3.2.16. Культурная революция и всеобщее одичание. Борьба с исторической памятью и совестью. Судьба национальных культурных ценностей в СССР

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Одна из важнейших основ советской системы заключалась в том, что большевики постоянно манипулировали сознанием народных масс, умело переобъясняя в обстановке жесткого идеологического диктата текущую реальность. Низкий культурный уровень большинства населения, особенно после убийства и изгнания русского ведущего слоя, очень способствовал проведению большевицкой пропаганды. С завершением НЭПа вокруг России опустился непроницаемый железный занавес. Практически прекратилась частная переписка с заграницей. Ради самосохранения были прерваны все связи с родственниками, оказавшимися в эмиграции. Наличие «родственников за границей» стало черным пятном в биографии, которое лишало человека работы, а порой – и головы. Никакие зарубежные газеты и журналы в России в 1930-е гг. не были доступны. Только высокопоставленным партийным функционерам по специальному списку из рук в руки с фельдъегерской связью рассылался «бюллетень иностранной информации», в котором подбирались переводы из иностранных периодических изданий. При получении нового бюллетеня предшествующий возвращался курьеру. Потеря бюллетеня влекла арест даже весьма высокопоставленного лица. Простые же люди вовсе не ведали о том, что происходит за границей. Советская пропаганда убеждала их, что в мире капитала жизнь намного труднее, чем в СССР, а в советской энциклопедии, например, было написано, что «англичане живут в холодных и сырых лачугах, именуемых коттеджами».

Суждение мыслителя:

«Развитие народного образования, всецело использованное как орудие государственной пропаганды, служит… укреплению тоталитарного господства государственной власти над умами подданных… большевизм первый осуществил мрачное пророчество русского писателя Александра Герцена о грядущем «Чингисхане с телеграфами»». – С.Л. Франк. Советский империализм // Непрочитанное… М., 2001. С. 321–322.

Широкое празднования пятидесятилетия И.В. Сталина (21 декабря 1929 г.) открыло дорогу беспримерному советскому подхалимажу 1930–1940 гг., равного которому не было за всю историю России ни до, ни после. Система подхалимажа распространялась и на других начальствующих до тех пор, пока их не постигала репрессия их же власти. Все переименовывалось или именовалось заново – города, улицы, театры, пароходы, заводы, колхозы, горные вершины (в 1933 г. была покорена высшая точка СССР – пик Сталина на Памире, 7495 м; имя Ленина носила вершина пониже – 7134 метра, покоренная в 1934 г., имя Маркса – вершина еще ниже – 6726 м.

В 1931 г. ЦК принимает решение о школе, которое отменяет педагогические эксперименты 1920-х гг., вводит строгую дисциплину. Дело ученика – не заниматься с учителем, а слушать его, и не учиться думать, а просто зазубривать определенный набор фактов и выражений, чтобы повторить их на экзамене.

В том же 1931 г. Сталин в письме в редакцию журнала «Пролетарская революция» «О некоторых вопросах истории большевизма» объявляет, что поиском документов могут заниматься только «безнадежные бюрократы»; в истории же важны не источники, а правильная установка. С этих пор диктат Сталина в области идеологии становится непререкаемым.

В 1930-е гг. взаимоотношения совестливых и мыслящих людей, каковых в России было немало, и власти усложнились еще больше, усиливались репрессии, постепенно перешедшие в террор, еще более усиливался цензурный гнет. Речь уже не шла о возможности выразить свой протест и возмущение против несправедливости, но даже и просто остаться в стороне от свершавшихся трагических событий оказывалось все чаще невозможно. Большевицкая власть требовала активного соучастия в ее деяниях: не поднявший руку на общем собрании с требованием расстрела «врагов народа» завтра, а то и сегодня вечером мог бы занять его место в камере пыток. Эта сторона жизни наших соотечественников 30–40-х гг. ждет своего описания и осмысления. В такой общественно-политической ситуации тем ценнее не такие редкие случаи обращения к власти некоторых деятелей науки и культуры в защиту репрессированных. Немногочисленные случаи отказов от подписи с требованием репрессий в ситуации того времени могут рассматриваться как исповедничество и вольная жертва.

В 1930 г. вышла книга философа А.Ф. Лосева «Диалектика мифа» – последнее проявление свободной мысли в России, Лосев совершил беспримерный акт: сделал в книгу вставки, до того исключенные предварительной цензурой. 18 апреля 1930 г. Лосев был арестован, в следственном деле он значится как один из вождей «контрреволюционной монархической организации «Истинно-православная Церковь»». На XVI съезде ВКП(б) Л. Каганович назвал его «философом-мракобесом», «реакционером и черносотенцем». 12 декабря 1931 г. в газетах «Правда» и «Известия» печатается статья Горького «О борьбе с природой», где он называет энциклопедически образованного Лосева «малограмотным профессором», «опоздавшим умереть». К счастью, Лосев, пройдя через лагеря, выжил и пережил Горького больше чем на 50 лет, оставив многочисленные и многократно переиздававшиеся труды, объемом своим сопоставимые с не переиздающимся наследием Горького.

Нравственная деградация Горького – одного из вождей русской интеллигенции – очевидна: никакой писатель или мыслитель не стал бы так отзываться об арестованном оппоненте в дореволюционной России. Эта статья Горького, как и другие образцы его публицистики, давали сигнал, что попутчики большевиков отбрасывают те нравственные устои, которыми держалась Россия до революции независимо от образования и сословия: лежачего не бьют.

Большевицкая власть, играя не только на страхе, но и на алчности и тщеславии, безошибочно использовала систему и кнута, и пряника. В 1930 г. были учреждены ордена Ленина и Красной Звезды, было утверждено «Положение об обеспечении специальными пенсиями лиц, имеющих исключительные заслуги».

Относительное множество идейных и художественных течений, существовавших в конце 1920-х гг., замещалось монолитом единого всепобеждающего учения, причем и следование установке партии и власти не гарантировало от репрессий, поскольку менялась конъюнктура, колебалась сама линия партии и не все, даже те, кто желали, успевали колебаться вместе с ней.

В апреле 1932 г. решением ЦК прекращается деятельность всех литературно-художественных объединений, в том числе партийно-комсомольских. Создается единый Союз советских писателей, который на своем съезде в 1934 г. славословит Сталина, клянется в верности партии и провозглашает единый литературный стиль – социалистический реализм.

Для понимания культурной и общественной политической ситуации середины 30-х и последующих годов неоценимую роль играет стенографический отчет Первого всесоюзного съезда советских писателей, проходившего в августе 1934 г. На съезде присутствовало 377 делегатов с решающим голосом и 220 с совещательным. Среди них подавляющее большинство – члены ВКП(б) или ВЛКСМ. Среди небольшого числа беспартийных – поэты Н. Асеев и И. Бабель, один из старейших русских писателей В. Вересаев, М. Горький, В. Катаев, Л. Леонов, С. Маршак, Б. Пастернак, Б. Пильняк, М. Пришвин, С. Сергеев-Ценский, Ю. Тынянов, К. Федин, К. Чуковский – то есть как раз те, кто с большим или меньшим правом и мог считаться писателем в полном смысле этого слова.

Через несколько лет такие делегаты съезда, как Исаак Бабель, Артем Веселый, Борис Корнилов и ряд других станут жертвами репрессий. А крупнейшие русские писатели и поэты – Булгаков, Ахматова, Мандельштам и вовсе не оказались в числе делегатов съезда. На съезде присутствовали сорок иностранных писателей из разных стран, в том числе испанец Рафаэль Альберти и француз Луи Арагон. Согласно мандатным данным, 42,6 % происходило из крестьян, 27,3 % – из рабочих, 12,9 % – из «трудовой интеллигенции», 2,4 % – из дворян, а 1,7 % – из «служителей культа». На съезде были представлены 52 национальности, среди которых на первом месте русские (201), далее евреи (112), грузины (28) и украинцы (25).

Документ

На Съезде писателей иностранным гостям подпольно раздавалась листовка, составленная не позднее 20 августа 1934 г. (полный текст): «Мы, группа писателей, включающая в себя представителей всех существующих в России общественно-политических течений, вплоть до коммунистов, считаем долгом своей совести обратиться с этим письмом к Вам, зарубежным писателям. Хотя численно наша группа и незначительна, но мы твердо уверены, что наши мысли и надежды разделяет, оставаясь наедине с самим собой, каждый честный (насколько вообще можно быть честным в наших условиях) русский гражданин. Это дает нам право и, больше того, обязывает нас говорить не только от своего имени, но и от имени большинства писателей Советского Союза. Все, что услышите и чему вы будете свидетелями на Всесоюзном писательском съезде, будет отражением того, что вы увидите, что вам покажут и что вам расскажут в нашей стране! Это будет отражением величайшей лжи, которую вам выдают за правду. Не исключается возможность, что многие из нас, принявших участие в составлении этого письма или полностью его одобрившие, будут на съезде или в частной беседе с вами говорить совершенно иначе. Для того, чтобы уяснить это, вы должны, как это [ни] трудно для вас, живущих в совершенно других условиях, что страна вот уже 17 лет находится в состоянии, абсолютно исключающем какую-либо возможность свободного высказывания. Мы, русские писатели, напоминаем собой проституток публичного дома с той лишь разницей, что они торгуют своим телом, а мы душой; как для них нет выхода из публичного дома, кроме голодной смерти, так и для нас… Больше того, за наше поведение отвечают наши семьи и близкие нам люди. Мы даже дома часто избегаем говорить так, как думаем, ибо в СССР существует круговая система доноса. От нас отбирают обязательства доносить друг на друга, и мы доносим на своих друзей, родных, знакомых… Правда, в искренность наших доносов уже перестали верить, так же как не верят нам и тогда, когда мы выступаем публично и превозносим «блестящие достижения» власти. Но власть требует от нас этой лжи, ибо она необходима, как своеобразный «экспортный товар» для вашего потребления на Западе. Поняли ли вы, наконец, хотя бы природу, например, так называемых процессов вредителей с полным признанием подсудимыми преступлений ими совершённых? Ведь это тоже было «экспортное наше производство» для вашего потребления.

Вы устраиваете у себя дома различные комитеты по спасению жертв фашизма, вы собираете антивоенные конгрессы, вы устраиваете библиотеки сожженных Гитлером книг, – все это хорошо. Но почему мы не видим вашу деятельность по спасению жертв от нашего советского фашизма, проводимого Сталиным; этих жертв действительно безвинных, возмущающих и оскорбляющих чувства современного человечества, больше, гораздо больше, чем все жертвы всего земного шара вместе взятые со времен окончания мировой войны…

Почему Вы не устраиваете библиотек по спасению русской литературы, поверьте, что она много ценнее всей литературы по марксизму, сожженной Гитлером. Поверьте, ни итальянскому, ни германскому фашизму никогда не придет в голову тот наглый цинизм, который мы и вы можете прочесть в «Правде» от 28 июля 34 г. в статье, посвященной съезду писателей: крупнейшие писатели нашей страны показали за последние годы заметные успехи в деле овладения высотами современной культуры – философией Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Понимаете ли вы всю чудовищность от подобного утверждения и можете ли сделать отсюда все необходимые выводы, принимая во внимание наши российские условия.

Мы лично опасаемся, что через год-другой недоучившийся в грузинской семинарии Иосиф Джугашвили (Сталин) не удовлетворится званием мирового философа и потребует по примеру Навуходоносора, чтобы его считали, по крайней мере, «священным быком».

Вы созываете у себя противовоенные конгрессы и устраиваете антивоенные демонстрации. Вы восхищаетесь мирной политикой Литвинова. Неужели вы, действительно, потеряли нормальное чувство восприятия реальных явлений? Разве вы не видите, что весь СССР – это сплошной военный лагерь, выжидающий момент, когда вспыхнет огонь на Западе, чтобы принести на своих штыках Западной Европе реальное выражение высот современной культуры – философию Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина.

То, что Россия нищая и голодная, вас не спасёт. Наоборот, голодный, нищий, но вооруженный человек – самое страшное…

Вы не надейтесь на свою вековую культуру, у вас дома тоже найдётся достаточно поборников и ревнителей этой философии, она проста и понятна может быть многим…

Пусть потом ваши народы, как сейчас русский народ, поймут всю трагичность своего положения, – поверьте, будет поздно и, может быть, непоправимо!

Вы в страхе от германского фашизма – для нас Гитлер не страшен, он не отменил тайное голосование. Гитлер уважает плебисцит… Для Сталина – это буржуазные предрассудки. Понимаете ли вы все, что здесь написано? Понимаете ли вы, какую игру вы играете? Или, может быть, вы, так же, как и мы, проституируете вашим чувством, совестью, долгом? Но тогда мы вам этого не простим, не простим никогда. Мы проститутки по страшной, жуткой необходимости, нам нет выхода из публичного дома СССР, кроме смерти. А вы —???

Если же нет, а мы верим, что этого действительно нет, то возьмите и нас под свою защиту у себя дома, дайте нам эту моральную поддержку, иначе ведь нет никаких сил дальше жить…» ЦА ФСБ РФ. Ф.3 Оп. 1. Д. 56. Л. 160–163. Копия. Машинопись// Власть и художественная интеллигенция. Документы 1917–1953 / Сост. А. Артизов и О. Наумов. М., 2002. С. 227–228.

Главой и идеологом съезда был Максим Горький. Его появление на трибуне было встречено овацией. В своем первом кратком выступлении он говорил: «Мы выступаем, как судьи мира, обреченного на гибель, и как люди, утверждающие подлинный гуманизм, гуманизм революционного пролетариата, гуманизм силы, призванной историей освободить весь мир трудящихся от зависти, подкупа, от всех уродств, которые на протяжении веков искажали людей труда. Мы – враги собственности, страшной и подлой богини буржуазного мира, враги зоологического индивидуализма, утверждаемого религией этой богини… Мы выступаем в стране, освещенной гением В.И. Ленина, в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля И. Сталина. (Бурные и продолжительные аплодисменты)».

Историческая справка

Максим Горький (настоящие имя и фамилия – Алексей Максимович Пешков; 1868–1936) благодаря своим дореволюционным сочинениям пользовался репутацией друга бедняков, борца за социальную справедливость. Между тем симпатия к людям социального «дна» сливалась в этих произведениях с рассуждениями о том, что вся русская жизнь есть сплошная «свинцовая мерзость» («Городок Окуров», «Жизнь Матвея Кожемякина» и др.). Горький утверждал, что русская душа по самой природе своей «труслива» и «болезненно зла» (самым удачным ее портретом он считал отвратительного старого сладострастника Федора Карамазова из романа Достоевского). Он писал о «садической жестокости, присущей русскому народу» (послесловие к книге С. Гусева-Оренбургского о еврейских погромах на Украине, 1923). Пожалуй, ни один публицист не писал с такой неприязнью ни об одной нации – разве что гитлеровские идеологи о евреях. Такие обвинения, какие высказаны Горьким в работе «О русском крестьянстве», предъявляют только тем, кого решено уничтожить.

И Горький принял в этом уничтожении прямое участие. В 1905 г. он вступил в РСДРП. В 1917 г., разойдясь с большевиками по вопросу о своевременности их переворота, формально остался вне партии. Он был богат, мог позволить себе с 1906 по 1914 г. жить в вилле на о. Капри и жертвовать крупные суммы в партийную кассу. Он финансировал ленинские газеты «Искра» и «Вперед». Во время декабрьского мятежа 1905 г. его московская квартира, охраняемая кавказской дружиной, стала мастерской, где изготовлялись бомбы, куда свозили оружие для боевиков. В 1906 г. Горький отправился в турне по Америке, собрал около 10 тысяч долларов в кассу большевиков. После того, как газеты напечатали его воззвание «Не давайте денег русскому правительству», США отказались дать России кредит в полмиллиарда долларов. Горький отблагодарил Америку, описав ее как мрачную «страну желтого дьявола».

После 1917 г. Горький продолжил сотрудничество с большевиками. На словах нередко критикуя их политику, он на деле принимал участие в их акциях. Например, в 1919 г. по поручению большевиков он сформировал экспертную Комиссию, заключения которой послужили основанием для вывоза множества произведений искусства за границу. Это лишило Россию множества художественных сокровищ.

Хотя Горький понимал, что «комиссары относятся к России, как к материалу для опыта», и что «большевизм есть национальное несчастие», он продолжал находиться в дружеских отношениях с новой властью и с ее вождем, которого в очерке «Владимир Ильич Ленин» (1920; не путать с более поздним «В.И. Ленин») приравнял к святым (И.А. Бунин назвал эту статью «бесстыдным акафистом»). Впрочем, в этот период Горький старался и подкармливать голодающих деятелей искусства, организовал издание переводов шедевров мировой литературы «Academia», за которые довольно щедро платил писателям и ученым – переводчикам. Некоторых он спас от ареста и казни, устроил их выезд из СССР на свободу (напр. Великого князя Гавриила Константиновича с женой).

С 1921 по 1931 г. Горький жил за рубежом, в основном – в Италии. Еще из-за границы пролетарский писатель освящал своим авторитетом смертные приговоры, выносимые по абсурдным обвинениям выдающимся русским людям – видным ученым Чаянову, Кондратьеву, Садырину. На просьбу Кусковой заступиться за осужденных, Горький ответил грубым отказом и самой просительнице советовал «позаботиться о своей могилке» (статья «Об умниках»). В письме той же Кусковой от 21 января 1929 г. Горький признавался, что он «искреннейше и непоколебимо ненавидит правду», что он «против оглушения и ослепления людей скверной, ядовитой пылью будничной правды». Сам же он, по воспоминаниям Ходасевича (Некрополь), врал вдохновенно, часто без всякой видимой причины.

Вернувшись в СССР, он энергично включился в тотальную охоту за мнимыми «врагами» и «шпионами». В 1929–1931 гг. Горький регулярно публиковал в «Правде» статьи, которые впоследствии составили сборник «Будем на страже!». Они призывают читателей искать вокруг себя вредителей, тайно изменивших делу коммунизма. Самая известная из этих статей – «Если враг не сдается, его уничтожают» (1930); ее заглавие стало своеобразным девизом всей советской политики. При этом Горький, как и восхищавшие его карательные органы, для прикрепления ярлыка «враг» не нуждался ни в каких доказательствах. Самые злейшие враги, по его мнению, – это те, против кого нет доказательств. «Горький не просто поет в хоре обвинителей – он пишет музыку для этого хора», – констатирует швейцарский исследователь Ж. Нива.

Поразителен язык этих статей «писателя-гуманиста»: люди здесь постоянно именуются мухами, солитерами, паразитами, получеловеческими существами, дегенератами. «В массе рабочих Союза Советов действуют предатели, изменники, шпионы… Вполне естественно, что рабоче-крестьянская власть бьет своих врагов, как вошь». При этом Горький восхвалял «исторически и научно обоснованный, подлинно общечеловеческий, пролетарский гуманизм Маркса – Ленина – Сталина» (статья «Пролетарский гуманизм»); восхищался тем, «как прост и доступен мудрый товарищ Сталин» («Письмо делегатам Всесоюзного съезда колхозников-ударников»). Сохраняя свою давнюю ненависть к крестьянству, Горький напоминал, что «мужицкая сила – сила социально нездоровая и что культурно-политическая, последовательная работа Ленина – Сталина направлена именно к тому, чтобы вытравить из сознания мужика эту его «силу», ибо сила эта есть… инстинкт мелкого собственника, выражаемый, как мы знаем, в формах зоологического озверения» («Открытое письмо А.С. Серафимовичу», 1934). Это публиковалось в годы, когда наиболее трудолюбивые и хозяйственные крестьяне расстреливались или выселялись в зону вечной мерзлоты.

В поддержку сфабрикованному ОГПУ «делу Промпартии» Горький написал пьесу «Сомов и другие» (1930). В ней выведены инженеры-вредители, которые назло народу тормозят производство. В финале приходит «справедливое возмездие» в лице агентов ОГПУ, которые арестовывают не только инженеров, но и бывшего учителя пения (его преступление в том, что он «отравлял» советскую молодежь разговорами о душе и старинной музыке). В статьях «К рабочим и крестьянам» и «Гуманистам» Горький поддерживает столь же нелепое обвинение против профессора Рязанова и его «сообщников», которые были расстреляны за «организацию пищевого голода».

Горький не обязательно одобрял все репрессии. Аресты старых большевиков, борцов с «проклятым царизмом», его беспокоили. В 1932 г. он даже высказал начальнику чекистов Г. Ягоде свое недоумение по поводу ареста Л. Каменева. Но судьбы миллионов осужденных на смерть простых людей у него такого недоумения не вызывали. В 1929 г. Горький посетил Соловецкий лагерь и в «Книге отзывов» Соловецкого лагеря оставил восторженные похвалы тюремщикам.

В 1934 г. под редакцией Горького был издан сборник «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина». В книге поддерживаются все бредовые обвинения тех лет: что инженеры, например, травят работниц мышьяком в заводских столовых, тайно ломают станки. Концлагерь изображен как светоч прогресса; утверждается, что в нем никто не умирает. Выступая перед строителями канала 25 августа 1933 г., Горький восхищался тем, «как ОГПУ перевоспитывает людей», и со слезами умиления говорил о чрезмерной скромности чекистов. По оценке А.И. Солженицына, данной им в «Архипелаге ГУЛАГ», в книге «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» Горький впервые в русской литературе воспел рабский труд.

В 1936 г. 68-летний писатель умер не то от болезни, не то от яда, данного по приказу из Кремля.

В почетный президиум съезда под аплодисменты включаются Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Андреев, Косиор, Тельман, Димитров.

Историческая справка

Не менее существенно отражает идеологию эпохи и речь секретаря ВКП(б) А.А. Жданова. Назвав Горького «величайшим пролетарским писателем», спев здравицу «великому вождю и учителю товарищу Сталину», идеолог партии утверждал: «Нет и не может быть в буржуазной стране литературы, которая бы последовательно разбивала всякое мракобесие, всякую мистику, всякую поповщину и чертовщину, как это делает наша литература. Такой передовой, идейной революционной литературой могла стать и стала в действительности только советская литература – плоть от плоти и кость от кости нашего социалистического строительства… Упадок и разложение буржуазной литературы, вытекающей из упадка и загнивания капиталистического строя, представляет собой характерную черту, характерную особенность состояния буржуазной культуры и буржуазной литературы в настоящее время… Мы твердо верим в то, что те несколько десятков иностранных товарищей, которые присутствуют здесь, являются ядром и зачатком могучей армии пролетарских писателей, которую создает мировая пролетарская революция зарубежных стран… Советская литература должна уметь показать наших героев, должна уметь заглянуть в наше завтра. Это не будет утопией, ибо наше завтра подготовляется планомерной сознательной работой уже сегодня». Завершал Жданов свое выступление тезисами, которые, конечно же имели расширительный смысл и были обращены не только к писателям, но и к художникам, музыкантам, артистам театра и кино. «Будьте активнейшими организаторами в переделке сознания людей в духе социализма! Будьте на передовых позициях борцов за бесклассовое политическое общество!»

Любопытно, что в следующем за выступлением Жданова докладе Горького «О литературе» Горький противопоставляет «вождизм» и «руководство». С точки зрения Горького, «вождизм – это болезнь эпохи»… «вождизм» – результат изжитости, бессилия и нищеты индивидуализма, внешне он выражается в формах таких гнойных нарывов, каковы, например, Эберт, Носке, Гитлер и подобные герои капиталистичекой действительности. У нас, где создается действительность социалистическая такие нарывы, конечно, невозможны. Но у нас в качестве наследия мещанства еще остались кое-какие прыщи, не способные понять существенное различие между вождизмом и руководством»…

И выступления ударников, и приветствие Сталину, и выступления колхозников, школьных работников, учителей, военных, и выступления иностранных писателей (Луи Арагон от имени ассоциации революционных писателей и художников Франции приветствовал съезд и советских писателей, заложивших «фундамент настоящей, реалистической литературы, единственной, которая может служить орудием пролетариата, и тем самым – всего человечества»), и выступление писателей от национальных республик и народностей, в которых представители Украины осуждали украинский национализм, грузины – грузинский, – все это стало моделью поведения советской интеллигенции на ближайшие двадцать лет, а с известными ограничениями и вплоть до конца 80-х годов.

Документ

В спецсообщении НКВД о высказываниях писателей в ходе Первого съезда много фраз Пришвина, Новикова-Прибоя, Пантелеймона Романова и Бабеля, которых всех тошнило от того, что происходило на съезде. Характерна реплика украинского писателя Семенко: «Меня одолевает просто маниакальное желание взять кусок говна или дохлой рыбы и бросить в президиум съезда. Может быть, хоть это внесло бы какое-то оживление. Разве можно назвать иначе, как не глумлением, всю эту лживую церемонию. Добрая половина людей, сидящих в зале, особенно делегатов национальных республик, страстно желала бы кричать о массе несправедливостей, протестовать, требовать, говорить человеческим, а не холуйским языком, а ее заставляют покорно выслушивать насквозь лживые доклады вождей о том, что все благополучно. И мы сидим и аплодируем, как заводные солдатики, а подлинные художники слова, борцы за национальную культуру гниют где-то в болотах Карелии и в застенках ГПУ…» – Власть и художественная интеллигенция. Документы 1917–1953 гг. С. 233–234.

По шаблону Союза писателей создаются единые союзы советских художников, советских композиторов, советских кинематографистов, советских архитекторов и прочие, которые также присягают на верность партии и обещают заниматься социалистическим реализмом в своей области. Творческий союз сталинского времени уже не добровольное объединение. Не состоя в нем, скульптор не имеет права ваять, а музыкант – играть. Союзы буквально поят и кормят своих членов, дают им – или отбирают от них – мастерские и дачи, путевки в санатории и творческие командировки. Культура становится частью единой системы аппарата власти, ее деятели – чиновниками государственного ведомства, с присущей ему иерархией номенклатурных списков, одобренных партийными органами.

После появления каменного мавзолея Ленина по проекту архитектора Щусева (1930 г.) начинается зарождаться «лениниана» в живописи, скульптуре и кинематографе, вплоть до фильмов Михаила Ильича Ромма «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году». Статуи и бюсты Ленина и Сталина становятся обязательной принадлежностью любого города, поселка, военной части, завода и колхоза. Обычно статуи делали серийно, по шаблону, но были и удивительные произведения местных мастеров. В Рыбинске стоял Ленин в треухе, в Улан-Удэ (Верхнеудинске) – на столбе огромная черная голова вождя с бурятскими чертами лица. В Армении, на Севане, в парке, Ленин со Сталиным сидели на гипсовой скамейке. После хрущевской десталинизации Сталина выломали, и каждый желающий мог фотографироваться на скамье в обнимку с одиноким вождем. Острые на язык говорили, что где-то есть статуя Ленина с двумя кепками – одной на голове, и одной – в протянутой руке. Позднее самодеятельность в отображении вождей была запрещена. Их скульптуры и картины могли отображать только одобренные свыше образцы.

Укрощение искусств в 1936 г. сопровождается погромными статьями в «Правде» типа «Внешний блеск и фальшивое содержание» (против Булгакова), «О художниках-пачкунах» и «Какофония в архитектуре». Деятели искусства проводят митинги, где одобряют установки партии и разоблачают друг друга. Закрываются и любительские общества – от филателистов до изучающих эсперанто – искусственный язык, модный в СССР в 1920-е гг. За эсперанто можно было получить и лагерный срок.

Документ

При этом уже проскальзывают в будущем громкие темы превосходства всего своего над иноземным. Малограмотное провинциальное тщеславие пронизало все поры общества. М. Торошилидзе заявлял на съезде писателей, что «при большой близости общего духа поэзия Западной Европы является… еще не зрелой по сравнению с грузинской поэзией и великой поэмой Руставели… От бесплодной идеализации, отдающей средневековым мистицизмом, несвободны и творения великого итальянца Данте. Между тем, женские персонажи поэмы Руставели – люди, живые существа».

По-своему характерно выступление еврейского писателя Фефера: «Бодрость и оптимизм – вот характерные черты советской поэзии, это отличает ее и от дооктябрьской еврейской поэзии и от еврейской поэзии в современных капиталистических странах. Изломанных, разбитых, угнетенных и придавленных людей, которые стояли в центре дооктябрьской еврейской литературы, больше нет. Эти горбатые люди исчезли из нашей жизни и больше не вернутся, они исчезли и из нашей литературы и если вы иногда их встречаете, то они появляются только, как тени прошлого. Еврейские советские писатели любят свою родину. Мотивы родины, тема родины не новы в еврейской литературе, буржуазные писатели очень много писали о родине; и Бялик и Фруг, заливши своими слезами всю еврейскую литературу, много писали о разрушенном Иерусалиме и о потерянной родной земле, но это была буржуазная ложь, потому что Палестина никогда не была родиной еврейских трудящихся масс. Палестина была родиной еврейских эксплуататоров, а сейчас она является колонией английского империализма. Еврейские советские писатели, трудящиеся еврейские массы имеют одну родину – это Советский Союз. Советский Союз поднял всех нас, еврейских писателей, из заброшенных уголков и местечек, навсегда похоронил проклятый еврейский вопрос, навсегда сжег черту оседлости – низость и подлость царского режима. Еврейские писатели отдадут этой великой родине и свое перо, и все свои возможности и силы. Все свои силы они отдадут великой партии Ленина и Сталина».

Эти восхваления новой социалистической культуры сопровождались все большим небрежением, уничтожением и распродажей тех уцелевших в революционные годы культурных сокровищ, до которых смогли дотянуться большевики.

Наиболее активно и систематизированно распродажа культурных ценностей осуществлялась через антикварные салоны в Москве и Ленинграде, а также через особое объединение «Антиквариат», позднее Госторг, имевшие прямые контакты с зарубежными партнерами и доступ к отбору произведений в фондах музеев, прежде всего Эрмитажа. Продавались монеты, драгоценные украшения, уникальные предметы обихода, картины – и все это тысячами, из них около полутора тысяч картин Эрмитажа: Рафаэль, Боттичелли, Тициан, Рембрандт… Покупалось это главным образом в Германии, Англии, Соединенных Штатах, но не только. В путеводителях по музею Прадо упоминается картина отнюдь не первоклассного испанского художника XVIII в. Луиса Парета-и-Алькасара «Королевская трапеза», и каждый раз сообщается, что некогда она находилась в Гатчинском дворце под Петербургом, была приобретена музеем в 30-е годы. Испания, стоявшая на пороге Гражданской войны, покупает творение соотечественника. Вышедший из Гражданской войны большевицкий СССР освобождается от «лишнего» наследия.

Наименее поддается учету поток антикварного экспорта отечественного происхождения тех лет. Иконы, утварь, драгоценности – списки практически отсутствуют. Можно лишь предполагать реальный путь поступления множества экспонатов современных музеев Швеции, Германии и частных коллекций. Изымались и музейные экспонаты, причем нередко с вполне благой мотивировкой (на нужды голодающих Поволжья, Украины). Любой крупный музей хранит легенды о сотрудниках старшего поколения, прятавших «хорошие вещи» в тайниках запасников.

В конце 20-х гг. в Москве была подготовлена большая выставка лучших и древнейших икон («Богоматерь Владимирская» и «Ветхозаветная Троица» Рублева были представлены на ней, правда, в копиях). «Триумфальное шествие» русской иконы состоялось в 1929–1932 гг. в городах Австрии, Англии, Германии, США. Имеются сведения, что экспонаты выставки готовились к продаже. Кое-что, видимо, действительно, было продано, но в целом резонанс выставки, восторги прессы, сыпавшиеся на устроителей, наконец, Великая депрессия рубежа 20–30-х гг. и разорение многих западных антикваров и коллекционеров воспрепятствовали замыслам. Вернувшиеся из турне иконы поступили в Исторический музей, позднее в Третьяковскую галерею и Русский музей. 1930-е гг. стали временем ярчайших художественных и историко-культурных выставок.

Но одновременно начинается волна репрессий среди реставраторов и исследователей. Был уволен И.Э. Грабарь. На посту директора Центральных государственных реставрационных мастерских его сменяет брат грозного Я. Петерса – Я. Лидек. При нем мастерские были закрыты.

Одновременно были арестованы, сосланы или уничтожены многие выдающиеся ученые, историки искусства, филологи и т. д.: С.Я. Лурье, А.И. Некрасов, Н.Н. Пунин. Деятельность гуманитарной науки была парализована.

Литература:

Власть и художественная интеллигенция. Документы 1917–1953/ Сост. А. Артизов и О. Наумов. М., 2002.

Т. Горяева. Радио России. Политический контроль советского радиовещания в 1920–1930-х годах. Документированная история. М.: РОССПЭН, 2008.

Б.Б. Пиотровский. История Эрмитажа: Краткий очерк. Материалы и документы. М., 2000.

Проданные сокровища России / Проект Н. Ильина и Н. Семеновой. М.: Трилистник, 2000 (совместно с издательством «Русский авангард»).

К. Михайлов. Москва, которую мы потеряли. М.: Яуза: Эксмо, 2010.

История русского искусства // Под. ред. И.Э. Грабаря, В.С. Кеменова и В.Н. Лазарева. М., 1952–1963.