Шестое июля
Особенно опасным для советской власти оказалось восстание левых эсеров в Москве. Первое время Ленин дорожил союзом с эсерами, которых поддерживало крестьянство. Но это сотрудничество постепенно угасало, потому что они все больше расходились с большевиками. После того как левые эсеры вышли из правительства, они оставались только в ВЧК и в армии.
4 июля в Большом театре открылся Пятый Всероссийский съезд Советов. Председательствовал Яков Михайлович Свердлов. Настроения в зале были скорее антиправительственные. Они усилились, когда выступил представитель Украины, который говорил, что Украина уже восстала против Германии, и призывал революционную Россию прийти на помощь.
«Неистовое негодование, возмущение, — писал француз Жак Садуль, — особенно заметно на скамьях левых эсеров, расположенных справа от президиума. Крики «Долой Брест!», «Долой Мирбаха!», «Долой германских прислужников!» раздаются со всех сторон. Дипломатической ложе грозят кулаками.
В течение дня Троцкий произносит две речи. Он устал и нервничает. Его голос перекрывают выкрики левых эсеров, которые обзывают оратора Керенским, лакеем Мирбаха…»
Троцкий потребовал расстреливать всех, кто ведет враждебные действия на демаркационной линии с немцами: раз уж подписали мир, не надо постоянно провоцировать немцев.
Эсеры, требовавшие войны с немцами, приняли слова Троцкого на свой счет. С револьвером на боку член ЦК эсеров Борис Камков, заместитель председателя ВЦИК, обрушился с бранью на немецкого посла графа Вильгельма Мирбаха и назвал большевиков «лакеями германского империализма». Камков пообещал большевикам:
— Ваши продотряды и ваши комбеды мы выбросим из деревни за шиворот.
А через день, 6 июля, несколько членов ЦК эсеров демонстративно покинули Большой театр, где шел съезд Советов, и собрались в штабе левоэсеровского кавалерийского отряда в Большом Трехсвятительском переулке.
В тот же день в два часа дня сотрудники ВЧК Яков Блюмкин и Николай Андреев прибыли в германское посольство. Они предъявили мандат, на котором была подпись Дзержинского и печать ВЧК, и потребовали встречи с послом Мирбахом. Немецкий посол принял их в малой гостиной.
«Я беседовал с ним, смотрел ему в глаза, — рассказывал потом Блюмкин, — и говорил себе: я должен убить этого человека. В моем портфеле среди бумаг лежал браунинг. «Получите, — сказал я, — вот бумаги», — и выстрелил в упор. Раненый Мирбах побежал через большую гостиную, его секретарь рухнул за кресло. В большой гостиной Мирбах упал, и тогда я бросил гранату на мраморный пол…»
Это было сигналом к вооруженному восстанию. Левые эсеры располагали вооруженными отрядами в Москве и вполне могли взять власть. Деревня вся голосовала за эсеров.
Через час Ленин позвонил Дзержинскому и сообщил об убийстве посла: ВЧК еще не была тогда всевластной организацией и многие новости узнавала со стороны.
После подавления эсеровского мятежа было проведено следствие, в связи с чем Дзержинский временно сложил с себя полномочия председателя ВЧК.
По указанию Ленина допросили и самого Дзержинского: он тоже был под подозрением, поскольку в мятеже участвовали его подчиненные. И кроме того, как мог он проморгать, что на его глазах готовится убийство немецкого посла и зреет заговор? Дзержинский рассказал на допросе:
«Приблизительно в половине июня мною были получены сведения, исходящие из германского посольства, подтверждающие слухи о готовящемся покушении на жизнь членов германского посольства и о заговоре против Советской власти.
Членами германского посольства был дан список адресов, где должны были быть обнаружены преступные воззвания и сами заговорщики. Это дело мною было передано для расследования товарищам Петерсу и Лацису. Предпринятые комиссией обыски ничего не обнаружили. В конце июня мне был передан новый материал о готовящихся заговорах… Я пришел к убеждению, что кто-то шантажирует нас и германское посольство».
Подпись Дзержинского на мандате, который Блюмкин предъявил в посольстве, была поддельной, а печать подлинной. Ее приложил к мандату заместитель председателя ВЧК Вячеслав Александрович Александрович (настоящая фамилия — Дмитриевский, партийный псевдоним Пьер Оранж), левый эсер, которого уважали за порядочность и честность. Он шесть лет провел на каторге, бежал, кочегаром на судне из Мурманска пришел в Норвегию. С фальшивым паспортом на имя Федора Темичева летом 1916-го вернулся в Россию. В 1917-м был избран в исполком Петроградского Совета от левых эсеров.
В ВЧК Вячеслав Александрович руководил отделом «по борьбе с преступлениями по должности». Он был абсолютно бескорыстным человеком, мечтал о мировой революции и всеобщем благе. Ради великой цели считал возможным прибегать к террору. Он был пружиной мятежа левых эсеров и убийства Мирбаха.
Дзержинский объяснял на допросе:
«Александрович был введен в комиссию в декабре месяце прошлого года по категорическому требованию эсеров. У него хранилась большая печать, которая была приложена к подложному удостоверению от моего якобы имени, при помощи которого Блюмкин и Андреев совершили убийство. Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров».
О своих действиях в день мятежа Дзержинский рассказал следующее:
«Сведения об убийстве графа Мирбаха я получил шестого июля, около трех часов дня от Председателя Совета Народных Комиссаров по прямому проводу. Сейчас же поехал в посольство с отрядом, следователями и комиссаром, для организации поимки убийц.
Лейтенант Миллер встретил меня громким упреком: «Что вы теперь скажете, господин Дзержинский?» Мне показана была бумага-удостоверение, подписанное моей фамилией…»
Импульсивный Дзержинский из посольства помчался в подчиненный ему отряд ВЧК, которым командовал левый эсер Попов, поскольку полагал, что там, вполне возможно, укрылись убийцы Мирбаха:
«Я с тремя товарищами (Трепаловым, Беленьким и Хрусталевым) поехал в отряд, чтобы узнать правду и арестовать Блюмкина. В комнате штаба было около десяти — двенадцати матросов. Попов в комнату явился только после того, как мы были обезоружены, стал бросать обвинения, что наши декреты пишутся по приказу «его сиятельства графа Мирбаха»…»
Попов не только отказался выдать Блюмкина и Андреева, но и арестовал самого Феликса Эдмундовича.
Руководители ВЧК, органов государственной безопасности, растерялись и ничего не могли сделать. Не растерялся только наркомвоенмор Троцкий.
Под предлогом проведения совещания из Большого театра вывели всех делегатов съезда Советов, кроме левых эсеров.
«К восьми часам вечера, — писал Жак Садуль, — в зале, не считая нескольких журналистов, остаются только делегаты левых эсеров и их сторонники. Театр окружен красноармейцами. Выходы охраняются…
Большевики проявили хладнокровие, замечательную быстроту в принятии решений, задержав в этом зале почти всех делегатов и большинство лидеров эсеров, в том числе и Спиридонову. Они завладели драгоценными заложниками и оставили эсеров без их самых самоотверженных агитаторов; Камков и Карелин, вероятно, возглавили бы восстание.
Делегаты чувствуют, что они в руках безжалостного противника. Они понимают, что их положение серьезно. Им, без сомнения, придется расплачиваться за тех, кого сейчас здесь нет. В пустом на три четверти зале, который кажется темным при ярком свете люстр, царит трагическая тишина.
Левые эсеры принимают решение организовать митинг. Они выбирают бюро, председательствует Спиридонова. Может быть, им уже вынесен приговор?
Стоя, все, как один, низкими голосами они поют похоронный марш, затем «Интернационал», потом другие революционные песни, пронзительно грустные. Вскоре, однако, эти молодые, готовые бороться, пылкие люди берут себя в руки. Их охватывает чуть нервное веселье. Ораторы произносят проникновенные или юмористические речи…»
Большевики арестовали всю фракцию. В ответ вооруженные эсеры захватили телеграф и телефонную станцию, напечатали свои листовки, члены их ЦК разъехались по воинским частям и заводам. Но поднять Москву эсерам не удалось: рабочие и солдаты довольно спокойно относились к Брестскому миру.
Левые эсеры хотели показать большевикам, а заодно и немецкому военному командованию свою силу. Они исходили из того, что без поддержки мировой революции в России подлинный социализм не построить. Лидер эсеров Мария Спиридонова, объясняя, что Брестский мир задержал германскую революцию на полгода, писала Ленину: «В июле мы не свергали большевиков, мы хотели одного — террористический акт мирового значения, протест на весь мир против удушения нашей Революции. Не мятеж, а полустихийная самозащита, вооруженное сопротивление при аресте. И только».
Военные, присоединившиеся к левым эсерам, предлагали взять Кремль штурмом, пока у восставших перевес в силах. Но руководители эсеров удерживали военных: их задача — оборона штаба! Эсеры действовали нерешительно, потому что боялись, что прямая схватка с большевиками пойдет на пользу мировой буржуазии.
В те дни председатель ВЦИК и секретарь ЦК Свердлов подписал распоряжение, которым отменил все ранее выданные пропуска. Действующими признавались пропуска «за подписью одного из следующих лиц: председателя Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянова (Ленина), председателя Центрального Исполнительного Комитета Я. Свердлова и народного комиссара по военным делам Л. Троцкого».
Сравнительно пассивная позиция эсеров позволила большевикам взять инициативу в свои руки. Наркомвоенмор Троцкий вызвал из-под Москвы два латышских полка, верные большевикам, подтянул броневики и приказал обстрелять штаб отряда Попова из артиллерийских орудий. Через несколько часов левым социалистам-революционерам пришлось сложить оружие.
К вечеру 7 июля мятеж был подавлен.
Дзержинский сам арестовал своего заместителя Вячеслава Александровича и потребовал расстрелять его. Александра Михайловна Коллонтай, которая знала Александровича («Славушку») еще по временам эмиграции, пыталась за него вступиться. Но Дзержинский сказал, что его уже расстреляли, как и еще двенадцать чекистов из отряда Попова.
Коллонтай записала в дневнике:
«Провела бессонную ночь. Нет больше нашего Славушки. Ведь он безумно хотел своим выстрелом разбудить немецкий пролетариат от пассивности и развязать революцию в Германии… Под утро мы вышли на улицу. Светлая, бело-сизая ночь, любимая ночь в любимейшем городе, переходила в день, но Славушки уже нет и не будет. Милый мой Исаакиевский собор. Зеленый скверик. Пока пустынно. Скоро город заполнится спешащими по делам людьми. Кто и что для них Славушка? А ведь он жил и страдал за них!»
Коллонтай написала об Александровиче статью в «Правду»:
«Даже Троцкий признал, что Александрович умер мужественной смертью как истинный революционер. Значит, есть что-то, что заставляет склонить голову перед его светлой памятью… Пусть мы и осуждаем террор, но моральный облик тех, кто беззаветно, во имя идеи интернациональной солидарности и ускорения мировой революции, пожертвовал собою, остается чистым и незапятнанным. Такие бойцы навсегда с нами».
Статью конечно же не опубликовали.
Убийцы Мирбаха, начальник отдела ВЧК по борьбе с международным шпионажем Яков Блюмкин и его напарник Николай Андреев, получили по три года, но и этого срока не отсидели.
К личности Блюмкина и мотивам его участия в убийстве посла Мирбаха мы еще вернемся. Но надо отметить, что нападение на немецкого посла в Москве не было единичным актом.
Член Всероссийской боевой организации партии левых эсеров Борис Михайлович Донской 30 июля убил в Киеве командующего германскими оккупационными войсками генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна. Донского схватили и казнили.
Всех причастных к теракту немецкий военно-полевой суд приговорил к повешению. Но одна из осужденных, Ирина Константиновна Каховская, между прочим член ВЦИК, сумела бежать. Она готовила убийство генерала Деникина, но вся ее группа заболела сыпным тифом, и покушение сорвалось. В 1921 году Каховскую арестовала ВЧК…
Июльский мятеж имел трагические последствия для нашей истории. Социалисты-революционеры были изгнаны из политики и из государственного аппарата и, таким образом, уже не имели возможности влиять на судьбы страны. Позднее, уже при Сталине, всех видных эсеров уничтожили, российское крестьянство лишилось своих защитников, а советская власть стала однопартийной и получила дополнительный повод для репрессий.
Эсеры и меньшевики фактически были поставлены вне закона: их судьбу решали закрытые инструкции ВЧК, в суд дела социалистов не передавали.
Политбюро поручило чекистам сделать упор «на постановке осведомления, внутренней информации и извлечении всех контрреволюционных и антисоветских деяний во всех областях». Социалистов-революционеров методично уничтожали. Последних расстреляли 11 сентября 1941 года в лесу под Орлом. Это были уже старики и старухи, но Сталин все равно их боялся.
В орловской тюрьме провели остаток жизни многие лидеры эсеров. Среди них была и легендарная Мария Александровна Спиридонова. 29 января 1906 года 20-летняя Спиридонова, член тамбовской эсеровской боевой дружины, из револьвера смертельно ранила жандармского полковника Луженовского, который беспощадно усмирял крестьянские бунты в Тамбовской области. Спиридонову приговорили тогда к смертной казни через повешение, но заменили бессрочной каторгой.
После Февральской революции она стала вождем левых эсеров. В 1917-м Спиридонову называли самой популярной и влиятельной женщиной в России. Большую часть жизни она провела в заключении, причем в неизмеримо худших условиях, чем те, что существовали в царских тюрьмах. В ноябре 1937 года она написала большое письмо своим мучителям, где писала, что в царское время ее личное достоинство не задевалось. В царское время она ощущала незримую поддержку народа, в первые годы советской власти старые большевики, включая Ленина, щадили ее, принимали меры, чтобы над ней не измывались.
Потом все изменилось:
«Бывали дни, когда меня обыскивали по десять раз в день. Обыскивали, когда я шла на оправку и с оправки, на прогулку и с прогулки, на допрос и с допроса. Ни разу ничего не находили на мне, да и не для этого обыскивали. Чтобы избавиться от щупанья, которое практиковалось одной надзирательницей и приводило меня в бешенство, я орала во все горло, вырывалась и сопротивлялась, а надзиратель зажимал мне потной рукой рот, другой притискивал к надзирательнице, которая щупала меня и мои трусы; чтобы избавиться от этого безобразия и ряда других, мне пришлось голодать, так как иначе просто не представлялось возможности какого-либо самого жалкого существования. От этой голодовки я чуть не умерла…»
Марию Спиридонову тоже расстреляли 11 сентября 1941 года. Она потеряла все, включая свободу, поскольку выступала против сотрудничества с Германией, и тем не менее ее уничтожили из опасения, что она перейдет на сторону немцев!