Подарок ко дню рождения

В одно из октябрьских воскресений 1923 года председатель Реввоенсовета Республики, народный комиссар по военным и морским делам, член политбюро Лев Давидович Троцкий поехал на охоту, сильно промочил ноги и простудился.

«Я слег, — писал он в автобиографической книге. — После инфлюэнцы открылась какая-то криптогенная температура. Врачи запретили вставать с постели. Так что я пролежал остаток осени и зиму. Это значит, что я прохворал дискуссию 1923 года против «троцкизма». Можно предвидеть революцию и войну, но нельзя предвидеть последствия осенней охоты на утку».

Болезнь действительно оказалась роковой. На столь печально окончившуюся для него охоту Троцкий отправился в роли второго человека в стране, чья популярность была сравнима с ленинской. Когда он через несколько месяцев выздоровеет, то обнаружит, что превратился в гонимого оппозиционера, лишенного власти и окруженного непримиримыми врагами.

И все это, по мнению Троцкого, произошло оттого, что неизвестная болезнь выбила его из колеи.

Врачи прописали председателю Реввоенсовета постельный режим, и он старательно лечился. Пока партийный аппарат поднимали на борьбу с «троцкизмом», Лев Давидович находился в подмосковном санатории и, занятый своей болезнью, плохо понимал, какие перемены происходят в стране.

Ну что, в самом деле, можно требовать от человека, которого измучила высокая температура, который вынужден ограничивать свое общение кругом кремлевских врачей?

Не трудно, впрочем, заметить разительный контраст между Троцким и Лениным: уже смертельно больной Владимир Ильич, несмотря на строжайшие запреты врачей, пытался участвовать в политической жизни страны и влиять на нее. Троцкий же, заболев, решительно отдаляется от всех дел, размышляет, вспоминает, пишет. Ленин рвется к делу. Троцкий охотно принимает рекомендации врачей: отдыхать и лечиться.

Большевистские лидеры, компенсируя себе трудности и неудобства былой жизни, быстро освоили преимущества своего нового положения. Они лечились за границей, в основном в Германии, ездили в санатории, уходили в длительный отпуск. И не спорили, когда врачи, тонко чувствовавшие настроения своих высокопоставленных пациентов, предписывали им отдых в комфортных условиях.

Врачи, лечившие Троцкого, так и не могли поставить окончательный диагноз его болезни, но настоятельно посоветовали ему отправиться на южный курорт — до полного выздоровления. 8 января 1924 года в «Правде» появился бюллетень о состоянии здоровья Троцкого, подписанный шестью врачами. Они считали, что ему нужно предоставить отпуск не меньше чем на два месяца и отправить на лечение на Кавказ. Политбюро с удовольствием предоставляет ему отпуск. Глаза бы их его не видели в Москве…

Знаменитый писатель Михаил Афанасьевич Булгаков записал в дневнике:

«8 января. Сегодня в газетах: бюллетень о состоянии здоровья Л.Д. Троцкого.

Начинается словами: «Л.Д. Троцкий 5-го ноября прошлого года болел инфуэнцией…», кончается: «отпуск с полным освобождением от всяких обязанностей, на срок не менее 2-х месяцев». Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни.

Итак, 8 января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог…»

Булгакову все было ясно: Троцкий отстранен от власти. Один Троцкий ничего не понимал и верил в себя. Лев Давидович не стал спорить с медициной и отправился на юг, в солнечную Абхазию. Пока он ехал на юг, скончался Владимир Ильич Ленин.

«Шифрованная телеграмма о смерти Ленина застала нас с женой на вокзале в Тифлисе, — вспоминал потом Троцкий. — Я сейчас же послал в Кремль по прямому проводу шифрованную записку: «Считаю нужным вернуться в Москву. Когда похороны?» Ответ прибыл из Москвы примерно через час: «Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо ехать в Сухум. Сталин». Требовать отложения похорон ради меня одного я считал невозможным. Только в Сухуме, лежа под одеялами на веранде санатория, я узнал, что похороны были перенесены на воскресенье».

Троцкий был уверен, что Сталин сознательно его обманул: не хотел, чтобы Лев Давидович присутствовал на похоронах. Троцкий с его склонностью к внешним эффектам и ораторским даром у гроба Ленина казался бы очевидным наследником. А в его отсутствие в верности ленинским идеям клялся Сталин.

Но разве Троцкий не должен был сам сообразить, что ему нужно немедленно возвращаться? И не только для того, чтобы участвовать в дележе власти. Смерть Ленина была серьезным потрясением для страны. В такую минуту председатель Реввоенсовета и член политбюро Троцкий не мог не быть в Москве. Если бы он не успевал доехать на поезде, его бы доставили в столицу на аэроплане. Вместо этого он преспокойно отправляется в санаторий.

В Сухуме Лев Давидович лежал целями днями на балконе лицом к солнцу, смотрел на море и пальмы и вспоминал свои встречи с Лениным, думая о том, какую книгу о революции ему следует написать. А в Москве тем временем формировалось новое руководство, которое твердо решило прежде всего избавиться от опасного соперника — Льва Троцкого.

«Меня не раз спрашивали, спрашивают иногда и сейчас: как вы могли потерять власть?» — так начинает Троцкий одну из глав своих воспоминаний. И раздраженно отвечает: «Чаще всего за этим вопросом скрывается довольно наивное представление об упущении из рук какого-то материального предмета: точно потерять власть это то же, что потерять часы или записную книжку».

Троцкому неприятно было обсуждать эту тему, но он конечно же утратил власть, которой обладал. Он потерял все — положение, репутацию, сторонников, детей, убитых по приказу Сталина, и, наконец, саму жизнь. И причиной тому была, разумеется, не простуда, свалившая с ног председателя Реввоенсовета осенью 1923 года…

В те годы имена Ленина и Троцкого звучали вместе. И враги и друзья называли их вождями революции.

Выдающийся русский философ Николай Бердяев писал: «Бесспорно, Лев Троцкий стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ…»

Троцкий был необыкновенно яркой фигурой. Но ему не хватало того, что в избытке было у Ленина, а потом и у Сталина, — жажды власти. Он не был фанатиком власти. Он наивно полагал, что ему достаточно и того, что у него уже есть. Он не понимал, что борьбу за власть ведут до последнего смертного часа, а не только в годы революции и войны.

* * *

Личные отношения Ленина и Троцкого складывались непросто. Троцкий был очень близок к Ленину в первые годы их участия в социал-демократическом движении, когда Льва Давидовича именовали «ленинской дубинкой». Потом Троцкий примкнул к меньшевикам, и их пути разошлись — до 1917 года.

В эмиграции они жестоко ссорились, в том числе из-за денег, которые были добыты путем «экспроприаций» (большей частью в результате ограбления банков) и которые социал-демократы не могли поделить. При этом они выражались весьма недипломатично. В те годы это было привычным стилем в среде социал-демократов. Ленин в своих статьях и письмах ругался, как ломовой извозчик. Троцкий не оставался в долгу.

В 1904 году Троцкий замечал: «Там, где надо было связать, скрутить, накинуть мертвую петлю, там на первое место выступал Ленин».

В 1913 году Троцкий писал в частном письме: «Все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения. Каким-то бессмысленным наваждением кажется дрянная склока, которую разжигает мастер сих дел Ленин, этот профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении». Это письмо Сталин потом прикажет опубликовать как свидетельство антибольшевизма Троцкого.

Но Ленин знал цену такой публицистике и легко менял гнев на милость, если недавний оппонент превращался в политического союзника. Люди, которых он бранил, оставались его ближайшими соратниками, помощниками и личными друзьями. Он все-таки был человеком XIX века. Он мог с легкостью рассуждать о необходимости расстреливать тех, кого считал врагами советской власти, но споры и политические разногласия не считал поводом для вражды и репрессий.

Об этом на июльском 1928 года пленуме ЦК заговорил председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин:

— Тот, кто из вас часто имел дело с Владимиром Ильичом и куда-нибудь уезжал, где дело нужно было делать, где были плохие обстоятельства, люди что-нибудь плохо сделали, — тот знает, как Ленин, например, говорил: поезжайте и расстреляйте там, расстреляйте их. Так и говорил: расстреляйте! Если бы вы его не знали, так у вас была бы уверенность, что действительно нужно было расстрелять этих людей. Буквально можно было понять именно так. Но если бы человек поехал и в точности исполнил поручение…

У сидевшего рядом Анастаса Ивановича Микояна, наркома внутренней и внешней торговли, вырвалось:

— Его бы тоже могли расстрелять.

Калинин закончил более мягко:

— Это было бы абсолютное извращение поручения Владимира Ильича…

В 1917 году Троцкий присоединился к большевикам, считая, что прежние разногласия не имеют значения. Он полностью поддержал Ленина, и дальше они шли вместе. На заседании Петроградского комитета партии сразу после революции Ленин сказал, что отныне нет лучшего большевика, чем Троцкий. Эту речь Ленина до перестройки не публиковали — именно из-за слов о Троцком.

В революционный год Лев Давидович оказался одной из самых заметных фигур в бурлящем Петрограде. Он отсидел в царских тюрьмах четыре года, еще два года был в ссылке. Дважды бежал из Сибири. Это прибавляло ему авторитета в дискуссиях. Он был фантастически умелым оратором. Его выступления буквально завораживали.

«Троцкий в истории нашей партии явился несколько неожиданно и сразу с блеском, — так Луначарский начинает свой очерк о председателе Реввоенсовета, написанный в 1919 году. — Я считаю Троцкого едва ли не самым крупным оратором нашего времени.

Эффектная наружность, красивая широкая жестикуляция, могучий ритм речи, громкий, совершенно не устающий голос, замечательная складность, литературность фразы, богатство образов, жгучая ирония, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности логика — вот достоинства речи Троцкого…

Я видел Троцкого говорящим по два с половиной — три часа перед совершенно безмолвной, стоящей притом же на ногах аудиторией, которая как зачарованная слушала этот огромный политический трактат».

Иван Куторга, активист партии кадетов, оставивший воспоминания об ораторах 1917 года, писал о Троцком:

«На крестьянском съезде он выступал среди предельно враждебной ему аудитории. Казалось, большевистский оратор не сможет сказать ни единого слова. И действительно, вначале оборончески и эсеровски настроенные делегаты прерывали Троцкого на каждом слове. Через несколько минут своей находчивостью и страстностью Троцкий победил аудиторию настолько, что заставил себя слушать. А окончив речь, он даже услышал аплодисменты».

В те годы проявился и публицистический талант Троцкого, весьма литературно одаренного. Блистательный социолог Питирим Сорокин, в те месяцы принимавший активное участие в политической жизни, вспоминал не без удовольствия:

«Великолепны были саркастические статьи Троцкого, в которых он бичевал и осмеивал своих оппонентов, в том числе и меня. Отличная сатира».

Но Троцкий блистал не только на митингах. У него был организаторский дар. Это проявилось еще в первую русскую революцию. В октябре 1905 года председателем Петербургского Совета рабочих депутатов избрали адвоката-меньшевика Петра Алексеевича Хрусталева (настоящее имя — Георгий Степанович Носарь, партийный псевдоним Ю. Переяславский).

Хрусталев-Носарь начинал революционную деятельность, еще будучи студентом Петербургского университета вместе с эсером-боевиком Борисом Викторовичем Савинковым, потом примыкал к меньшевикам.

«Роль Хрусталева-Носаря, — вспоминал художник Юрий Анненков, — была в той революции значительной, и его прозвали даже «вторым премьером». Как известно, премьером (председателем Совета министров) тогда был граф С.Ю. Витте.

Мне запомнился посвященный им обоим шутливый куплет, бывший популярным среди петербургской публики:

Премьеров стал у Росса

Богатый инвентарь:

Один премьер — без носа,

Другой премьер — Носарь.

У графа Витте нос был скомканный и в профиль был незаметен, как у гоголевского майора Ковалева».

Но очень быстро в Петербургском Совете главной фигурой стал Лев Троцкий. Анатолий Васильевич Луначарский, будущий нарком просвещения, вспоминал потом, как кто-то сказал в присутствии Ленина:

— Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас сильный человек в Совете — Троцкий.

Ленин как будто омрачился на мгновение, а потом сказал:

— Что ж, Троцкий заслужил это своей неустанной и яркой работой.

После ареста в ноябре Носаря-Хрусталева председателем Петросовета избрали Троцкого. Впрочем, скоро арестовали и самого Льва Давидовича. Ни допросы, ни камера его не испугали. На суде он вел себя очень смело.

«Популярность Троцкого среди петербургского пролетариата, — продолжает Луначарский, — ко времени ареста была очень велика… Я должен сказать, что Троцкий из всех социал-демократических вождей 1905–1906 гг., несомненно, показал себя, несмотря на свою молодость, наиболее подготовленным, меньше всего на нем было печати некоторой эмигрантской узости, которая, как я уже сказал, мешала в то время даже Ленину; он больше других чувствовал, что такое государственная борьба. И вышел он из революции с наибольшим приобретением в смысле популярности: ни Ленин, ни Мартов не выиграли, в сущности, ничего. Плеханов очень много проиграл… Троцкий же с тех пор стал в первый ряд».

Его предшественника Петра Алексеевича Хрусталева-Носаря после первой революции сослали в Сибирь. Он бежал из ссылки, интерес к революционной деятельности утратил. После Февральской революции перебрался на Украину. Власти большевиков не принял. Летом 1919 года его расстреляли в родном городе Переяславле.

Обстоятельства смерти Хрусталева-Носаря описал в ноябре 1935 года в письме, отправленном в Институт Маркса- Энгельса — Ленина, А.В. Яновский, который трудился тогда в политотделе свиносовхоза «Социалистический реконструктор» в Одесской области:

«По постановлению уездного ревкома Переяславщины была послана в монастырь комиссия по отбору помещения для госпиталя. В комиссию вошли русские и один врач еврей Шефтель.

Монахи пустили слух, что пришли «жиды-коммунисты отбирать ключи от церквей». Это было подхвачено Волковым, фельдшером. Этот Волков стал вести агитацию насчет погрома евреев и собрал народ. Тут же оказался и Хрусталев-Носарь и стал руководить этим делом. Когда вышли красноармейцы, он начал их агитировать, мол, вы — подчиняетесь «жидам-коммунистам», которые вам сядут на шею. Но все-таки парторганизации удалось предотвратить этот погром.

Еще до этого Хрусталев-Носарь вел подпольную работу, организуя кулаков на селе против комитетов бедноты — их разбивали, убивали… Приехал его младший брат из белой армии и начал вести контрреволюционную работу. Безусловно, нельзя было давать возможность открыто охаивать советскую власть и партию. Комитет партии решил уничтожить врага диктатуры пролетариата, и такое решение было вынесено революционным комитетом под председательством Крадожена Ивана Ивановича.

Волкова и брата Хрусталева, Носаря Евгения, офицера белой армии, я сам лично расстрелял и бросил в Днепро. Хрусталев-Носарь расстрелян отрядом черниговцев, фамилии командира не помню…»