученые тайком исповедуют. А для нас оно очень важно, ибо многое говорит о том, какой колоссальной производительной силой может быть общинность.

Случаи, которые не вписываются в «закон», составляют норму, а «правильные» — исключение. Какой формацией был фашизм, при котором производительные силы Германии бурно развились? Частная собственность — и государственное планирование, классовое сотрудничество капиталистов и рабочих, полная занятость и т. д. А когда речь заходит об империи инков, все стыдливо умолкают: их формация почти в точности отвечала образу социализма. Не прошли ацтеки ни рабства, ни феодализма, ни капитализма — все не по закону.

По закону о «соответствии» весь советский социализм был сплошным нарушением, и мы чуть ли не радоваться должны, что наконец-то Ельцин и Чубайс исправили ошибку русской истории. Почему же и зачем я должен в этот закон верить? Он же мне ничего не объясняет, но зато меня разоружает в борьбе с чубайсами. Всему свое место и время. Представьте, что Жуков в 1941 г. планировал бы операции, мысля в терминах истмата.

Во многих письмах поминают и другой закон, который мы не выполнили и вот законно уничтожены. Это о том, что та формация прогрессивнее, которая обеспечивает более высокую производительность труда.

Я-то считал, что ошибочность этого ленинского положения давно всем очевидна. Ан нет. Ленин сказал это, когда мир казался неисчерпаемой кладовой ресурсов. И «выжимать» больше продукта из живого труда было выгодно. Но увеличение производительности требовало непропорционально больших расходов энергии. И когда поняли реальную стоимость этого невозобновляемого ресурса, разумно стало искать не наивысшую, а оптимальную производительность. Например, по производительности фермеры США вроде бы эффективны, а по затратам энергии (10 калорий на получение одной пищевой калории) недопустимо, абсурдно расточительны. Следовать их примеру не только глупо, но и в принципе невозможно.

Кстати, погоня за наивысшей производительностью, выгодная с точки зрения монетаризма, разрушает не только энергию, но и сам «сэкономленный» ресурс человека. Спорил я как-то с другом, капитаном испанского рыболовного траулера. Он говорит: "Вы нарушали закон Ленина о производительности труда. Когда мы проходили мимо советского судна, наши рыбаки смотрели с ненавистью: свободные от вахты русские загорали, играли на палубе в шахматы. А у нас на таком же судне было вдвое меньше персонала, и работали по 16 часов в сутки. Из каждого рейса я вез одного-двух под охраной сходили с ума". Я спрашиваю: "Ну и что же тут хорошего? Ведь в порту у вас оставалось столько же безработных, которые гробили себя наркотиками. К чему такая производительность?". "Так ведь Ленин сказал", — а больше справедливых аргументов и не было. А несправедливые (вроде выгоды для хозяев) он и сам не хотел применять. Он год над этим думал, а потом признал, что у советских рыбаков было лучше, и в данном случае критерий производительности социализму не нужен.

А возьмите такое боевое оружие истматчика, как "закон стоимости". К началу 70-х годов основная масса советской интеллигенции уверилась, что наша экономика безнадежно порочна, ибо не соблюдает закон стоимости ("волюнтаризм"). А объективные законы никому не дано безнаказанно нарушать! Стоимость определяется общественно необходимым временем на производство товара и выявляется на рынке, при эквивалентом обмене. Что все это абстракция, что в жизни ничего похожего нет, начисто забыли. И советский строй стали ломать вполне реально.

Взять хотя бы такую мелочь, что даже в идеальной (воображаемой) рыночной экономике для выполнения эквивалентного обмена необходим свободный рынок товаров, финансов и рабочей силы. Но его же нет. Протекционизм только рынка труда индустриально развитых стран обходится "третьему миру", по данным ООН, 500 млрд долл. в год, то есть масштабы искажений колоссальны.

Как сказано в Докладе Всемирного экономического форума в Давосе, в развитых капстранах занято 350 млн человек со средней зарплатой 18 долл. в час. В то же время Китай, бывший СССР, Индия и Мексика имеют рабочей силы сходной квалификации 1200 млн человек при средней цене ниже 2 долл. (а во многих областях ниже 1 долл.) в час. Открыть рынок труда для этой рабочей силы в соответствии с "законом стоимости" означало бы экономию почти 6 млрд долл. в час! Иными словами, экономика "первого мира" при действии закона стоимости являлась бы абсолютно неконкурентоспособной. И «закон» просто выключен действием вполне реальных, осязаемых механизмов — от масс-культуры до авианосца «Индепенденс». Выключен этот закон уже четыре века, и в обозримом будущем уповать на него не приходится. Так чем мы должны руководствоваться — реальностью или воображаемым законом стоимости?

А посмотрите, как разоружают оппозицию заученные в истмате истины вроде "бытие определяет сознание", "базис первичен, надстройка вторична" и т. п. Раз так, то нечего беспокоиться об идеях — ужасное бытие само заставит людей бороться за социализм. Но ведь это совсем не так, это даже просто глупо. Материальная нужда может только погнать студентов с лозунгом "Хочу есть!" — на большее не надоумит. Ведь и сам Маркс предупреждал: "Идея становится материальной силой, если овладевает массами". Он как бы вводил идеальные стороны жизни в рамки истмата — но даже этого мы не учли.

Так и получилось, что советский строй разрушали идеями, маскируя их якобы материальными проблемами. А блокировать разрушение мы не могли — уповали на объективные законы. Это даже не вина, а беда наша: весь период сталинизма мы прожили в крайнем напряжении, и на освоение современного мышления руководство не шло — боялись раскачать лодку. Но сейчас, покуда мы в оппозиции, мы просто обязаны это сделать, это время для нас — подарок судьбы, как время реакции после 1905 г. для большевиков.

Я мог бы понять, если бы против моих осторожных приглашений восстали из-за того, что я протаскиваю идеализм, мистику, реакционные теории. Нет, речь идет об ученых-материалистах, часто даже о марксистах, но не образца 1891 г., как винтовка Мосина. Вот вам пример к вопросу о "соответствии производительных сил", первичности базиса и т. п… Его приводит М.Вебер, крупнейший социолог, подошедший в анализу капитализма с другой стороны, нежели Маркс — через культуру, через реальный, но идеальный срез жизни. Конец XIX века в Германии. Хозяин нанимает жнецов — все немцы, внешне неразличимы, молодцы как на подбор. Но одни католики, а другие протестанты. Работают одинаково. И тут хозяин, торопясь убрать хлеб, удваивает плату за уборку десятины. Происходит нечто, для истмата необъяснимое. Жнецы-протестанты, чтобы использовать удачный момент, работают чуть не целыми сутками, доупаду. А католики начинают работать ровно половину прежнего — а потом идут в пивную или на речку. Как же так? Ведь закон же объективный! Абстрактно, да. А на деле такой идеальный фактор, как религия, намного важнее. Для протестанта богоугодна нажива, а для католика достаток. Заработав привычную сумму, он не гонится за наживой.

Скажете, это — мелочь, но из таких мелочей и складывается реальность. И нам надо бы оставить абстракции до лучших времен, а самим научиться понимать именно реальность. Она поддается и изучению, и пониманию — если мы применяем годные именно для нынешней, нашей реальности слова и средства.

Мне иногда ставят такой трудный вопрос. Сейчас в коммунистическом движении возникло как бы два видения реальности, два языка. Одни (РКРП и близкие группы) в основном используют привычные понятия истмата, заостряя внимание на классовой борьбе. Другие (ряд деятелей КПРФ) почти не применяют этих понятий, перейдя на «державную» риторику и видя в происходящем прежде всего конфликт цивилизаций. Если учесть, что быстро выработать принципиально новый язык нельзя, какая из двух крайностей хуже, в каких понятиях мы дальше отходим от реальности?

Обе крайности плохи, а какая окажется хуже, зависит от того, как пойдут дела и насколько гибким будет мышление. И лозунги, и язык будут меняться в зависимости от обстановки. Лучше выявить слабости каждой схемы. Если бы удалось поладить с режимом Ельцина добром и приостановить разрушение всех систем жизнеобеспечения России, то державная риторика позволила бы объединить более широкий фронт, чтобы начать восстановительную работу. Небольшая надежда на такой исход еще есть, и шанс надо использовать.

Если же этот мизерный шанс будет утрачен, и массы перейдут к активному сопротивлению (а это будет самоускоряющимся процессом), то им потребуется язык борьбы. И самый простой и понятный язык — это язык классовой борьбы. "Смерть буржуям!" — такие надписи уже появляются в подземных переходах. С точки зрения цивилизационного конфликта, он в случае победы трудящихся будет решен в пользу России мимоходом — она выживет и как цивилизация (так получилось и с большевиками). На державной риторике, с опорой на "национальный капитал", победить, на мой взгляд, в принципе невозможно. Но самое страшное, что с этой риторикой невозможно и «прилично» проиграть достигнув какого-то «дна» (скажем, превратившись в колонию). Для нашего падения дна не существует — дело неминуемо дойдет до полного разбегания России и массовой гибели людей.

("Советская Россия". Ноябрь 1996 г.)