4.3.19. Русская наука и культура в Зарубежье в 1945–1953 гг.

Культурная и научная жизнь эмиграции, замершая во время войны, возобновилась после 1945 г., но уже по убывающей кривой. Те, кто ушли из России – старели, многие уже умерли за первые, очень трудные в житейском смысле, четверть века изгнанничества. Далеко не во всех семьях русского рассеяния сохранялась и передавалась традиция родной русской речи и принцип ответственного служения завоеванному большевиками отечеству и «подсоветскому» русскому народу. Далеко не во всех, но очень во многих. Однако без почвы России, на эмигрантской «гидропонике», русская культура изгнания давала в новом поколении, никогда не жившем в России, в целом более тощие плоды. Отсутствие родной почвы до некоторой степени компенсировалось свободой политической, духовной и нравственной, в которой творили русские люди, и живым и всесторонним общением с национальной культурной элитой тех стран, в которых они жили. Для второго поколения первой волны русского рассеяния языковый барьер уже не стоял вовсе. Свободно говоря на родном языке, выросшие за границей русские дети столь же свободно владели и основными европейскими языками.

В 1944 г. умер в Париже, незадолго до того отпущенный немцами из Белградской тюрьмы, замечательный мыслитель и неутомимый политический деятель, строитель антибольшевицкого движения – Петр Беренгардович Струве. Еще работал, писал и воспитывал учеников другой крупный русский философ и мыслитель – Николай Онуфриевич Лосский (1870–1965). Во время войны, в Праге в 1941 г. он издает книгу, очень созвучную происходившим событиям – «Бог и мировое зло». И утверждая противоположный принцип, после ее издания напряженно пишет «под бомбами» работу, увидевшую свет в Париже в 1949-м – «Условия абсолютного Добра. Основы этики». Лосский умеет соединить самую высокую философию с догматически точным православным богословием в живом и непротиворечивом синтезе, так как этот синтез составляет сущность его души – христианской и интеллектуально аристократической одновременно. Вслед за тем Лосский открывает западному миру русскую философию, написав и издав на английском языке в Нью-Йорке «Историю русской философии». Чуть позже, уже на русском языке, издаст в Париже свой знаменитый двухтомник по истории русской философии протоиерей Василий Зеньковский. На этих книгах выросло целое поколение русской философски мыслящей молодежи в Зарубежье и те их сверстники в России, до которых достигли всеми правдами и неправдами эти важнейшие для формирования отечественного миросозерцания книги. В 1953 г. Лосский издает свою, ставшую классической, работу о Достоевском – «Достоевский и его христианское миропонимание», в которой, обходя острые углы духовных опытов писателя («меня всю жизнь Бог мучил»), прекрасно выявил христианское основание его воззрения на мир. Творчество Николая Лосского, постоянно сознававшего свою ответственность перед будущей Россией и ее народом, которому надо вернуть память и интеллектуальную силу, слитую с христианской верой, продолжается и в последующие годы. В 1956 г. он публикует «Общедоступное введение в философию», а годом позже размышление – «Характер русского народа» (Франкфурт, 1957). Уже посмертно выйдут, пролагая дорогу в будущую Россию, воспоминания Лосского – «Жизнь и философский путь» (Мюнхен, 1968).

Продолжателем миросозерцания и дела Лосского стал его ученик Сергей Александрович Левицкий (1908–1983). По книге Левицкого «Основы органического мировоззрения», вышедшей в 1946 г., целое поколение русской эмигрантской молодежи изучало теорию философского знания. Книга эта стала учебником настоящей философии и для людей из второй волны эмиграции – она и писалась специально, чтобы «вправлять мозги» вывихнутые примитивным диалектическим материализмом советской философии. В середине 1950-х гг. им была завершена оригинальная работа на сложнейшую философскую тему – соотношение свободы и предопределения – «Трагедия свободы». Профессор философии Джорджтаунского университета в Вашингтоне (США), Левицкий соединил православное мировоззрение с глубоким анализом последних достижений западной философии.

Вынужденный уехать во Францию в 1937 г. из-за преследований евреев в Германии, русский беженец, профессор философии Семен Людвигович Франк, в 1939 г. создает свое самое глубокое и совершенное произведение – «Непостижимое», подводящее итоги всему его философскому развитию. В годы войны, спасаясь от выдачи СД, он пишет свою последнюю работу – исследование по этике – «Свет во тьме», опубликованную за несколько месяцев до смерти мыслителя, последовавшей в Лондоне в 1950 г.

Во время войны и в первые годы после войны продолжает интенсивно работать Николай Бердяев. В 1946 г. выходит его «Русская идея» – книга, одной из первых переизданная на родине, после падения коммунизма, а на следующий год – «Опыт эсхатологической метафизики». Замечательная, прочитанная всем культурным Зарубежьем, а позднее – и «подсоветской» Россией философская автобиография Бердяева – «Самопознание» увидела свет уже после смерти мыслителя, последовавшей в марте 1948 г. Бердяев умер за писанием новой книги – «Mortuus est scribens». И завещанием этого, скорее всего крупнейшего, и уж, по крайней мере, самого известного русского философа ХХ в. являются слова из эпилога «Самопознания», написанные за несколько месяцев до смерти: «Мое критическое отношение ко многому, происходящему в советской России (я хорошо знаю всё безобразное в ней), особенно трудно потому, что я чувствую потребность защищать мою родину перед миром, враждебным ей… Я продолжаю думать, что изменения и улучшения в России могут произойти лишь от внутренних процессов в русском народе».

Наконец, в первые послевоенные годы продолжают издаваться новые труды умершего в 1944 г. протоиерея Сергия Булгакова – крупнейшего не только русского, но и общехристианского богослова ХХ столетия. Публикация его последних работ была задержана войной. В 1945 г. появляется последняя книга «Большой трилогии» – «Невеста Агнца». «Апокалипсис Иоанна. Опыт догматического истолкования» выходит в свет в Париже в 1948 г. Для православного богословия эти книги имели тогда и продолжают иметь по сей день первостепенное значение. Глубокое вхождение в тайну Церкви вряд ли возможно без них для верующего человека.

В расцвете творческих сил в это время был выдающиеся русский богослов – протоиерей Георгий Флоровский (1893–1979), преподававший сначала в Париже, а затем, после войны, в Нью-Йорке и в Принстоне и целиком перешедшей на английский язык (как во Франции, еще раньше, перешел на французский язык не менее выдающийся богослов – Владимир Николаевич Лосский, сын философа). Его научные работы послевоенного периода достигают исключительной философской глубины и высоко ценятся мировым сообществом богословов и патрологов. Георгий Петрович Федотов (1886–1951) тоже попытался дать непосредственно на английском языке исторический обзор русского православия (The Treasury of Russian Spirituality. L., 1950), но в своей блестящей и глубокой публицистике оставался верен русскому языку. Огромную творческую работу в послевоенные годы вел в Швейцарии выдающийся русский философ Иван Александрович Ильин. В 1948 г. он начал писать цикл статей под общим названием «Наши задачи», в котором анализировал итоги русской революции и давал прогнозы на будущее, во многом оказавшиеся пророческими.

Во Франции после войны продолжали творить корифеи русской прозы. Иван Бунин издает в 1947 г. «Темные аллеи» – сборник любовных рассказов, написанных до и, главным образом, во время войны, в 1943–1945 гг. «Темные аллеи» были встречены по-разному: одни критики увидели в них проявление упадка Бунинского таланта, другие – чуть ли не лучшие рассказы о любви-страсти, когда-либо созданные в русской литературе, которые по художественному мастерству и «парчовому» сиянию языка достигают совершенной красоты (особо отмечали рассказы «Натали», «Чистый понедельник», «Генрих», «Холодная осень», написанные как раз в годы войны). В эти же годы написан Буниным и прекрасный этюд «Возвращаясь в Рим», посвященный последним часам жизни Марка Аврелия. Совсем иным, желчным, злым и нетерпимым предстает Бунин в своих литературных заметках. Здесь уже ясно чувствуется упадок сил…

Многих смутила распространенная «Советским Патриотом» 28 июня 1946 г. клевета на Бунина, что он якобы вёл в советском посольстве переговоры о переезде в СССР и издании своих произведений на родине. Сам Бунин с крайним негодованием отверг эти слухи: «Был приглашен в посольство (…) и поехал – (…) пробыл 20 минут в светской (а не советской) беседе, ничего иного не коснулся и уехал, – пишет он в заметке «Милые выдумки». – …Советский консул и старший советник посольства довели до моего сведения, что, если бы я поехал, я был бы миллионер, имел бы дачи, автомобили и т. д. Я остался доживать свои истинно последние дни в истинной нищете…»

«Ждановщина» окончательно отрезвила великого писателя, и ненависть к духовным поработителям русского народа – большевикам – не оставляла его до последних дней жизни. Умер Бунин в 1953 г., написав незадолго до смерти замечательные строки стихотворения «Мистраль», по красоте и четкости сравнимые с античными эпитафиями – «никого в подлунной нет, только я, да Бог…»

Никогда не соблазнялся посулами большевиков и друг Бунина, писатель Борис Константинович Зайцев (1881–1972), старавшийся в области политической не отступать от христианской правды, столь ясно выраженной в его художественной прозе. В 1947 г. Зайцев был избран председателем Союза русских писателей и журналистов во Франции. В эти годы он заканчивает тетралогию «Путешествие Глеба», пишет глубокие исследования-размышления о русских писателях – Василии Жуковском (1951), Антоне Чехове (1954), собирает книгу воспоминаний, которая под названием «Далекое» увидит свет в 1965 г. Борису Зайцеву был суждено стать «последним видным участником блестящего русского Ренессанса».

Исключительно плодотворным был послевоенный период у А.М. Ремизова (1877–1957): в автобиографических повестях «Подстриженными глазами» и «В розовом блеске» он подвел итоги своей жизни и своего причудливого искусства, в котором память переплетается со снами и фантастическим восприятием реальности.

До 1952 г. в Свято-Сергиевском Богословском институте в Париже преподает замечательный мыслитель, филолог и литературный критик Владимир Васильевич Вейдле (1895–1979). В конце сороковых годов он завершает и в 1949 г. издает на французском языке книгу «Россия отсутствующая и присутствующая», ставшую событием в интеллектуальных кругах Европы. Вейдле и в этой книге и в жизни оставался последовательным противником большевицкого режима, который считал причиной губительного отрыва России от западной цивилизации. За «Россию отсутствующую и присутствующую» Вейдле был удостоен Риваролевской премии. Чтобы помочь народу в России вновь обрести «европейскую глубину постижения культуры», прославленный мыслитель идет работать на радио «Свобода», где много лет вел программы, посвященные литературе и искусству.

Но, несомненно, культурный центр эмиграции, укрепленной второй её волной, перемещается в конце 1940-х гг. в Соединенные Штаты. До войны там обосновалась элита, в основном научная. Мировую известность получили имена таких крупных ученых изобретателей, начавших свою карьеру в России, а затем эмигрировавших, как Игорь Сикорский (1889–1972), который первым в 1939–1941 г. изобрел и сконструировал «геликоптер» (вертолет), и создатель телевидения Владимир Зворыкин. Отто Струве (1897–1963) – правнук создателя Пулковской обсерватории, внук и сын астрономов, продолжил славную линию своей семьи, став директором двух обсерваторий и президентом международного астрономического общества (1952–1955). Известность в своей области получил невозвращенец 1930-х гг. – химик Владимир Ипатьев (1867–1952).

Историческая справка

Владимир Козьмич Зворыкин родился 17 июля 1888 г. в Муроме в семье купца первой гильдии, который торговал хлебом, владел пароходами и был председателем Муромского общественного банка. Окончив муромское реальное училище, в 1906 г. поступил в Петербургский Технологический институт, который окончил в 1912 г. с дипломом инженера-электрика. В 1912–1914 гг. продолжал образование в Париже в «College de France» Поля Ланжевена. Первые эксперименты в области телевидения и электроники проводил под руководством профессора Б.Л. Розинга. Во время Первой мировой войны служил в войсках связи в Гродно, затем работал в офицерской радиошколе в Петрограде. В 1919 г. выехал в США, где стал сотрудником компании «Вестингауз». С 1929 г. возглавлял лабораторию электроники фирмы «Рэдио корпорейшн оф Америка». В 1923 г. Зворыкин подал патентную заявку на телевидение, осуществляемое полностью на электронном принципе, и к 1933 г. завершил со своими сотрудниками создание полностью электронной телевизионной системы. До конца 1930-х гг. группа Зворыкина создаёт ряд передающих трубок, в том числе передающую трубку ночного видения. Первоначальное название передающей трубки – иконоскоп, приёмной – кинескоп. В 1930-е гг. приезжал в СССР. Первый советский телевизор «ВК» создан по его разработкам. В дальнейшем работал над созданием сканирующего электронного микроскопа и в области медицинских аппаратов и систем. В. К. Зворыкину принадлежат более 120 патентов на различные изобретения. Он получил большое число наград. В частности, Национальную медаль США за научные заслуги за 1966 г. ему вручил президент США Линдон Джонсон. В 1977 г. избран в Национальную галерею славы изобретателей США. Умер Зворыкин 29 июля 1982 г. Похоронен на кладбище Принстона (Нью-Джерси, США).

В гуманитарных науках всемирную известность приобрел социолог Питирим Сорокин. Историческая наука дала целую плеяду блестящих ученых, исследователей русского прошлого – Георгий Вернадский (сын академика), Сергей Пушкарев, Николай Рязановский и их учитель Михаил Карпович – только наиболее известные имена. Карпович к тому же основал в 1942 г. в США достойного преемника парижским «Современным Запискам» – «Новый Журнал», издающийся и поныне. Он, безусловно, вошел первой величиной в историю русской журналистики. В области западной медиевистики и философии истории до своего ареста МГБ в 1949 г. в Каунасе и Вильнюсе работал Лев Платонович Карсавин (умер в заполярном лагере близ поселка Абезь в 1952 г.) и в Софии – Петр Михайлович Бицилли, который с 1949 г. до смерти был отстранен коммунистическими властями Болгарии от профессорской кафедры в Софийском университете и бедствовал как материально, так и интеллектуально, лишенный права публиковаться и выступать где-либо (он умер в 1953 г.).

Крупным событием было создание в 1952 г. на деньги фонда Форда в Нью-Йорке «Чеховского издательства», несколько лет располагавшего крупными средствами. За два года это издательство выпустило в свет сотню книг, большая часть из которых были не переиздания, а работы, заказанные писателям и исследователям обеих волн эмиграции, как старшего, так и приходящего ему на смену нового (второго) эмигрантского поколения, родившегося или на пороге изгнания или уже в изгнании.

С началом оттепели в СССР издательство свою деятельность прекратило. Но оно позволило открыть миру и России много новых культурных сокровищ. В частности, издательство дало возможность Владимиру Набокову, принципиально перешедшему в своем творчестве на английский язык в 1940 г., вернуться на время к русскому: «Другие берега» – одна из лучших его книг – не просто авторизованный перевод с английского ее «подлинника» (Conclusive Evidence), но заново переработанная для русского читателя автобиографическая повесть.

В издательстве им. Чехова вышла и первая, но весьма удачная книга священника Александра Шмемана – «Исторический путь Православия» (1954), которая стала кратким, очень трезвым и честным по подходу учебником церковной истории, попыткой ее нравственного прочтения через призму верности Христу и единства с Ним. Книга заканчивается главой о России и «коммунистическим эпилогом»:

«На историческом пути Православия сейчас «русская глава», конечно, завершающая, последняя. Тут Православие снова стало историей, осознанно было как путь и задача, как творческое вдохновение жизни. Путь оказался оборванным. И уже в гонении кровью мучеников начинается новая глава в истории Православной Церкви. Ими нужно мерить и прошлое: они свидетельствуют о том, что непреодолимым, вечно живым, вечно побеждающим «мир, лежащий во зле» пребывает только то, что укоренено в безраздельной верности Христу».

О том же сказал, то же самое осмыслил в начале 1950-х и один из самых одаренных русских поэтов, сложившихся в изгнании, – Георгий Иванов. Через несколько лет, в 1958 г., ему будет суждено умереть на руках близкого человека в старческом доме на Юге Франции. Его творчество, от беспочвенного эстетизма еще на русской земле, через глубокое молчание 1930-х, обрело после войны новый голос – голос веры и скорби за свой несчастный народ:

Несколько поэтов, Достоевский,

Несколько царей, орёл двуглавый

И державная дорога – Невский.

Что нам делать с этой бывшей славой?

Бывшей, павшей, обманувшей, сгнившей?

Широка на Соловки дорога,

Где народ, свободе изменивший,

Ищет в муках родину и Бога.

В русской культуре изгнанничества в 1945–1953 гг. было много скорби, много поисков, много метаний и потерь, но были и великие обретения, сокровища, путь к которым открылся в России только через десятилетия после их создания. В то время, когда русская культура на родине стонала и чахла в руках Сталина, когда «маразм» «ждановщины» и «лысенковщины» «крепчал», Зарубежье продолжало творить в условиях «неслыханной свободы», вдохновляясь верой и храня родину в своем сердце. Многие произведения русских мыслителей, писателей, ученых переводились на основные языки мира. Написанные ими статьи, прочитанные на международных симпозиумах доклады открывали миру некоммунистическую русскую культуру в ее цветущей полноте, разнообразии и богатстве.

Литература:

Т.И. Ульянкина. «Дикая историческая полоса…»: Судьбы российской научной эмиграции в Европе (1940–1950). М.: РОССПЭН, 2010.