§2. ФЕОДАЛЬНАЯ ВОЙНА ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV в.

§2. ФЕОДАЛЬНАЯ ВОЙНА ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XV в.

Кончина Василия Дмитриевича в 1425 г. обнажила расклад сил: в Москве великим князем был провозглашен десятилетний Василий IIВасильевич (1415—1462), а князь галицкий и звенигородский Юрий Дмитриевич, сын Дмитрия Донского, отказался приехать по призыву Фотия в Москву и ушел из подмосковного Звенигорода в другой принадлежавший ему город — Галич Мерь-ский, защищенный от возможных военных акций Москвы труднопроходимым расстоянием. Причиной конфликта обычно считается вопрос о престолонаследии. По завещанию Дмитрия Донского Московское великое княжество, как «отчину», наследовал старший сын Василий Дмитриевич. Но в случае смерти Василия Дмитриевича его «удел» должен был перейти к следующему по старшинству сыну, т.е. Юрию Дмитриевичу Звенигородскому и Галицкому. Ко времени составления завещания у Василия Дмитриевича не было своих детей, и Дмитрий Донской заботился о преемственности власти в случае смерти старшего сына. Поэтому после смерти старшего брата Юрий Дмитриевич не захотел подчиниться своему малолетнему племяннику. Но для конфликта были и другие, более серьезные причины.

Юрий Дмитриевич пытается собрать в Галиче Мерьском своих сторонников. Он согласен на перемирие, но не отказывается от завещанного ему и не обещает мира в будущем. Последовал рейд московских воевод во владения Юрия Дмитриевича, который ощутимых результатов, однако, не дал, может быть, из-за отсутствия энтузиазма у посланных. Юрия хорошо знали как одного из лучших воевод, а Устюжский летописный свод (снова периферийный) прямо говорит, что направленный против галицкого князя во главе войска его брат Андрей втайне был с ним солидарен. Летописец, как о само собой разумеющемся, пишет, что «князь великы слышав то совокупися со всеми силами», как будто что-то зависело от десятилетнего мальчика. Великий князь, посоветовавшись «с отцем своим Фотием митрополитом», с матерью своей, с дядьями и, конечно, с дедом Витовтом, а также с иными князьями и боярами, решает направить на переговоры к Юрию Дмитриевичу митрополита Фотия.

Митрополит «не отречеся» и с радостью взялся выполнить поручение. Летописец, явно негативно настроенный по отношению к Юрию Дмитриевичу, а заодно и к «черни», не без сарказма рассказывает, что галицкий князь, «слышав то собра, всю очину свою и срете его с детми своими, и чернь всю собрав из градов своих и волостей и сел и деревень, и бысть их многое множество. И постави их по горе от града того и поиде (митрополит. — А.К.) к соборной церкве». Естественно, что получить благословение от митрополита или хотя бы взглянуть на него было всегда лестно для каждого крестьянина-христианина. Но Фотию это, не менее чем летописцу, не понравилось, и он выговорил князю: «Сыну, не видах столько народу во овчих шерьстех». «Вси бо бяху в сермягах», — поясняет летописец, а потому «святитель в глум сих вмени себе». Деталь сама по себе характерная: греки-митрополиты были далеки от идеалов печерских или троице-сергиевских подвижников, а к христианам-крестьянам относились с нескрываемым презрением. И неудивительно, что в развертывавшейся борьбе и этот фактор будет выдвигаться на первый план. Реабилитировать Митяя было некому, но имена Алексия и Дмитрия Донского будут звучать все чаще, а Сергию к собственно монашескому подвижничеству добавят и политические инициативы.

На данном этапе Юрий уступил настояниям митрополита. Летописец пытается представить это как страх перед карой Божьей. Но дипломатический маневр был в духе эпохи: князь предложил отдать вопрос на усмотрение «царя», т. е. ордынского хана, который оставался главным судьей в подобных спорах. Как покажут будущие события, сторонники в Орде у князя Юрия были.

В 1425 г. было заключено какое-то «докончание» деда Витовта с внуком Василием Васильевичем, о котором задним числом напоминает Витовту «посол от великого князя Василья Васильевича с Москвы Александр Володимерович Лыков». Из московских летописей непонятно, почему после докончания Витовт организует грандиозный поход на Псков, в котором участвуют «земли Литовская и Лятьскаа, чехи и волохи», а также татары Улуг-Му-хаммеда. Суть происходящего разъясняют псковские летописи. Еще в 1410 г. псковичи заключили мир с немцами и с Витовтом одновременно, а через несколько лет мир был подтвержден. Витовт тоже неоднократно мирился с немцами, но эти замирения были весьма непрочными. В 1421 г. Витовт потребовал от псковичей, чтобы они отказались от мира с немцами и поддержали его непосредственными боевыми действиями. Псковичи отказались нарушить «крестное целование» с немцами. Это и явилось причиной негодования Витовта и постоянного желания наказать строптивых жителей русского города.

Псков всегда был теснее связан с Владимиро-Суздальской Русью и затем с Москвой, нежели Новгород. В том же 1421 г. псковичи просили у Василия Дмитриевича для себя князя, и по их просьбе к ним в следующем году прибыл Александр Федорович Ростовский. В 1423 г. псковичи просят московского князя, «чтобы своему тестю князю Витовту за пскович доброе слово послал, абы гнева не дръжал и вины отдал».

Но Василий Дмитриевич на просьбу псковичан не откликнулся: «И князь великий не учини на добро ничего же». Может быть, в связи с такой позицией московского князя и Александр Ростовский «выеха изо Пскова и с челядью». Аналогичной была реакция московского князя и в следующем году, а также в 1425 г., незадолго до его кончины. В сущности, Василий Дмитриевич отдавал Витовту Псков, как отдал Смоленск и некоторые другие земли, а в последние годы своего княжения, по существу, и Москву. И именно фактически безраздельное господство Витовта в Москве побуждало разные города и различные социальные слои поддерживать так или иначе Юрия Галицкого, а его имя все чаще увязывалось с воспоминаниями о Дмитрии Донском, одного имени которого в прошлом боялась ныне всеми помыкающая «литва». И даже в летописях, сохраняющих ритуальное почтение к титулу «великого князя», появляются тексты, не согласующиеся с общей направленностью официозных летописных сводов. В этом плане показателен и упомянутый рассказ о походе Витовта («поганого», «отступника христианьскыя веры») на Псков в 1426 г. Первым на пути войска литовского князя стал городок Опочка, расположенный на псковско-литовском пограничье. Псковские летописи сообщают, что города Витовту взять не удалось. Жители отбивались «каменьем ово колодьем», «и множество их побиша». Простояв у Опочки «два дни и 2 нощи», «отъидоша, не учинивше граду ничто же; Бог бо святый спас блюдяще град», Витовт двинулся далее вдоль реки к Вороначу. Характерно, что в московских летописях (Симеоновской, Московском своде конца XV в. и др.) дается совершенно иной рассказ.

Рассказ, конечно, фантастический, хотя какие-то реалии в нем есть, а в основе, возможно, лежит запись участника важной самой по себе победы над Витовтом. Набранное в разных странах войско подошло к Опочке. «Людие же в граде затворишеся, потаившеся, яко мнети пришедшим пусту его; и тако начяша татари скакати на мост на конех, а гражане учиниша мост на ужищах (т.е. на веревках. — А.К.), а под ним колья изострив побиша, и яко же бысть полн мост противных, и гражана порезаша ужища. И мост падеся с ними на колие оно, и так изомроша вси, а иных многых татар и литвы живых поймавши. В град мчаша (далее — о жестокой расправе с пленными. — А.К.)... бе и самому Витовту видети то, и всем прочим с ним... Витовт же видев то и срама исполнися поиде прочь». Витовт идет к Вороначу, продвигаясь вдоль реки в сторону Пскова. Псковские летописи говорят об обстрелах города («пороки шибаху на град камение великое»), «Бе ворочаном притужно велми». Осажденные просят псковичей печаловаться от них Витовту: «не же челобитья не приять». Но происходит чудо: в ночь случилась страшная гроза, «Витовти в велицем страси быв, и при-зва к собе ворончан, и оболстив их, взя с ними перемирье». К Пскову Витовт двинулся, уже обеспечив себе тыл.

Московские летописи начинают описания событий сразу с грозы, которая пугает только Витовта и его войско: «Яко и живота сущим с Витовтом отчаатися, а он сам за столп шатерный ухватився, начат во-пити: «Господи помилуй», стоный, трясыйся, мня ся уже землею по-жрен быти и в ад внити». Стихла буря, и теперь явился к нему упомянутый московский посол Лыков якобы от Василия Васильевича, упрекающего деда за разорение его отчины. Псковичи, согласно псковским летописям, готовясь к обороне, пожгли посады. Витовт потребовал с них 3 тысячи рублей откупа, но в конце концов сошлись на одной тысяче. Некоторые промосковские летописи, опять-таки выдавая желаемое за действительность, сообщают, что псковичи и вовсе не отдали обещанного. Но в псковских летописях сказано даже о сроке, когда эта тысяча должна была поступить в Вильно. Ранее, чем отвезти «серебро», псковичи снова обратились в Москву, на сей раз к Василию Васильевичу, дабы «послал своих бояр к деду своему князю Витовту, и вдарили бы челом за пскович». Но «бяше ему тогда брань велика с князем Юрьемь, стрыемь своим, о великом княжении». Тем не менее внук Витовта, а точнее стоявшее за ним боярство, на сей раз содействие пообещал. В Псков прибыло московское боярство, которое вместе с псковичами повезли «серебро» Витовту. Присутствие московских бояр в составе посольства ничего не дало. Литовский князь «поганый, немилостиво имеа сердце, сребро взя, а пленных на крепости посади», позднее их пришлось выкупать за дополнительное «серебро».

В 1428 г. Витовт двинулся на Новгород. Новгородцы обратились за помощью к псковичам: «И псковичи отрекоша: как вы нам не помогосте, так и мы вам не поможем». Обычный, очевидный порок времен раздробленности. И весьма значимое следующее сообщение псковской летописи: «А князь великий тогда Василий Васильевич к деду своему князю Витовту и крест поцелова, что ему не помогати по Новегороде, ни по Пскове». Так Москва рушила с трудом завоеванное в XIV столетии право представлять всю Северо-Восточную Русь, по существу полностью капитулируя перед литовским князем. Неудивительно, что в этой ситуации тве-ричи участвовали в осаде Порхова (новгородский «пригород» в верховьях Шелони), где развертывались основные боевые действия. Это вытекало из «докончания» 1427 г. тверского князя Бориса Александровича, фактически признавшего себя вассалом литовского князя. Новгородцы откупились огромными суммами (по разным сведениям от 10 до 15 тысяч рублей), что легло тяжелым бременем на все население принадлежавшего новгородцам Севера Руси и зависимых от них народов. Но недовольство в данном случае закономерно обращалось вовнутрь, а не вовне, поскольку власть, терпящая поражения, уже не может быть уважаемой.

Как и в эпизоде с обороной Опочки, московские летописи проявляют антилитовские настроения, вводя, может быть, и современные фольклорные сказания. Так, сообщается, что под Порхов Витовт пришел, имея «и пушки, и тюфяки, и пищали». А одну пушку, именем «Галка», возили посменно — до полдня и после — по сорок коней. Мастер этой пушки немец Николай похвалялся перед Витовтом, что может сокрушить каменные укрепления города и находящуюся в городе церковь Николы. И действительно, ядро пробило стену крепости и стены церкви, пролетело на другую сторону города и там убило полоцкого воеводу и многих литовцев и их коней. Священник же церкви Николы, совершавший литургию, остался цел и невредим. Сам мас-тер-немчин был разметан, видимо, из-за разрыва пушки, так что ни тела, ни костей его не нашли. Все эти «патриотические» сказания поначалу, видимо, передавались изустно и лишь на каком-то этапе попали на страницы летописей. Пока же антилитовские силы находились в глухой обороне.

Как видно из упомянутого сообщения псковских летописей, после замирения в 1425 г. Юрий Галицкий пытался бороться за Москву еще в 1427 г. Но соотношение сил было явно не в его пользу, и в 1428 г. он заключает «докончание» с племянником, в котором отказывается от притязаний на «великое княжение», однако не отступая в остальном от завещания Дмитрия Донского.

Успехи Витовта в сокрушении Северо-Восточной Руси побудили императора Священной Римской империи Сигизмунда возвысить литовского князя до королевского уровня и через него продвинуть влияние католического Запада на всю Восточную Европу. На 1430 г. была намечена коронация Витовта. Сначала в Троки, а затем в Вильно съезжались приглашенные из разных стран и земель. Одним из первых в Троки прибыл митрополит Фотий, к которому князь литовский проявлял особое внимание. Естественно, прибыли и дочь Софья со внуком Василием Васильевичем, князь тверской Борис Александрович, «добившие челом» князья рязанский и пронский. Были также Ягайло, король чешский, курфюрст немецкий, кардинал от папы из Рима, магистры великий и ливонский, послы византийского императора, татарских ханов и множество других менее знатных владетелей.

Но королевские регалии не дошли до Вильно. Ягайло все время вел двойную игру, опираясь на некоторые статьи Городельской унии 1413 г., дававшей преимущества литовским феодалам, принимающим крещение по католическому обряду, перед русскими православными, но оставлявшей саму Литву и литовского князя на вторых ролях как зависимое от Польши образование. Регалии были задержаны в Польше и, конечно, по распоряжению самого Ягайла. Гости разъехались, получив дары, но так и не преклонив колени перед новым королем. Витовт оставил у себя одного Фотия, но спустя 11 дней был «с дарами» отпущен и Фотий, а еще через некоторое время Витовт неожиданно скончался. В источниках нет сведений, чем была вызвана его смерть и была ли она естественной. В Литве сразу же начинается смута. Показательно, что почти единодушно литовские бояре избирают (вопреки статьям Городельской унии, предполагающей инициативу польского короля) Свидригайло Ольгердовича (ум. 1452 г.) — одного из главных недоброжелателей Витовта. В Литовском княжестве он пользовался поддержкой русских земель и православной церкви, а на Москве, куда он ранее отъезжал от Витовта, был теснее всего связан с Юрием Галицким, «побратимом» (свояком) которого являлся. Ягайло же, уступая польским панам, явно поддерживает Сигизмунда Кейстутьевича, младшего брата Витовта. Литовское княжество распадается на части, причем южные ее пределы становятся добычей поляков, а земли собственно литовские (где закрепляется Сигизмунд) и русские фактически изолируются друг от друга.

Серьезные изменения происходят и в Москве. В июле 1431 г. скончался митрополит Фотий, и Юрий Дмитриевич разрывает соглашение 1428 г., предлагая перенести решение в Орду. Любопытная деталь показывает, как именно осуществлялся отказ от ранее заключенного соглашения. На обороте сохранившегося текста договорной грамоты 1428 г. имеется запись: «А сю грамоту князю великому прислал складную вместе князь Юрьи, к Орде идя». Сложенные вместе грамоты обычно и означали разрыв отношений.

Москва к Орде ближе, чем Галич Мерьский, и московский князь оказался там раньше Юрия Галицкого. Выступал от имени юного Василия Васильевича боярин Иван Дмитриевич Всеволожский. Московская делегация сразу связалась с Минь-Булатом — московской «дорогой» (от татарского «дарага» — чиновник в системе управления подвластными территориями). «Дороги», естественно, в первую очередь получали подарки от подопечного города и старались оказать ему те или иные услуги в Орде. В данном же случае цена была более чем высокой и было ради чего постараться. Минь-Булату противостоял «князь великий ординский» Тягиня из рода Ширинов. Титулами он, несомненно, превосходил «дорогу» Минь-Булата и похоже на первых порах имел перевес в спорах о том, кому отдать ярлык на великое княжение. Иначе трудно понять, зачем Тягиня увел своего подопечного Юрия «в Крым зимовати». А пока друзья там «зимовали», в Орде настроения изменились, чему в большой степени способствовал боярин Иван Дмитриевич Всеволожский.

Аргументы Юрия Галицкого очевидны: завещание Дмитрия Донского и давняя практика на Руси выявления «старейшего», запутавшая междукняжеские отношения еще в XI — XII вв. У Василия Васильевича тоже были основания ссылаться на «отчину и дедину», но Иван Всеволожский решил, что лучше «мертвой грамоте» противопоставить ханское жалование. Улуг-Мухаммед же (Махмет русских летописей) явно колебался, что и отразилось в летописях, различно толковавших окончательное решение ордынского хана (новгородские и псковские летописи вообще считали вопрос нерешенным). Согласно московским летописям, на хана подействовал намек Ивана Всеволожского, что в Литве теперь сидит «побратим» Юрия Свидригайло и что в самой Орде Тягиня с их помощью может возвыситься над всеми остальными. Хана подобные «аргументы», очевидно, более всего убеждали, и он отдал предпочтение Василию Васильевичу (или же пересмотрел прежнее решение). Видимо, не без участия Тягини в Орде началась очередная «замятия», когда против Улуг-Мухаммеда выступил поддерживаемый Тягиней Кичик-Мухаммед. Хан пошел на уступки прежде всего Тягини, передал Юрию Галицкому Дмитров и отпустил князей на свои отчины, так и не решив вопроса о «великом княжении». Однако несколько месяцев спустя на Москву явился ханский посол Мансыр-Улан, который и привез Василию Васильевичу ярлык на великое княжение. Возможно, новое решение хана было неожиданным для Юрия Дмитриевича. Он успел уже обосноваться в Дмитрове, но теперь был вынужден покинуть его и уйти в Галич. В свою очередь московский князь «взя Дмитров за себя и наместников его сослал, а иных поймал».

1433 г. в московских летописях содержит целый ряд сюжетов, способных привлечь исторических романистов. В большинстве летописных сводов статья под 1433 г. открывается сообщением о бегстве боярина Ивана Дмитриевича Всеволжского от великого князя сначала в Углич, к Константину Дмитриевичу, некогда находившемуся в оппозиции к своему брату великому князю Василию Дмитриевичу, затем в Тверь, а позже в Галич. Из этих сведений не видно, что же было причиной размолвки князя и боярина, являвшегося первым советником Софьи Витовтовны и затем обеспечившего великокняжеский стол Василию Васильевичу. Л.В. Черепнин, стараясь объяснить столь неожиданный поворот, приводит интересные факты из биографии Ивана Всеволожского: он был связан с домом тысяцких Вельяминовых. Но эта связь объясняет как раз его близость к Софье, имевшей основания привечать недругов Дмитрия Донского, и в какой-то мере к Василию Дмитриевичу, но никак не к галицкому князю, постоянно напоминавшему об отцовском завещании. А простой ответ похоже содержится в Никоновской летописи, к которой исследователи обращаются в последнюю очередь из-за большого количества сомнительных, труднопроверяемых известий: «Боярин великого князя Василия Васильевича Иван Дмитриевичь, служивый ему со всем предложением и истинным сердцем во Орде, и великое княжение ему у царя взя, и восхоте за великого князя... дщерь свою дати; и о сем слово ему бысть с великим князем. И якоже бывшим им на Москве, и не восхоте сего князь великий... и мати его София Витофтов-на, но восхотеша дщерь Ярославлю». Следовательно, конфликт произошел из-за того, что великий князь отказался взять в жены дочь боярина Ивана Всеволожского.

«Дщерь Ярославля» — это Мария Ярославна, внучка Владимира Андреевича Серпуховского. Жених и невеста, таким образом, родственники в четвертом колене (христианство разрешает браки с третьей степени родства). Ярослав Владимирович в 1414 г. отъезжал в Литву, а в 1421 г., когда противостояние Витовта и Фотия сменилось благорасположением, вернулся в Москву. В 1426 г. он скончался и был похоронен в Архангельском соборе Кремля — московской княжеской усыпальнице. Выбор Софьей невесты для своего сына, очевидно, не был случайным.

Скандал, происшедший на свадьбе Василия Васильевича и Марии Ярославны, летописи описывают в одних и тех же выражениях, следуя ранее записанному тексту, почти сказочного содержания. На свадьбе, состоявшейся 8 февраля 1433 г., среди прочих гостей были и сыновья Юрия Дмитриевича — Василий Юрьевич Косой (ум. 1448 г.) и. Дмитрий Юрьевич Шемяка (ок. 1408—1453). Наместник московского князя в Ростове Петр Константинович «познал» «на князе Васильи Юрьевиче пояс злат, на чепех, с каме-нием, что был приданой князя великого Дмитрея Ивановича от князя Дмитреа Константиновичя Суздальскаго». Далее следует ремарка, восходящая к источнику многих летописей: об этом вроде бы маловажном эпизоде приходится говорить потому, что из-за него случилось большое зло. И последующую часть они излагают вполне идентично. Рассказ же интересен именно своеобразными цепями взаимосвязей, переходящих от поколения к поколению.

Выше говорилось, что род тысяцких Вельяминовых был изначально враждебен Ивану Ивановичу и затем Дмитрию Донскому. И в этом рассказе в качестве негативной фигуры представлен тысяцкий Василий, сын Василия Вельяминовича. Василий Васильевич имел отношение к убийству в 1357 г. тысяцкого Алексея Петровича Хвоста, близкого Ивану Ивановичу, а затем бежал с другими заговорщиками в Рязань, но через некоторое время был возвращен великим князем после встречи с двумя заговорщиками в Орде. Сын последнего тысяцкого Иван Васильевич открыто боролся против московского князя и в Орде, и в Твери, и в Серпухове, и по приказу Дмитрия был убит в 1379 г. Но другой сын — Микула — погиб в следующем году на Куликовом поле, т. е. оставался на стороне московского князя. Согласно рассказу о свадьбе, именно тысяцкий Василий подменил пояс: «Князю великому дал меншой, а тот дал сыну своему Микуле, а за Микулою была того же князя Дмитрия Константиновича... дочь его болшая Марья, и Микула тот пояс дал в приданое же Ивану Дмитриевичу; а Иван Дмитриевичь дал его за своею дочерью князю Андрею Владимировичи), потом же, по смерти Андрееве и по Ордынском приходе, Иван Дмитреевичь княжну Андрееву дщерь, а свою внуку, обручал за князя Василья Юрьевича и тот пояс дал ему; и на свадьбе великого князя Василиа Васильеви-чя был на нем». В этой истории преступник лишь один — тысяцкий Василий Вельяминов, укравший княжеский пояс. Микула был свояком Дмитрия Донского, а Иван Дмитриевич Всеволожский — зятем Микулы. Андрей — сын Владимира Андреевича Серпуховского, князь Волоцкий и Ржевский, скончался в 1426 г. и был похоронен в Троицко-Сергиевом монастыре (монашеское имя Савва).

О каком «ординском» приходе идет здесь речь — неясно. Набеги на Рязанские «украины» под такое определение явно не подходят, а большое вторжение, осада Галича и разорение областей Верхнего Поволжья в 1428 г. или 1429 г. (в летописях дата воспроизводится по разным стилям) осуществлялась не «ординскими», а казанскими татарами. Об этом прямо сказано у Татищева, да и согласно летописным данным, московские воеводы преследовали их до Нижнего Новгорода. Значение же этой детали в том, что запись явно не московская, и представляется возможность искать какую-то немосковскую летописную традицию. (Кстати, недавно А.Г Авдеев выделил фрагменты оригинального галичского летописания середины XV в., носящего явную антимосковскую направленность.)

Таким образом, сын Юрия Галицкого Василий женился на дочери Андрея Владимировича и внучке Ивана Всеволжского незадолго до описываемых событий, и вместе с женой получил великокняжеский пояс Дмитрия Донского.

Согласно летописному рассказу, Софья публично сорвала пояс с Василия Юрьевича, нанеся таким образом оскорбление, которое никто и никогда не прощал. Был ли такой факт? С точки зрения права, духовная Дмитрия Донского дает преимущество Юрию Дмитриевичу, а не Василию Васильевичу. «Царское жалование» личного имущества обычно не касалось. Другое дело, что подобное оскорбление могло символизировать объявление войны.

Но в статье того же года в летописи указана и иная причина. Иван Дмитриевич Всеволожский сначала отправился в Углич к Константину Дмитриевичу. Из Углича он повернул — явно не по пути в Галич — на Тверь и лишь после этого, видимо, ничего не добившись у князей, не желавших определять свою позицию, направился в Галич. Все-таки он опасался своего визита к князю Юрию Галицкому, против которого всего несколько месяцев назад интриговал в Орде. В летописях именно Иван Всеволожский подбивает Юрия Галицкого бороться за «великое княжение», и князь посылает за своими сыновьями, не зная, что произошло на свадьбе. В летописной статье явно соединены разные источники, по-разному объясняющие завязку многолетнего конфликта. Позднейший же летописец, соединяя их, не позаботился (к счастью для исследователей) о согласовании. Конечно, Юрию был нужен повод, а когда требуется повод, разные версии могут уживаться даже при их полной несовместимости. В данном случае версия о происках Ивана Дмитриевича может быть связана с оправданием виновников его последующей трагической судьбы, а версия о «поясе» — оправданием непродуманных действий сыновей Юрия Галицкого.

Вторичность и легендарность рассказа о «золотом поясе» проявляется и в том, что обозначенный «разоблачитель», ростовский наместник Петр Константинович, появится на Москве лишь после того, как войско, собранное Юрием, выступит в поход на Москву из Галича. Да и передать он в крайнем случае мог лишь придворную сплетню (Дмитрий женился почти за 70 лет до свадьбы Василия Васильевича). Тем не менее в легенде заложено немало информации как чисто источниковедческого, так и политического (и придворного) характера, а события 40—50-х и отчасти 70-х гг. XIV столетия без этого рассказа не могут быть вполне осмыслены.

Скандал на свадьбе, согласно летописям, стал поводом к началу войны между Юрием Дмитриевичем и Василием Васильевичем. Москву Юрий Дмитриевич занял довольно легко. Московский князь и его советники не были готовы к отражению собранного галицким князем войска, мирные предложения их были отвергнуты, а москвичи и их воеводы не проявляли энтузиазма в обеспечении защиты своего князя. «От москвич не бысть никоея же помощи, - отметил летописец, - мнози бо от них пиани бяху, а и з собою мед везяху, что пити еще». Василий Васильевич вместе с матерью и молодой супругой Марьей спешно бежит в Тверь, а затем на Кострому. В марте 1433 г. Юрий «сел на великом княжении», а затем направил своих сыновей и сам отправился к Костроме, где и пленил племянника. «Он же со слезами доби челом дяде своему», а гарантом искренности и верности племянника выступил любимец галицкого князя - боярин Семен Морозов. Юрий отнесся к племяннику по-родственному, но Иван Дмитриевич Всеволжский и другие были раздосадованы таким поворотом дела. И все же Семен Морозов уговорил князя Юрия заключить мир с племянником и дать ему удел в Коломне. «Князь Юрьи же Дмитриевичь сотвори пир на братанича своего ... и даде ему дары многи и отпусти его на удел на Коломну, и всех бояр его с ним», — сообщает летопись. А на Коломне сразу же стали собираться все недовольные произошедшими переменами.

Для феодальной системы характерны иерархии сословий, земель, городов. В любом княжестве столица и ее жители имели больше прав, нежели «пригороды» — города как бы второй категории. Московское боярство и дворянство к этому времени уже возвышалось над остальными как привилегированное сословие. Появление в Москве многочисленных выходцев из небольших городов Поволжья задевало привычные чувства московских служилых людей, и они теперь ради возвращения неоправданного, но укоренившегося самосознания готовы были на время забыть и про свои беды. Именно этим объясняется, что Коломна стала центром притяжения для многих москвичей. В то же время многие из тех, кто поддержали Юрия, были разочарованы: Москву заняли, но практически ничего от этого не получили. Юрия бросили даже собственные дети — Василий и Дмитрий Шемяка, возмущенные его мягкотелостью. Убив ненавистного им Семена Морозова, они бежали в Кострому. Ощутив себя всеми покинутым, Юрий, так и не доказавший ни себе, ни другим, что способен быть «великим князем», предложил Василию Васильевичу вернуться на великое княжение, сам отправился в Звенигород, а затем в Галич.

Вернувшись в Москву, Василий немедленно потребовал от Юрия «детей своих к собе не приимати и помочи им не давати». Схваченного Ивана Дмитриевича Всеволожского он приказал ослепить, тем самым предопределив и свою судьбу. На братьев Юрьевичей была направлена рать во главе с князем Юрием Патрикеевичем, но московское войско потерпело сокрушительное поражение, а сам воевода попал в плен. Обвинив Юрия Галицкого в помощи сыновьям (а с ними были «вятчане и галичане»), московский князь направил войско теперь уже против Галича. Юрий бежал к Белоозеру, Галич был сожжен московским войском, «а люди в плен поведе и много зла сотвори земле той». Юрий отреагировал достаточно быстро, собрал большое войско, привлек и третьего сына — Дмитрия Красного и одержал над московским князем и его воеводой Иваном Можайским убедительную победу. Московский князь бежал в Нижний Новгород, а Иван Можайский в Тверь. Уговорив его отстать от Василия Васильевича, Юрий вместе с ним вступил в 1434 г. в Москву. Но на великом княжении он пробыл совсем недолго. Когда уже казалось, что вопрос окончательно решен, и Василий Васильевич, всеми оставленный, не смог сбежать в Орду, блокированный отрядами сыновей Юрия, пришла весть, что Юрий скончался, а на великом княжении сел его старший сын — Василий Косой. Он сам направил братьям уведомление о смерти отца и о своем вокняжении. Но два Дмитрия не приняли своего брата: «Аще не восхоте Бог, да княжит отець нашь, а тебе и сами не хотим». Они направляют посольство к Василию Васильевичу, приглашая его занять Москву и активно помогая ему в этом. В итоге Василий Юрьевич уходит в Дмитров и затем в Кострому. Он продолжает бороться за великокняжеский стол, но теперь уже не в союзе с братьями, а против них. В 1436 г. Дмитрий Шемяка явился в Москву, чтобы пригласить великого князя Василия Васильевича на свою свадьбу, но был схвачен и, закованный в железа, отправлен в Коломну. Теперь двор Дмитрия Шемяки переходит на сторону старшего Юрьевича, но меньшой — Дмитрий Красный остается с московским князем. С литовской помощью Василий Васильевич одерживает решающую победу над своим тезкой и продолжает счет жестоким казням, занесенным в свое время из Византии, но не применявшимся в княжеских усобицах с XIV в. — Василия Косого ослепили и бросили в темницу. Несмотря на сохранявшиеся противоречия, на некоторое время вопрос о власти в Москве был закрыт.