Долой единую общеобразовательную трудовую школу?

Долой единую общеобразовательную трудовую школу?

В разрушившей нашу жизнь «реформе» — и вина, и беда интеллигенции. Почти все эти инженеры и м.н.с. не ведали, что творят. Они брели к пропасти первыми — и первыми должны были в нее упасть. Стали жертвой обмана и самообмана. То, что они «купили» в красивой обертке — рынок, демократия и т. п. — бумажная «кукла» вместо ценных бумаг. Что же они помогали ломать, не понимая смысла этой ломки и не ведая, чью волю выполняют? Разберем это на примере нашей школы.

Рыночное общество ("западная цивилизация") возникло в 16–17 веках в Европе в результате ряда революций. Главной из них была религиозная — Реформация, которая означала откат от Евангелия, с оправданием наживы и возвеличением индивида, порвавшего с идеей братства людей. Но были и не менее важные революции в «технологии» создания общества, и среди них особое место занимает преобразование школы.

Раньше школа, основанная на христианской традиции, вышедшая из монастыря и университета, ставила задачей "воспитание личности", обращенной к Богу (шире — к идеалам). Новое, буржуазное общество нуждалось в школе для "фабрикации субъектов", чтобы заполнить фабрики и конторы. В этой школе Бог был заменен наукой, а в ум ученика внедрялось новое, нужное для фабрики представление о времени и пространстве — разделенных на маленькие и точные кусочки. И на контролируемые частицы разделялась масса самих учеников всем укладом школы, системой оценок, конкуренцией.

Школа, "фабрикующая субъектов", не давала человеку стройной системы знания, которое бы его возвышало, учило свободно и независимо мыслить. Из школы должен был выйти "добропорядочный гражданин, работник и потребитель". Для этого подбирался ограниченный запас знаний, который раскладывал людей "по полочкам". Так школа оторвалась от университета, суть которого именно в целостности системы знания. Возникла «мозаичная» (в противовес "университетской") культура. Возник и ее носитель — "человек массы", наполненный множеством сведений, нужных для выполнения частных операций. Самодовольный, считающий себя образованным, но так, чтобы быть винтиком «специалист».

Параллельно для подготовки элиты, управляющей массой разделенных индивидов, была создана небольшая по масштабу школа на иных принципах. Здесь давалось целостное, «университетское» образование, воспитывались сильные, уважающие себя личности, спаянные корпоративным духом. Так возникла раздвоенная школьная система, с детства направляющая поток детей в два коридора (то, что в коридор элиты отбирали и часть способных детей рабочих, не меняет дела). Это — "школа капиталистического общества", новое явление в цивилизации. Ее суть, способ организации, принципы учебных программ изложили в книге под таким названием французские социологи образования Ш.Бодло и Р.Эстабль. В книге, котоpую наш читатель не знает (а она выдеpжала более 20 изданий), холодным языком цифp и анализа пpогpамм показано стpашное будущее, котоpое ждет большую часть pоссийских детей после «реформы». Мы прерываем стpоительство общества pавных возможностей и начинаем стpоить расколотое классовое общество.

Вспомним, что было в России по сравнению с Западом. До 1917 г. школа, которая начала в пореформенной России строиться как «двойная», успела охватить небольшую часть детей — 3/4 населения были неграмотны и это было, в некотором смысле, благом. Знание и воспитание передавались через семью, авторитеты, традицию и искусство. Да и школа была под мощным воздействием всей русской культуры. Разве можно переоценить влияние на учителей Пушкина и Толстого.

Советская власть сделала огромный, еще не вполне нами оцененный шаг порвала с капиталистической школой как "фабрикой субъектов" и вернулась к школе как "воспитанию личности", но уже с наукой как основой обучения. Она провозгласила принцип единой трудовой общеобразовательной школы. С движением ко всеобщему обязательному среднему образованию (к нему мы и пришли, оправившись от разрухи).

Конечно, от принципа до его воплощения далеко. Но важно, куда идти. Школа «субъектов», будь она прекрасно обеспечена деньгами и пособиями, будет всего лишь более эффективной фабрикой, но того же продукта. А в СССР и бедная деревенская школа претендовала быть университетом и воспитателем души — вспомните фильм "Уроки французского" по В.Распутину. Главное, что школа стремилась быть единой. Она должна была воспроизводить народ, а не классы, как «двойная» школа.

Обычно подчеркивают социальную сторону дела: единая школа стремится обеспечить юношам равенство стартовых возможностей при разном социальном положении родителей. Это социальная справедливость. Но еще важнее то, что единая и «двойная» школы воспроизводят разные типы цивилизации. Идея единой школы в том, что существует общее "тело народа", дети которого изначально равны как дети одного племени. В единой школе они и воспитываются на языке одной культуры. «Двойная» школа исходит из представления о двойном обществе — цивилизованном (гражданское общество или "Республика собственников") и нецивилизованном ("пролетарии"). Между двумя частями этого общества существуют отношения не просто классовой вражды, а даже отношения расизма, это как бы два разных племени.

Упомянутые социологи объясняют неповиновение учеников и постоянные на Западе приступы насилия в школах, дебоши с разгромом имущества: это стихийная классовая борьба детей, которые видят в школе инструмент подавления их именно как детей эксплуатируемого класса. Нам, еще проникнутым духом советской школы, это кажется диким — но мы же добровольно отказываемся от единой школы. Ведь на всех парах, при энтузиазме части учителей, формируется "второй коридор" — система школ для детей "состоятельных родителей", лицеи да колледжи. Сами эти чужие названия многое говорят.

Второе благо, которое дала советская власть — общеобразовательный характер школы. Даже сегодня это поражает: в бедной еще стране было обещано давать всем детям образование типа «университетского», не отделять элиту от большинства. Наша школа тянулась к тому, чтобы дать именно целостное, стоящее на фундаменте культуры и науки знание. Само построение учебных программ было таково, что даже средний ученик, получивший аттестат зрелости, был не "человеком массы", а личностью. Даже в конце 80-х годов наш выпускник школы как обладатель целостной системы знания был на голову выше своего западного сверстника (хотя тот был впереди в «мозаичной» культуре). Это я знаю на личном опыте.

Что дали России эти два принципа нашей школы — единой и общеобразовательной? Не только позволили ей совершить невиданный в истории скачок, стать мощной независимой державой, собрать из городков и сел неиссякаемые ресурсы Королевых и Гагариных. Школа помогла соединить тело народа, сформировать тип личности небывалой силы — личности именно соборной, как бы реализующей общую силу. Проверкой была война — потому-то и сказал Сталин: "Войну выиграл русский сельский учитель". Какое главное различие советского и немецкого солдата отметили военные историки с обеих сторон? То, что если в скоротечном бою у немцев удавалось быстро выбить офицеров, это надолго парализовало все подразделение. А у нас, если падал офицер, ближайший сержант, а то и рядовой, тут же кричал: "Я командир! Слушай мою команду!". Наша школа в каждом воспитывала убеждение, что он за все в ответе.

То знание, которое предлагала наша школа всем — это огромная, очень дорогая роскошь. Не в том дело, что надо было иметь в каждой школе и физика, и математика, и историка. Главное, что юноша становился личностью, не мог "упираться глазом в свое корыто", был неудовлетворенным. А такие менее управляемы. В 70-е годы некоторые наши социологи предупреждали: надо снизить уровень образования. Хозяйство не позволяло еще обеспечить молодежь рабочими местами согласно их подготовке и, значит, их запросам. Давайте, советовали, сократим эти претензии, «сократив» саму личность. Наши престарелые вожди это отвергли — ради самой молодежи, но толкнув ее в ряды могильщиков советского строя. Образование, — сказали они — служит для жизни в целом, а не только для работы.

Огромная разница и в том, что советская школа была трудовой, а западную можно считать антитрудовой. Дело не в том, что там растят белоручек, а у нас работяг. Даже наоборот: их школьники, приучаемые молиться доллару, не гнушаются подработать. Папаша-миллионер нанимает сынка помыть машину — за пять долларов. Для них это урок наживы, а по мне — гадость.

Суть в том, что наша школа труд представляла не проклятьем, а делом чести и даже духовного подвига — "воля и труд человека дивные дива творят". Те французские социологи пишут, что в их школе сама тема труда является табу труда как бы нет, говорить о нем нельзя. Если и возникает тема «работника», то речь идет о садовнике, добром булочнике или, на худой конец, о старательном алжирце-эмигранте Али, которому «патрон» дал хорошее место. Школа отчуждает человека от трудовой реальности (как и искусство вспомните американский фильм, где была бы показана доярка на ферме или рабочий в цехе). В колледже каким-то образом удается создать прямо-таки висящее в воздухе ощущение, что труда — с тяжелыми усилиями и потом, — не существует. Для милых мальчиков и девочек труд — это быть дизайнером, репортером или финансистом. Это же мы видим сегодня в наших «колледжах». А пока мы следовали принципам трудовой школы, у всех нас, независимо от профессии, была подспудная, духовная связь с физическим трудом. Мы все были ему не чужды, для нас слова о том, что каждый должен добывать хлеб свой в поте лица своего, имели смысл. И это не связано с "уроками труда", которые обычно были организованы плохо.

Суть в том, что наша школа была направлена на создание "общества труда", а не "общества потребления". Только утратив, мы поймем, какое было создано благо — жить в обществе, не расколотом враждой в связи с трудом. Ею насыщен воздух в самом уютном западном городке, этого могут не заметить только гурновы да бовины. У нас же, при всех трудностях и нехватках, ты поднимался в переполненный автобус, везущий людей с работы — и тебя охватывало ощущение родства со всеми этими усталыми людьми. А это дорогого стоит.

Отказ от идеи трудовой школы, выделение из нее той части, которая будет готовить будущих "приказчиков капитала", всех этих дизайнеров, менеджеров и социологов — это слом важного устоя нашей цивилизации. Это — отказ от принципа соборной личности, принципа школы как механизма "воспроизводства народа", переход к школе, создающей классовое общество. Понимают ли это учителя, бездумно сдающие важнейшую суть нашей школы?

Сегодня школа явно заняла свое место в классовой войне — и именно на стороне капитала против труда. Как грибы растут кружки "юных бизнесменов", а есть ли хоть один кружок профсоюзных активистов или организаторов забастовочного движения? Ужасно слышать от школьников нашептанный им бред о благе богатства — никогда в России такого нельзя было услышать ни в приходской школе, ни в гимназии, ни в Лицее, где учился Пушкин.

А ведь учительство пошло на этом пути дальше — согласилось с тем, чтобы школьное образование перестало быть всеобщим. Без шума отбросили Россию в разряд быстро отстающих стран. Никакой экономикой это не оправдать вложения в работника рентабельны. Да дело не в экономике. Сегодня отлучение от образования есть выбрасывание из общества. А переход к платному образованию — отлучение от него части подростков. Сразу отбрасывается, как тряпка, миф о демократии.

Что же стоит за планом превращения в маргиналов части молодежи? Известно, что она не пойдет на рынок труда "по дешевке", а озлобится и начнет "войну против всех" через преступность или уйдет в наркоманию. Зачем же это делается? Ведь в сотни раз дешевле дать юноше образование, чем защищать общество от него, ставшего волком. Причина проста: во-первых, эти озлобленные юноши, как хищники, сплачивают стадо «благополучных» обывателей вокруг пастуха-государства, которое их охраняет. Угроза насилия «маргиналов» даже специально преувеличивается (вспомните американские фильмы). Во-вторых, из этих волчат, самых бедных и неграмотных, рекрутируются и натаскиваются репрессивные силы режима, способные на любое зверство против людей своей страны. А в России, видимо, таких рекрутов нужны будут сотни тысяч.

Нынешние вожди навязывают нам модель классовой школы. К ним-то претензий нет, они подписали контракт и обязаны честно его выполнить. Ведь даже наемный убийца имеет совесть и не получает денег зря. Поражает другое — как мог русский учитель не восстать против этой «реформы»? Ведь приватизированные фабрики можно вернуть или построить новые. Пущенное под нож поголовье скота понемногу восстановим. Месторождения наши быстро не выкачают — встанем на ноги и отберем. А вот если школа начнет фабриковать, год за годом, разделенных на два класса-племени молодых людей, то этот раскол будет надолго и преодолеть его будет трудно.

("Советская Россия". Январь 1995 г.)