Глава V. ДИЛЕММА 1905 ГОДА: МЕЖДУ АРМИЕЙ И РЕВОЛЮЦИЕЙ
В мае 1908 г. у рядового 103-го Петрозаводского пехотного полка Михаила Горина был изъят любопытный текст. За хранение этого текста Горина осудили на два года и шесть месяцев и 31 мая отправили в Бобруйский дисциплинарный батальон. Сам Горин, 1882 г. рождения, чистокровный русак, из потомственных, но обедневших дворян Ярославской губернии, поступил на службу 18 октября 1905 г., а в мае 1908 г. проштрафился и был посажен на гауптвахту. Как полагается, по истечении срока ареста он вернулся в полк, а в его казенном имуществе, оставшемся на гауптвахте, был произведен обыск. В матрасе Горина был найден текст стихотворения, которое, при сличении почерков, оказалось принадлежащим самому Горину. Привожу текст стихотворения полностью, сохраняя стилистику, синтаксис и ошибки оригинала:
Еврей! Еврей! Кричит весь мир,
Но чем же им он недоволен?
Его считает он за гниль.
Но правды сказать не может.
Все говорят: он мутит наш народ.
Он злобу сеет повсеместно.
А правду-то сказать про русский наш народ
Он дураком останется известно.
Никто не виноват, что мальчиков всех евреев учат.
Пора бы взяться и за наш народ,
Но русской бюрократии далеко.
Они умеют только мучить.
Евреи люди золотые,
Без них мы жить не можем никогда.
Какое-бы дело ни коснулось,
Во всем он нужен нам, как окуню вода.
Хотелось бы русскому народу
Штыком и пулей покорить весь мир.
Сначала поищи-ка броду
Потом иди в морскую ширь{686}.
Как бы ни был неуклюж язык и стиль Горина, нельзя обойти вниманием важную тему, затронутую в его стихотворении: что же на самом деле значит для русского еврей, обвиняемый в низости («гниль») и разжигании революционных страстей («злобу сеет повсеместно»)? Такой вопрос вряд ли мог бы возникнуть до первой русской революции — не случайно дело Горина оказалось среди десятка других дел осужденных за революционную пропаганду. В предреволюционное десятилетие периферийная в русском общественном сознании еврейская тема внезапно оказалась ключевой. Перемены, происходящие в армейской среде, мало чем отличались от происходящего в обществе. Рядовой Горин пытался осмыслить еврейский вопрос как часть русского вопроса и русского выбора. И пока русская общественная мысль выбирала между «царем и отечеством» и революцией, казарма решала вопрос, за кем идти — за военно-боевым комитетом или штабс-капитаном. Именно поэтому важно понять, как на этот выбор влияло присутствие еврейских солдат в военно-боевых комитетах и, более широко, в агитационной работе среди войск.
Настоящая глава посвящена участию евреев — солдат русской армии в революции 1905–1907 гг.{687} Временные рамки главы охватывают период с конца 1890-х до конца 1900-х годов. В этот период еврейский солдат оказывается в гуще важнейших событий русской и русско-еврейской истории, среди которых — мощный подъем еврейского рабочего движения 1897–1899 гг., мобилизация и война с Японией 1904–1905 гг., революционные выступления войск 1905 г., начало политической реакции и послереволюционные волнения в войсках 1907–1908 г.{688} В этой главе мы попытаемся ответить на вопрос, в какой степени еврейские солдаты принимали участие в организации и проведении вооруженных восстаний в армии. Насколько справедливо обвинение, многократно повторявшееся праворадикальными политиками и журналистами, что евреи в целом и еврейские солдаты в частности несут полную ответственность за революционное разложение русской армии? Чтобы ответить на этот вопрос, мы остановимся на некоторых моментах еврейского рабочего движения в Российской империи конца XIX — начала XX в., достаточно полно рассмотренных в работах Бухбиндера, Лещинского, Мендельсона и Тобайаса и необходимых для понимания целокупного исторического процесса, составной частью которого является революционная деятельность еврейских солдат. Особое внимание мы уделим специфическим чертам деятельности еврейских солдат-агитаторов, их связям с еврейской жизнью за пределами казармы, а также их роли в различных военных комитетах партийных групп и организаций. Деятельность революционных партий — Бунда, социал-революционеров (СР) и социал-демократов (СД), с различными целями и методами, с разной интенсивностью и в различное время начавших агитационную работу в армии, послужит необходимым фоном для изучения революционной работы солдат из евреев{689}. Объяснив специфические особенности партийной пропаганды и подходов различных партий к военному вопросу, мы сможем понять, почему армия, при всех усилиях революционной пропаганды в войсках, все же участвовала в погромах{690}.
Поскольку панорама военных мятежей во время первой русской революции достаточно широко, хотя и не без передержек, освещена у Башнелла{691}, а конфликт между армией и обществом детально проанализирован у Фуллера{692}, мы не ставим себе задачей описание армейских выступлений или столкновений армии с гражданским населением. Политическая панорама этого периода — прежде всего октябрьский манифест, Первая и Вторая дума, — дается только в той степени, в которой она определяет деятельность военных комитетов и непосредственно еврейских солдат. Другая сторона политической реальности — своеобразное «схождение» консервативно-охранительных тенденций Военного министерства и правых радикалов, условно говоря, Главного штаба и Союза русского народа, оказавшее значительное воздействие на формирование отношения военных властей к евреям вплоть до Первой мировой войны, если не до февраля 1917 г., — требует отдельного рассмотрения. Эпохе реакции, сменившей революционный подъем и отмеченной этим «схождением», будет уделено внимание в следующей главе.
В основе материалов, использованных в данной главе, — документы Российского государственного военно-исторического архива за 1900–1908 гг.: фонды Главного штаба, военносудного управления, а также Виленского, Варшавского, Киевского, Петербургского и Одесского военных округов. Некоторые документы, как, например, дело военно-боевого комитета социал-демократической организации Петербурга, в свое время упомянутые или обработанные марксистскими историками Ахуном, Петровым, Познером, Покровским, Розенблюмом, прочитаны нами заново с точки зрения их «еврейского» содержания, иногда удачно закамуфлированного (Ахун, Петров), а иногда и выхолощенного (Коновалов, Покровский){693}.