3.2.7. Коллективизация – Второе крепостное право (большевиков)

Политика «ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации» была закреплена постановлением ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. Это постановление отменяло первоначальный план коллективизации 20 % хозяйств в ходе первой пятилетки (с октября 1928 по 1933 г.) и выдвигало задачу сплошной коллективизации в кратчайшие сроки. Для этого надо было: 1) Отобрать у «кулаков» все имущество и выселить их. 2) Передать их имущество в колхозы в качестве вступительного пая от сельских бедняков, на которых власть намерена опираться. 3) Заставить середняков вступить в колхозы и внести туда собственное имущество как вступительный пай. При этом большевики за кулаками числили 2 млн хозяйств, за середняками – 15 млн, и за бедняками – 8 млн. Кулаки, в свою очередь, делились на три группы. В первую вошли «активные контрреволюционеры», подлежащие расстрелу или заключению в концлагерь. Во вторую – подлежащие высылке в отдаленные места (спецпоселенцы). В третью – высланные из села в пределах своего округа.

30 января 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло секретное постановление «О мерах по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». В соответствии с принятым постановлением предполагалось на первых порах лишить имущества путём раскулачивания более 200 тыс. человек, из которых 60 тыс. – расстрелять или этапировать в концлагеря, а 150 тыс. выселить в отдаленные местности. В ночь с 5 на 6 февраля раскулачивание началось в Северо-Кавказском крае и далее захлестнуло всю страну.

В деревни направляются 25 тыс. коммунистов. Они действуют в неистовом темпе: за месяц заставляют 58 % крестьян записаться в колхозы. При этом творятся неописуемые преступления и безобразия, «обобществляются» порой не только сельскохозяйственные орудия, крупный рогатый скот, лошади, но и козы, куры, домашнее имущество. Крестьяне оказывают отчаянное сопротивление. Сталин бьет отбой и 2 марта 1930 г. в «Правде» помещает статью «Головокружение от успехов». Во всех жестокостях и «перегибах» он винит исполнителей. 15 марта следует постановление ЦК «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении», а 3 апреля – новая статья Сталина «Ответ товарищам колхозникам».

Почти две трети только что принятых в колхозы крестьян к сентябрю оттуда уходят – хотя выход из колхоза был обставлен крайне невыгодными для крестьян условиями. Темпы снижаются, но сценарий остается прежним. В селе созывается общее собрание, на котором агитаторы объясняют все преимущества колхозного строя. Затем пришлые партийцы и местные активисты из бедноты составляют список наиболее преуспевающих крестьян. Их дворы, скот и инвентарь конфискуют и передают в неделимый фонд колхоза. Цифры общего числа подлежащих репрессиям «кулаков» спускаются сверху, но кого именно включить в эти списки решает «актив» из местной бедноты. При этом очевидную роль играют личные мотивы зависти, мести, обиды. Если Столыпин, проводя реформы, делал ставку на «здоровых и сильных», то Сталин в деревне, напротив, полагается на «слабых и пьяных». Ограбленных зажиточных крестьян и их семьи лишают всех гражданских прав, дают им 2 часа на сборы и везут к ближайшей железнодорожной станции. Затем грузят в товарные вагоны и отправляют за Урал, на Север или в Казахстан. Там их высаживают на каком-нибудь полустанке и гонят за сотни километров пешком к месту их поселения, часто совсем пустынному, необустроенному и не пригодному для сельскохозяйственной деятельности, где их косят голод, холод и цинга. Всего за время коллективизации в отдаленные районы было депортировано 2,1 млн человек и примерно столько же выселено внутри своих краев и областей. Из общего числа более 4 млн депортированных 1,8 млн погибли. Это – взрослых. Умерших при транспортировке в теплушках и во время обживания маленьких детей – а они умирали почти все – никто и не считал.

Историческая справка

Летом 1933 г. из Нарымского края Сталину был отправлен рапорт о случае на острове Назино на реке Оби. На баржах туда привезли 6114 раскулаченных крестьян, в том числе женщин и детей, и оставили на необитаемом острове без еды и без инструмента. Через три месяца в живых осталось 2000. Их осудили за людоедство и отправили в исправительно-трудовые лагеря.

Одновременно с введением колхозов в селах закрываются храмы и молитвенные дома. Сельские священники приравниваются к кулакам первой категории и подлежат заключению в лагерь или расстрелу.

Свидетельство очевидца

О положении раскулаченных в местах высылки свидетельствует письмо одного из них в ЦИК СССР, относящееся к 1930 г.: «Убытку от нас не было, а в настоящее время чистый убыток… Все отобрали и выслали. И никто не побогател, только Россию в упадок привели… народ мрет, оттаскиваем по 30 гробов в день. Нет ничего: ни дров для бараков, ни кипятку, ни приварки, ни бани для чистоты, а только дают по 300 граммов хлеба, да и все. По 250 человек в бараке, даже от одного духу народ начинает заболевать, особенно грудные дети, и так мучаете безвинных людей».

На селе после депортации кулаков городской коммунист-«двадцатипятитысячник» становится во главе колхоза, он заставляет оставшихся крестьян-«середняков» сдавать в колхоз свое имущество и вступать самим. Крестьяне отказываются, забивают скот. К тому же, лишенный хозяина, скот кулаков гибнет от отсутствия ухода. С 1928 по 1933 г. поголовье лошадей упало в России на 51 %, коров на 42 %, свиней на 40 %, овец и коз – на 66 %. В ценах 1913 г. потеря от гибели лошадей и скота составила 3,4 млрд золотых рублей. Животноводству был нанесен удар, от которого оно за все годы большевицкой власти так и не оправилось. Кто из крестьян мог – бежал в города, на селе же в 1931 г. поднимается новая волна восстаний.

Ход коллективизации отражают следующие цифры – процент крестьянских дворов, вошедших в колхозы на 1 июля:

1927 0,8

1928 1,7

1929 3,9

1930 23,6

1931 52,7

1932 61,5

1934 71,4

1935 83,2

1936 90,5

1937 93,0

Общее число крестьянских дворов за это время упало с 24,5 млн в 1928 г. до 19,9 млн в 1937-м, от раскулачивания и от добровольного ухода хозяев в город. К концу 1934 г., когда три четверти всех дворов подверглось коллективизации, было создано 200 тыс. колхозов, в среднем по 75 дворов в каждом, и 9,5 тыс. совхозов. «Сплошная» коллективизация, как видим, затянулась на целое десятилетие. Моментом ее завершения можно считать принятие «Примерного устава сельскохозяйственной артели», утвержденного Совнаркомом и ЦК ВКП(б) 17 июля 1936 г. Устав, среди прочего, обязывал колхоз работать по государственному плану сева и уборки урожая и определял административные штаты – примерно 1 управленца на каждых 8 тружеников. Общими для членов колхоза были земля и все средства производства, включая инвентарь, хлевы, амбары. В личном владении колхозника оставался жилой дом, а после 1933 г. разрешалось иметь приусадебный огород в полгектара и немного скота. Благодаря этому в городах возникли колхозные рынки, где крестьяне могли продавать продукты с приусадебных участков по свободным ценам. Не выполнившие государственного плана поставок торговать на рынке не имели права. Для многих городских жителей рыночные цены были недоступны, но все же приусадебные участки, занимая менее 4 % пахотной земли, давали в 1938 г. более 40 % сельскохозяйственной продукции и подавляющую часть денежного дохода крестьян.

Государственные цены после ликвидации «кулаков-эксплуататоров» стали сверхэксплуататорскими. Например, государство закупало у колхозников сливочное масло по 4 рубля за килограмм, а продавало в магазинах по 28 рублей, т. е. в 7 раз дороже. Наценки на другие продукты были еще выше, в 14, а то и в 20 раз.

Каковы же были экономические результаты коллективизации? По советским данным, среднегодовые цифры составляли:

Низкая урожайность крестьянских полей была в течение века главной бедой сельского хозяйства России, причиной крестьянской нищеты. Только реформы Столыпина сломили эту тенденцию, и в 1908–1914 гг. урожайность зерновых культур достигла 8,6 центнера с гектара. Разоривший культурные хозяйства передел 1918 г., продразверстки, первый голодомор, а также падеж лошадей на войне и от голода повлекли за собой спад урожайности – до 7,6 центнера с гектара в эпоху НЭПа. Логичным было бы ожидать, что коллективизация, упразднив чересполосицу и трехпольный севооборот, запахав межи, пустив на поля тысячи тракторов, урожайность повысит.

Этого не произошло. В отношении урожайности с гектара эффект коллективизации был нулевым, даже немного отрицательным. Общий объем урожая зерна немного повысился за счет расширения посевных площадей, так что сбор зерна на душу населения остался приблизительно таким, как был. Впрочем, советская статистика по зерну неоднородна. До 1933 г. учитывался только «амбарный урожай» – то количество зерна, которое реально было обмолочено и свезено в амбары. В 1933 г. и до 1954 г. публикацию этих данных прекратили и стали сообщать только «биологический урожай на корню» – величину весьма условную.

В отношении производства мяса, молока и других продуктов животноводства эффект коллективизации был резко отрицательным. Учитывая рост населения, продуктов животноводства на душу стало в 1940 г. на 35 % меньше, чем до коллективизации.

В начале 1930-х гг. Запад переживал экономический кризис, и многие с завистью смотрели на СССР, где в рамках пятилетнего плана росла промышленность. При этом не заметили, что в отличие от социалистического земледелия «капиталистическое» в период между мировыми войнами отличалось подъемом урожайности зерновых. В бывшей некогда частью Российской Империи Финляндии она выросла с 9,7 центнера с гектара в 1909–1913 гг. (что схоже со средней цифрой по Империи в целом) до 16,5 в 1938–1939 гг., что вдвое больше, чем в СССР. Подобного роста могла ожидать и Россия при свободном развитии сельского хозяйства.

Одна из трудностей введения колхозов заключалась в том, что в отличие от единоличных хозяйств, где каждый хозяин знал свое дело, коллективные хозяйства требовали целого набора специалистов – агрономов, бухгалтеров, механизаторов. Никто заблаговременно об их подготовке не заботился – их стали готовить лишь в 1930-е гг. По-видимому, решение ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 г. о сплошной коллективизации было внезапным. Его приняли в ответ на растущее сопротивление крестьян насильственному изъятию зерна.

В результате коллективизации не только «кулачество» было «ликвидировано как класс», но и все крестьянство было ликвидировано как сословие самостоятельных мелких производителей и превращено в подневольных батраков на государственной земле. Когда в 1932 г. были введены внутренние паспорта, без которых невозможно было ни изменить место жительства, ни поступить на работу, крестьяне их не получили. Они были прикреплены к земле – как в XVII в.: не даром буквы ВКП(б) расшифровывали как Второе Крепостное Право (большевиков). Не получали колхозники и зарплаты, а только оплату по «трудодням» (обыкновенно натурой) из того, что оставалось после выполнения государственного плана. Если урожай был ниже плана, то страдало не государство, страдал колхозник. Когда начались поставки тракторов (которые долго не могли возместить падеж лошадей), вся техника была сосредоточена в руках машинно-тракторных станций (МТС), которые с ходу забирали и свою, и государственную долю урожая. Они не только обслуживали, но и контролировали приписанные к ним колхозы: при МТС были созданы политотделы, следящие за политической благонадежностью колхозников. 7 августа 1932 г. вышел драконовский закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации». За хищение социалистической собственности он предусматривал расстрел с конфискацией имущества, и лишь при смягчающих обстоятельствах – заключение сроком не менее чем на 10 лет. Размеры «похищенного» роли не играли, и акт был прозван в народе «законом о трех колосках», поскольку именно за сбор колосков в поле после уборки урожая множество крестьян и крестьянок поплатились заключением в концлагерь. Под этот закон подводили даже многодетных матерей, не знавших, чем накормить своих голодных детей, и собиравших после жатвы колоски на колхозном поле. Появилось даже новое слово «стригуны» – это те голодные крестьяне, которые стригли колосья ножницами, обычно – в ночное время.

В итоге у крестьян была отбита личная инициатива, а партии и правительству ежегодными кампаниями приходилось понуждать их своевременно засевать поля и убирать хлеб (факт, ранее нигде не виданный). «Лично товарищ Сталин» убеждал колхозников: «уборка – дело сезонное». А над бесчисленными безвестными могилами замученных русских земледельцев ревели громкоговорители, сравнивая полевые работы с боем и готовя людей к другой войне в будущем:

Эй вы кони, вы кони стальные,

Боевые друзья, трактора:

Веселее гудите, родные,

Нам в поход собираться пора!

С советских времен бытует легенда, что коллективизация была необходима, чтобы перебросить ресурсы из сельского хозяйства в промышленность. Эту легенду в 1920-е гг. породила теория Е.А. Преображенского о «социалистическом первоначальном накоплении». Он полагал, что государству надо покупать у крестьян продукты по заниженным, а отпускать по завышенным ценам и прибыль вкладывать в промышленность. Но он не подумал о том, что крестьяне продавать продукты по заниженным ценам не пожелают, а предпочтут повысить собственное потребление и сократить производство. Сталин создал механизм, обеспечивающий регулярные заготовки по низким ценам: объем производства, доля государства и цены определялись по плану. Но «излишков» для промышленности все равно не получилось. Западные исследователи пришли к выводу, что хотя получаемые государством от колхозов заготовки росли, встречные поставки из промышленности в сельское хозяйство – тракторов, комбайнов, грузовиков, химических удобрений – тоже росли. Например, с 1932 по 1936 год промышленность поставила сельскому хозяйству полмиллиона тракторов. Если бы не падеж лошадей из-за коллективизации, эти поставки можно было отложить, и промышленность бы на этом выиграла.

На деле коллективизация развитию индустрии повредила. Она огромные ресурсы просто уничтожила, а никуда не перебросила. Изучение вариантов экономического развития при помощи математических моделей, учитывающих межотраслевые связи, показывает, что без коллективизации основные фонды в стране были бы к 1941 г. примерно на одну треть больше, а производство тяжелой и строительной промышленности – чуть ли не вдвое больше. Рабочая сила была на селе в избытке и ушла бы оттуда в любом случае. Гибель же 9 млн населения – в их числе самых трудолюбивых и успешных крестьян – была не только нравственно, но и чисто экономически колоссальной утратой. Гибель 152 млн голов скота лишила страну заметной доли национального богатства, обрекла строителей индустрии на полуголодный паек. Коллективизация ослабила страну и политически. Массовые сдачи в плен крестьян-красноармейцев в 1941 г. были в большой мере вызваны их нежеланием защищать колхозный строй, о чем крестьяне предупреждали еще в 1930 г.

С другой стороны, ухудшив условия жизни на селе, коллективизация ускорила отток населения в города. В 1929 г. в городах жило 18 % населения СССР – примерно та же доля, что и в канун Первой мировой войны в Российской Империи. Затем кривая резко пошла вверх: в 1934 г. уже 24 % населения стало городским. За 4 г. 6% населения страны (более 10 млн человек) ушло из деревни в город. В 1940 г. городским стало – 34 %, а в 1990 г. – 66 % по CCCР в целом и 74 % на территории Российской Федерации. За 60 лет страна пробежала путь, который в спокойных условиях в других странах требовал столетия.

Свидетельство очевидца

В итоге ясно, что не будь коллективизации, страна была бы более многолюдной и намного более богатой, но несколько менее городской. Другое дело, что в такой стране коммунистический режим не продержался бы 60 лет – а предотвратить «возврат к капитализму» было главной заботой Сталина, который понимал, что в «нормальной» России верховную власть ему сохранить не удастся.

Сталин неожиданно откровенно рассказал о коллективизации Уинстону Черчиллю во время «домашнего ужина» в своей кремлевской квартире в ночь с 15 на 16 августа 1942 г. Британский премьер министр вспоминал:

«Было уже за полночь. – Скажите мне, – спросил я, – на Вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны (Второй Мировой. – Отв. ред.), как проведение политики коллективизации? – Эта тема сейчас же оживила маршала. – Ну нет, – сказал он, – политика коллективизации была страшной борьбой.

– Я так и думал, что Вы считаете ее тяжелой, – сказал я, – ведь Вы имели дело… с миллионами маленьких людей.

– С десятью миллионами, – сказал он, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними бесполезно спорить. После того, как Вы изложите все крестьянину, он говорит Вам, что должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском… Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов. – Это были люди, которых вы называете кулаками? – Да, – ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: – Все это было очень скверно и трудно, но необходимо. – Что же произошло? – спросил я. – Многие из них согласились пойти с нами, – ответил он. – Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками. – Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал: – Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием. – … Я не повторил афоризм Бёрка: «Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ». В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух». У. Черчилль. Вторая Мировая война. М.: АНФ, 2010. Т. 3–4. С. 571–572. Английский оригинал воспоминаний – The Second World War: Volume IV, Boston, 1950. P. 498–499. О факте обсуждения этой темы во время ночного ужина Сталина, Черчилля и Молотова свидетельствует и запись, сделанная советской стороной и хранящаяся в Архиве внешней политики России (Ф. 06. Оп. 4. Д. 335. Лл. 38–39). «В результате коллективизации в СССР возросла урожайность, особенно благодаря внедрению высококачественных семян. Что касается кулаков, то некоторое их количество было выселено в северные области СССР, где они получили участки земли. Остальные кулаки были перебиты самими крестьянами – настолько велика была ненависть к ним со стороны крестьян. Черчилль, внимательно выслушав тов. Сталина, заметил, что коллективизация была, вероятно, весьма трудной работой. Тов. Сталин ответил, что, действительно, коллективизация была очень трудной работой, на которую было затрачено несколько лет». Полностью запись беседы советской стороной опубликована: О.А. Ржешевский. Война и дипломатия. М., 1995.

Мнение историка:

«Вполне возможно, что устроенный Сталиным всеобщий и насильственный отрыв крестьян от земли был самым болезненным испытанием в истории русского народа. Таким, что его пагубные последствия будут, вероятно, сказываться еще не в одном поколении». – Ричард Пайпс. Собственность и свобода. М.: Московская школа политических исследований, 2008. С. 117.

Литература:

А. Базаров. Хроника колхозного рабства. М., 2004.

А. Грациози. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933. М.: РОССПЭН, 2005.

Н.А. Ивницкий. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1994.

Hunter Holland, Szyrmer Janusz. Faulty Foundations // Soviet economic policies 1928–1940. Princeton, N. J., 1992. C. 254.