Освобождение

То, что Кёнигсберг вместо французской не попал под русскую оккупацию, а действительно вновь стал настоящим прусским городом, жители осознали 8 января, когда в город со своими частями вступил Йорк, снова занявший пост генерал-губернатора провинции. Через две недели прибыл Штайн, но не в качестве прусского министра, а в качестве комиссара царя с широкими полномочиями. Патриоты добивались принятия решения, что было не так просто, как они предполагали. Оберпрезидент Ханс Якоб фон Ауэрсвальд усматривал в их нетерпении «неприличную дерзость». Он не доверял и русским генералам, так как некоторые из них обходились с Восточной Пруссией, как с завоёванной провинцией. Русских хотели иметь своими союзниками, но считали, что не следует попадать в зависимость от них. Да и к Штайну не было доверия, который к тому же был плохим дипломатом и неудержимо требовал, чтобы провинция открыто встала на сторону царя, что помогло бы убедить его продолжить войну за пределами России. Под давлением Штайна Ауэрсвальд решился наконец созвать 5 февраля в Кёнигсберге собрание депутатов от сословий Восточной Пруссии и части Западной Пруссии, расположенной на правом берегу Вислы.

Когда 64 депутата собрались в здании Провинциального собрания на Ландхофмайстерштрассе, представителями Кёнигсберга были обербургомистр Хайдеманн, городской советник и будущий бургомистр Хорн, предводитель городского депутатского собрания Якоб Циммерманн и торговец Беккер. Лишь немногие знали о горячем споре, разгоревшемся накануне между Штайном, Ауэрсвальдом и Йорком, который удалось уладить лишь благодаря дипломатическому искусству Шёна. Ауэрсвальд сослался на болезнь и передал управление ландтагом своему заместителю Ахасверусу фон Брандту, но душой собрания был генеральный директор провинции граф Александр цу Дона-Шлобиттен, который в 1808–1810 годах был прусским министром внутренних дел. Штайн, будучи русским комиссаром, отказался от выступления перед депутатами. Взамен Йорк ответил согласием на сотрудничество, но при условии, что его официально пригласят. Когда ясным морозным утром 5 февраля депутаты собрались вместе, цу Дона сразу же подготовил постановление о том, что собрание просит Йорка представить свои предложения. Делегация отправилась к генералу, квартира которого находилась через несколько домов, и вернулась вместе с ним в зал заседаний. Йорк не был искусным оратором, но значимость момента помогла ему найти нужные слова, когда он от имени короля призвал депутатов к защите отечества. 7 февраля ландтаг принял подготовленный Клаузевитцем и цу Дона «Закон об ополчении». Штайн, увидев, что он достиг своей цели, в тот же день уехал в верховную ставку царя, так как на этом его миссия закончилась.

Прусское ополчение не походило на 1еvée en masse во Франции, но стало почти революционным элементом в абсолютистском государстве. Это выразилось в вооружении народа не по приказу короля, а по постановлению представителей самого народа, хотя «Закон об ополчении» и был одобрен королём 17 марта в Бреслау. Тем самым в столице Восточной Пруссии был дан сигнал к освобождению Германии и Европы он наполеоновского империализма.

Ландтаг ещё не мог сказать, против кого конкретно должно быть направлено народное ополчение. И лишь когда король поехал в Бреслау, где заключил с царём союз, положение прояснилось. Буря воодушевления, распространяясь всё шире, захлестнула даже малодушных и эгоистов, которых всё ещё хватало. Граждане Кёнигсберга превзошли себя в пожертвованиях на доброе дело, вооружая добровольцев и членов народного ополчения, которых торжественно благословляли в церквах. Кёнигсберг, по мнению Эрнста Моритца Арндта, стал «океаном бурного воодушевления». В этом «океане» «утонул» обербургомистр Хайдеманн. Он пережил ещё Лейпцигское сражение, но до мира уже не дожил.

Что раньше приличествовало только князьям — торжественная встреча главой города, — теперь выпало и на долю возвращающихся с войны войск, которых обербургомистр Хорн приветствовал в Дубойру (впоследствии Шёнбуш) и сопроводил в город.

Забота о бывших участниках войны в то время ещё не являлась обязанностью государства. Только в старости воинам оказывал попечительство «Союз помощи», основанный в 1852 году. Лишь о слепых инвалидах войны уже раньше проявлялась забота; их устраивали в приют для слепых, названный в честь умершего командующего генерала Бюлова Денневицкого.