Как встречные-поперечные дорогу переходили
«Перейти дорогу» кому-либо – такое действие в народной культуре понималось чаще всего как вредоносное. В. К. Магницкий, собиравший во второй половине 1870-х гг. поверья русских жителей Уржумского уезда Вятской губернии, лаконично отметил: «Переходить путнику дорогу не должно»[303]. Во Владимирской губернии в конце XIX в. считали, что женщина не должна переходить дорогу идущему или едущему мужчине[304].
Перейти дорогу, по которой движется человек или домашнее животное, – это значило отнять здоровье, счастье, плодовитость. Так делали ведьмы и колдуны. В Полесье, в с. Боровое Рокитновского района Ровенской области в 1984 г. записали поверье о способе, каким ведьма может «отнять молоко» у чужой коровы. Для этого она «переходиць дорогу с пустым ведром», да ещё может в это ведро луковицу положить[305]. И вообще полесские ведьмы, стремясь наслать на кого-либо беды и неудачи, «портили» такому человеку путь, то есть переходили ему дорогу, переливали дорогу водой, пересыпали пеплом или сажей и т. п.[306] Считалось, что если пройти наперерез тому, кто шёл сеять, то от этого семена могли не взойти[307]. Когда чуваши ехали с плугом на пахоту, то никому не давали перейти дорогу[308]. Или же у русских – если беременная переходила кому-либо дорогу, то у этого человека появлялись чирьи[309]. Но и вокруг беременной женщины русские жители Водлозерья запрещали бегать детям. Полагали, что от этого у неё в утробе пуповина захлестнётся вокруг шеи младенца. Ей не рекомендовалось также проходить перед старшими, чтобы те не пожелали зла ей и её будущему ребёнку[310]. В этом случае, очевидно, предполагалось, что поскольку переход пути всеми воспринимается негативно, то пожелание ей зла становится более возможным, чем в иной ситуации. Особенно от «старших»: известно, что среди старых людей бывало больше «опасных», со «злым глазом», больше ведьм и колдунов.
С другой стороны, в Полесье, в с. Ветлы Любешовского района Волынской области, отмечено поверье, что если перейдёшь дорогу ведьме, то тем самым можешь ей повредить. Ведьмы, по тамошним верованиям, становятся особенно опасны «на Юрия» (весенний день Георгия Победоносца), когда они по ночам или рано поутру «собирают росу». Если тогда перейти ведьме дорогу, она не доживёт до следующего «Юрия». Увидев, как её обходят по кругу или как переходят ей путь, она станет молить, чтоб дорогу ей «перешли обратно» – тогда магическое действие отменяется[311]. Очевидно, переход пути перед человеком, обладающим сверхъестественными способностями (ведьмой или колдуном), всё же представлялся смелым поступком, ведь месть могла быть ужасна. Судя по фольклорным материалам, у русских Сибири существовал запрет на такое действие[312]. А в Полесье среди способов распознавания ведьмы было немало тех, что связаны с символическим перегораживанием дороги ей самой или её корове. Перетягивали поперёк пути нитку, посыпали кладбищенскую землю, пепел от купальского костра, взятый из муравьиной кучи «мурашник», льняную кострику, мотки конопли и т. д.[313] В общем, ведьма могла пострадать оттого, что ей перешли (или символически перегородили) дорогу.
Так что недаром выражение «перейти дорогу» означает недоброжелательное поведение: если влюбленной в парня девушке какая-нибудь другая «красивая и смелая дорогу перешла» (как это в песне поётся), – значит, отбила жениха… Скажем, когда младшая дочь выходила замужпрежде старшей, то в Октябрьском районе Костромской области эту неприятную для семьи ситуацию описывали выражением «дорогу пересечь»[314]. И действительно, нередко именно так описывали ситуацию любовного соперничества.
В рассказе М. И. [М. Л.] Михайлова[315] «Напраслина» (1856) мещанка, от лица которой ведётся повествование, говорила о немолодой вдове, в доме которой жила юная племянница Лиза. Вдова, дескать, всё молодилась и явно завидовала девушке: «…Вся её власть была над Лизой; а кабы добрых людей не совестно, она бы её на три замка заперла и посмотреть не дала никому. Не видывала я завистливее глаз. Пуще всего боялась, что ей-то дорогу перейдёт. Просто, и горе и смех! Это вот как я бы на старости лет вздумала голову кружить молодым людям»[316].
С этим же суеверием обычно связывают ещё и другие образные выражения народной речи: «становиться поперёк дороги», «перебегать дорогу (дорожку)» кому-либо[317]. Выразительна реплика персонажа пьесы Н. С. Лескова «Расточитель» (1867): «А, брат Иван Максимыч, ты что-то частенько стал мне впоперёк дороги шнырить»[318].
Для того чтоб обозначить такое действие, в народной речи могло использоваться выражение «перерубить дорогу». Так, жительница пос. Бетлица Куйбышевского района Калужской области М. Н. Волкова (1925 г. р.) рассказывала в 2008 г. о своей встрече с гигантской «русалкой», которая пересекла перед ней дорогу: «Как же она могла меня не видеть, если дорогу перерубила мне?»; «Только я шла на перекрёсток на переезд, она – по линии, мне перерубила дорогу»[319].
Само слово «поперёк» (быть поперёк чего-либо, стать поперёк чему-либо и т. п.) часто использовалось для обозначения препятствия, помехи. В повести М. П. Погодина «Сокольницкий сад» (датирована 1825-м, напечатана в 1829 г.) есть фраза: «Ты знаешь уже, что нынешний год был для меня високосный, везде поперёк»[320]. Н. Н. Златовратский в своём очерке «Город рабочих» (1885) приводил пример расхожего народного выражения, связанного с этим действием: «Господь с ним, – сказала старушка, – я ему никогда не перечила, никогда поперёк дороги не стояла…»[321] «Перечить» – это ведь тоже буквально означает: идти поперёк, идти против кого-либо или же становиться напротив кого-либо.
Соответственными были и правила народного этикета. Один из корреспондентов Этнографического бюро князя В. Н. Тенишева на рубеже XIX–XX вв. свидетельствовал, что во Владимирской губернии крестьяне-мужчины считали себя выше женщин. Женщина должна была оказывать мужчине знаки почтения: встречаясь – кланяться и не переходить ему дороги[322]. В. Ф. Шевченко в 1997 г. записал от «бабушки Наташи» (Н. Ф. Краснёвой, 1916 г. р.) в с. Троицком Сызранского района Самарской области такой совет: «Вот када идёшь черис дарогу… кристову эдак [показывает перекрёсток. – Прим. В. Ф. Шевченко], дарогу вот эдак вот. Да. Пускай, хто идёт, хто ли едит, ты постой. Не пирхади дарогу. Сам сибе не мёшай, и ёму – пускай он праедит. Эт сама запаветь ишо…»[323]
Особенно нетерпимым было бы пересекать дорогу тому, кто шёл по важному делу – на охоту или рыбалку, по грибы, на какой-либо промысел, либо же отправляясь в дальнюю дорогу.
Вот как начинался рассказ И. Ф. Горбунова (1831–1895) «На рыбной ловле»:
«– Эх, ты!.. Образование! Кто вас, дур, на свет-то родит! Разве возможно бабе через дорогу переходить, когда на охоту едут? – ворчал спутник мой и товарищ по рыбной ловле Силантий Сергеевич.
– Что такое? – спросил я.
– Да вон, бабёнка через дорогу перешла. Ты стоять должна, пока не проедут, – окончил он внушительно, – не учили тебя этому, что ли?
Баба конфузливо поклонилась и прошла.
– Невозможный народ! Хошь кол им на голове теши – всё своё!.. Это ужпервое несчастье, когда баба дорогу перейдёт! – продолжал он ворчать, похлёстывая лошадей.
Крестьянин Силантий Сергеевич – страстный охотник и ужасный суевер. У него на всё приметы»[324].
В рассказе Горбунова приятели-собеседники ехали не на охоту, а на рыбалку. Но какая разница?
Родившийся в 1852 г. на Урале Д. Н. Мамин-Сибиряк вспоминал, как, будучи подростком, он ходил там на охоту и рыбалку вместе с дьячком Николаем Матвеичем:
«Как все охотники, Николай Матвеич отличался суеверием. На охоту или рыбную ловлю он обыкновенно выходил самым ранним утром, на брезгу, то есть когда только начинал брезжить утренний свет. Делалось это с той целью, чтобы, – боже сохрани, – какая-нибудь баба не перешла дороги. В последнем случае ничего не оставалось, как вернуться домой, потому что всё равно удачи не будет. “Баба”, по мнению Николая Матвеича, была самое вредное существо.
– Ужона всё дело испортит, – подтверждал Емелька (приятель Николая Матвеича. – В. К.) в качестве опытного человека. – Со мной сколько разов так-то бывало: перейдёт дорогу – и шабаш. Идёшь с ружьём, а она, как овца, и перебежит дорогу»[325].
По-видимому, распространённое выражение «перейти дорогу» могло в некоторых случаях описывать также ситуацию, когда, строго говоря, пересечения пути как такового не было, а просто человек шёл по тому же пути, по которому незадолго перед тем и в том же направлении прошёл кто-то другой. В рассказе Мамина-Сибиряка «Озорник» (1896, из цикла «Уральские рассказы») есть такой эпизод:
«…Спирька побрёл пешком. Ему пришлось идти по той же дороге, по которой только что прошла Дунька, и это казалось Спирьке обидным. Чего ужхорошего, когда баба дорогу перешла.
– Ах, ты… – ругался Спирька. – Не стало ей время»[326].
Литератор и заядлый охотник С. Т. Аксаков в статье «Несколько слов о суевериях и приметах охотников» (из его сборника «Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах», 1855) описывал эти суеверные представления так. Плохими приметами считается встреча с теми, кто имеет «дурной глаз», с насмешниками и с женщинами, особенно со старухами, – «замечательно, что эта примета до девиц не касается». «Если какая бы то ни была женщина, непримеченная охотником, неожиданно перейдёт ему поперёк дорогу, охотник теряет надежду на успешную охоту, нередко возвращается домой и через несколько времени отправляется уже совсем в другую сторону, по другой дороге. Женщины знают эту охотничью примету, и потому благонамеренные из них, завидя идущего охотника, ни за что не перейдут ему дорогу, а дождутся, пока он пройдёт или проедет». Аксаков писал далее, что, оказывается, дурное влияние в этих случаях можно смыть водой: «Для противодействия дурным встречам и предзнаменованиям считается довольно верным средством: охотнику искупаться, собаку выкупать, а ястреба вспрыснуть водою»[327]. В его же стихотворении «Рыбачье горе» (1824) рыбак жаловался приятелю, что у него с крючка сорвался «головлина ужасный». И добавлял: «Не в добрый, знать, час я пошёл, иль от встречи зловещей // Нашло на меня небывалое прежде затменье»[328].
В начале 1980-х гг. в белорусском Полесье на фольклорной практике в экспедиции Н. И. Толстого красивая студентка-филологиня услышала в свой адрес непочтительное «брысь!». Она шла куда-то, а местные мужики, чей маршрут должен был пересечься с её направлением, вдруг замахали руками, стали на неё шипеть и покрикивать. Она и выглядела своеобразно: в чёрных джинсах, в чёрной водолазке, с распущенными пышными чёрными волосами. А те были с рыболовными снастями: они явно отправились на речку. И тут – девка, вся в чёрном, да ещё и поперёк пути! Она фыркнула и, несмотря ни на что, гордо прошла перед ними[329]. Чего, в общем-то, даже и начинающему фольклористу делать не следовало бы… Кстати, вырвавшееся у них в той ситуации «брысь!» как бы уподобляло пересекавшую им путь черноволосую красавицу чёрной кошке. Хотя достаточно было и того, что полесским рыбакам перешла дорогу женщина: скажем, в Польше охотники и рыбаки стараются в таком случае не разговаривать с ней и даже возвращаются домой[330].
В с. Малая Кудара Кяхтинского района Бурятии, где обитают русские старожилы, в 2004 и 2005 гг. был записан рассказ, как одна тамошняя бабушка, перейдя дорогу деду-охотнику, «испортила» ему ружьё[331].
Итак, особенно боялись того, чтоб дорогу мужчине не перешла женщина. Это свойственно многим народам. Например, в конце XIX в. у казахов (которых тогда называли киргизами) бывало так: «Когда кто-либо едет (верхом на лошади. – В. К.) и видит на близком или на более дальнем расстоянии женщину, то он (обыкновенно) тревожится, как бы она не перешла ему дорогу. Но женщина эта и сама даёт возможность проехать едущему мужчине и пересекает дорогу лишь тогда, когда уже путник проедет. Если бы эта женщина торопилась перейти ему дорогу, то едущий окликнул бы её словами: “О, женщина, подожди, дай нам проехать”». В общем, «киргизская женщина никогда не позволит себе перейти дорогу мужчине, как бы она далеко ни была от него». Делалось так вот почему: «Если женщина перейдёт дорогу едущему, то добра в его пути не будет и, в особенности, если перешедшая дорогу женщина в это время находилась в периоде менструации»[332].
Изучавшая ситуацию «встречи» в традиционной культуре славян А. А. Плотникова заметила: «Если встречи с различными демоническими существами “происходят” главным образом в местах их обитания или в так называемых “нечистых” местах (таких, как перекрёсток, пустошь, кладбище и т. п.), то судьбоносные встречи, влияющие на дальнейшую жизнь человека и, в частности, на успех предстоящего в ближайшем будущем дела, совершаются, как правило, в начале пути (например, на пороге дома) и особенно часто – на дороге»[333]. Это указывает на чрезвычайную значимость «начала», когда ситуация как бы загадывается, задаётся на будущее, определяя исход всего дела.
А вообще запрет пересекать путь, особенно когда кто-то идёт по важному делу, – давний. Известно, что при венчании на царство в 1645 г. Алексея Михайловича, трое придворных специально следили, чтобы никто ему дороги не пересекал – «берегли путь»[334].
Трагикомический случай произошёл в марте 1914 г. в московском трамвае, где ехали отставной генерал Болычевцев и поручик гвардейской артиллерии Шифнер. Трамвай притормозил, пропуская проходивший поперёк пути отряд солдат, и тогда генерал ехидно заметил соседу: мол, в армии существует взгляд, что войска никому не должны уступать дорогу, даже трамваю. При этом отставной генерал был в гражданской одежде. Поручика задело, что военных вышучивает какой-то штатский старикан. Он резко возразил, что в армии не существует такого взгляда. Генерал настаивал: дескать, вы, молодой человек, поживёте подольше и узнаете, что существует. Поручик был взбешён и вызвал упрямца на дуэль. Поединок состоялся во Всехсвятской роще. Оба противника целились, но, когда была дана команда, стрелять не стали. Таким образом, дуэль закончилась бескровно[335].
Существует и так называемое правило трёх «Д»: «Дай Дорогу Дураку». Или, как сформулировано в стихотворном фельетоне Дмитрия Быкова, «поскольку Русь – замечу снова – отторгла нравственный прогресс, смиренно пропускай любого, кто мчит тебе наперерез»[336].
В 1982 г. в Климковском районе Брянской области (это Полесье) была записана быличка о встрече с летучим огненным змеем. Люди ехали ночью в лес. «…И нам нада было переехать дорогу. Дак ён нам перелятел – и ескры сыплюцця. Дак мы вярнулись: як встретицця такое нехарошее, нада вернуть»[337]. Зловещая встреча произошла на опасном месте – перекрёстке, да ещё и в опасное время – ночью. Людям запомнилось, что огненный змей не просто возник, а дорогу им пересёк, причём перед тем, как они сами должны были выехать на перекрёсток. В общем, если «встретицця» что-либо зловещее, движущееся поперёк пути, то это дурной признак – лучше вернуться. И не так важно, что именно будет пересекать путь. Почти любое существо в такой ситуации – не к добру.
Крестьянки Тюменского уезда Тобольской губернии в начале XX в. непременно старались в ночь на Великий четверг запастись «молчаной водой» на целый год вперёд. Эта вода, после всех необходимых манипуляций, становилась целебной – помогающей и при обычных болезнях, и при сглазе. Заготавливать её надо было в полном молчании. Только когда это требовалось обычаем, надо было (если не про себя, так еле слышным шёпотом) произнести заговорные слова. И вот, как стемнеет, идёт женщина к реке за водой. Согласно описанию П. А. Городцова, «при этом она старается выбирать такой путь, где бы её никто не встретил и не увидел…». Вода потому ведь и называется «молчаной»: «В том случае, если бы крестьянке встретился на пути какой-нибудь человек, то она ни в каком случае не должна с ним разговаривать и отвечать на его вопросы и приветствия». Городцов уточнял: «Крестьянке, отправившейся за “молчаной водой”, могут встретиться в большинстве случаев только свои же крестьяне-односельцы, которые отлично знают и понимают смысл такого хождения и заготовления “молчаной воды”, и обычно сами даже стараются избежать встречи с такой крестьянкой и обойти её стороной. Но если встречи избежать нельзя, тогда встречные люди делают вид, что они не замечают женщины с водой и молча проходят мимо неё, чтобы своими разговорами не вводить её в соблазн. Но в жизни бывают возможны случаи грубого нарушения этого народного этикета, и встречные не только вступают в разговор с такой крестьянкой, но даже бранят и “зевают” на неё за её молчание и за то, что она не отвечает на поклон и приветствие. В таких случаях некоторые крестьянки не признают за водой силы “молчаной воды”, ибо она подверглась “озевищу” со стороны “встречного и поперечного”, и идут вторично за “молчаной водой”. В крестьянском общежитии такие грубияны всегда встречают решительный отпор и осуждение, ибо ходить одинокой женщине за водой в ночную пору в отдалённое место – подвиг нелёгкий»[338]. Такое поведение при совершении важного дела связано с хорошо известным запретом расспрашивать отправляющегося в путь о месте и цели его путешествия.
Упомянутое в сообщении Городцова народное выражение «встречный и поперечный» (или так: «встречные-поперечные») уравнивает встречных – тех, которых встречаешь на своем пути, – с «поперечными», то есть теми, кто идет поперёк твоего пути. А идти поперёк – значит желать другому худого, открыто действовать ему вопреки. Впрочем, и слова со значением «встречного» в народной речи тоже иногда могли звучать негативно[339].
Учёные-фразеологи склонны считать основным, первичным устойчивое выражение «первый встречный» – то есть случайный человек, первый попавшийся прохожий. Такое выражение известно с XVIII или даже только с XIX в. Оно является неточной калькой с французского «le premier venu». А вторичным его вариантом – рифмованным и весьма распространённым – считают собственно русское выражение «первый встречный и поперечный»[340].
Действительно, «первый встречный и поперечный» – выражение собственно русское, которое, по всей видимости, является соединением исходно французского оборота с другим собственно русским оборотом – «встречный и поперечный». Кстати, этот последний оборот звучал в русской речи, пожалуй, чаще. Происхождение устойчивого, формульного словосочетания про встречного-поперечного совершенно ясно: оно часто использовалось в ритмизованной заговорной речи и вообще в ситуациях, связанных с выходом человека на важное дело. Так, один из заговоров «при отправлении в путь» завершается словами: «…Так бы и встрешный меня злодей испугался, как грому боялся, ни в пиру, ни в беседе со мной не проклажался; аминь»[341]. Вообще-то в заговорах обычно подробно перечисляются те злые и опасные люди, от которых спасает заветное слово. Среди них, кроме всяких и разных колдунов и колдуний, баб-простоволосок и девок-черноголовок, поминаются также встречные да поперечные. В заговорах от разных болезней Богородица, Христос и святые «отговаривают» больного «от стрешника, от поперешника». Там может быть такая концовка: «…От девки-черноголовки, от стрешнаго и поперешняго! Во имя Отца и Сына и Св. Духа. Аминь». Там говорится: «От стрешнаго, поперешнаго, от лихого человека помилуй, Господи, рабу Божию…»[342] В записанной в XIX в. народной драме «О храбром воине Анике и Смерти» главный герой, победив «дерзкого Морица», возгордился: «Вот я, Аника, храбрец и бодер, // Нет мне ни стрешников, ни поперешников // И ни спорников, непокорников…»[343] Такое словоупотребление показывает, как выражение «стрешники-поперешники» становится метафорическим: это уже не те, кто действительно становится на пути героя, а те, кто мог бы ему противоречить.
У русских был мифологический персонажс приметным обозначением – «встречник». Во Владимирской губернии его представляли так: это «нечистый злой дух, который в виде как бы воздушной полосы мчится стрелой по проезжим дорогам за душой умирающего человека, особенно самоубийцы»[344]. Такой смертоносный дух передвигался именно «по проезжим дорогам», встречая на своем пути прохожих-проезжих и мерещась им в воздушных вихрях. Небезопасно было, значит, находиться даже на наезженных путях, можно было повстречать там этакое воплощение скорой смерти.
А ещё в различных местах славянского мира рассказывали о «стрешнике», который наносил травмы, и о «встрешном», который избивал пьяных и злых. В Поволжье говорили, что отправление в путь в день праздника Сретенья сулит гибель – человек тогда может встретиться со Смертью[345]. Из демонических персонажей, которые своим наименованием указывали на пути-дороги как излюбленные места обитания, это ещё «путник» у западных украинцев. На Терском берегу Белого моря лешего могли называть «прохожим»[346]. А в русских заговорных текстах упоминаются также «царь дорожный» и «царица дорожная»[347]. В Гомельской и Могилёвской областях Белоруссии и в Брянской области России на перекрёстках дорог являлись «доброхожие» (иначе: богатыри, невидимые богатыри, невидимые люди, невидящие, невидимцы). Главная опасность при встрече с ними была в том, что люди могли им, невидимым, нечаянно осквернить дорогу, перейти путь. Свадьба же этих «доброхожих» размётывала всё на своём пути. Впрочем, эти персонажи могли явиться где угодно, да и мифологические мотивы быличек о них тоже весьма разнообразны[348]. В современном фольклоре археологических экспедиций отмечены рассказы о «дорожницах» – женщинах в белом, которые бродят по дорогам и мерещатся тем, кто напился и в одиночку убрёл из лагеря[349].
И всё же специализированные демонические персонажи, связанные с дорогами самими своими наименованиями, у славян были довольно редки. И это при том, что именно на дороге, как известно, в изобилии встречалась всевозможная нечисть, пугая прохожих да проезжих, обманывая их и на них нападая. Может быть, это потому, что дорога и распутье вообще бывали самыми обычными, привычными, заурядными местами обитания различных мифологических персонажей. Вот столь очевидная особенность и не акцентировалась.
В одном из полесских заговоров, который произносился перед дорогой, говорилось: «Исус Христос дарогу перэйшоў» – и это явно воспринималось как благопожелание[350]. Но такое действие в качестве благого определяется, безусловно, только лишь чрезвычайно высоким статусом Иисуса Христа для произносящего этот текст, а само действие не могло считаться добрым. Да и вообще этот мотив редок. Хотя, конечно, существуют и такие приметы: некоторые люди или звери, встречавшиеся человеку на пути или пересекавшие путь, означают удачу. У славян это, например, волк, собака, лисица. Ещё в некоторых случаях благоприятна встреча с похоронной процессией, с беременной женщиной, с молодым красивым человеком (это может быть как женщина, так и мужчина), с тем, кто несёт или везёт что-либо наполненное (баба с полными вёдрами и т. п.)[351]. В 2002 г. фольклорная экспедиция РГГУ в с. Тихманьга Каргопольского района Архангельской области записала от А. И. Русановой (1921 г. р.): местные рыбаки решили как-то, что если она, Русанова, им на пути встретится, то будет удача в ловле. Один, дескать, рассуждал: «Вот как Шура бы кажный день попадала (навстречу. – В. К.), ак я бы и рыбу ловил». И ещё: «А вот стрету попадёт – дак я всегда наловлю. А другие попадут дак – никогда ницево»[352].
Г. Е. Верещагин писал о том, как удмурты Глазовского уезда Вятской губернии в начале XX в. приносили жертвы «богу лесов и ветров» Бытцым-Нюня (собственно, это удмуртский леший, вариант нюлесмурта). По его наблюдениям, когда хозяин выходит из дому и направляется к месту жертвоприношения, ему надо идти быстрым шагом, чтобы ни с кем не встретиться: он «особенно избегает при этом так называемых “поперечных” (пересекающих дорогу)». Если попадётся встречный, нужно сделать вид, что не замечаешь его, и пройти мимо молча. «Правила эти, считающиеся тоже важными, соблюдаются иными строго», – писал Верещагин[353]. Г. К. Шкляев, комментируя это свидетельство, замечал: «Однако данный обычай, на наш взгляд, не относится к числу древних, а возник после того, как стало преследоваться исполнение языческих обрядов»[354]. Но ведь нет никаких данных о том, что этот обычай поздний. Напротив, это вполне типичный, распространённый у разных народов и в разные времена обычай, связанный со значимостью, сакральностью предстоящего дела, когда путь к месту совершается втайне и обставлен запретами на общение.
Нежелательность прохождения перед кем-либо была в народной культуре общеизвестна и глубоко укоренена. Русские Уржумского уезда Вятской губернии во второй половине XIX в. не советовали даже проскальзывать перед молящимся: «Впереди молящегося перед иконами не должно проходить – чтобы не изломать креста»[355].
Интересно, что среди поверий и примет современных балетных артистов видное место занимают такие, что связаны с реальным или метафорическим пересечением пути. Нельзя пройти перед балетным танцором, который готовится выйти на сцену («…Как чёрная кошка: нельзя, чтобы кто-нибудь прошёл»). Никому не позволено даже встать между танцором и сценой или зрительным залом. Артисты балета следят за тем, чтобы путь был удачным, причём путь понимается и как образ действия, уже приведший к успеху в прошлый раз. Возможно, эта выраженная символика пути имеет отношение к тому, что они очень следят за состоянием своих ног («Ноги – это наш хлеб!»). Например, если во время репетиции, при растяжке на полу, кто-нибудь перешагнёт кому-либо через ногу, это считается серьёзным нарушением неписаных правил поведения[356].