Конец института военных кантонистов
Согласно распоряжению 1859 г. о преобразовании института военных кантонистов, было решено, что после переименования батальонов в военные училища православные кантонисты, способные к продолжению изучения наук, а также кантонисты из евреев, принявшие православную веру и утвердившиеся в оной, станут воспитанниками училищ{437}. Те же кантонисты, которые страдают телесными недостатками либо не отличаются усердием в науках, а также кантонисты из евреев, не принявших православной веры, должны быть увольняемы к родителям до достижения ими двадцати лет{438}. (Иудаизм, по букве закона, приравнивался к телесным недостаткам.) По достижении двадцатилетнего возраста они подлежали призыву{439}. Еврейские семьи, уверенные в силе закона и жаждущие вернуть себе хоть на пару лет своих детей, буквально завалили управляющего училищами военного ведомства прошениями уволить их детей-кантонистов в отпуск до достижения совершеннолетия. Обилие этих прошений позволяет предположить, что родители обращались с просьбой о возвращении всех детей-кантонистов, как выкрестов, так и оставшихся в своей вере. Это может означать, кроме всего прочего, что утверждения крупнейшего специалиста по еврейским кантонистам Никитина о том, что родители-евреи отрекались от выкрестов-детей, не заслуживают доверия. Наоборот, государство законом запрещало родителям-евреям ходатайствовать о возвращении им детей, принявших православие, — что, к слову, могло быть еще одним аргументом к отпадению в среде крещеных кантонистов{440}.
Прошения, составленные на основе довольно грамотных отсыпок к закону и отличающиеся простотой и ясностью доводов, поначалу натолкнулись на бюрократическую отписку: «…такой-то (имярек) не может быть уволен, поскольку нет на сие закона»{441}. Однако, поскольку закон существовал и можно было ожидать последующих жалоб на непринятие решения, кантонистов в спешном порядке закабаляли. Их отправляли в мастеровые команды и, видимо, не сообщая им о ходатайствах родителей, заставляли подписывать трудовые контракты с мастерами и ремесленниками{442}. У мастеровых был другой статус, никакие увольнения им не полагались, кантонисты вновь оказывались крепостными военной машины. Однако поток прошений вынудил Управление военных училищ найти хоть какое-то оправдание нежеланию следовать букве закона.
Доклад по Управлению 1859 г. отличался двумя замечательными обстоятельствами. Во-первых, его автор, генерал-адъютант Сухозанет, упомянул, что в командах при военных училищах состоит до тысячи двухсот малолетних евреев, не принявших православную веру. Речь, таким образом, шла о судьбе не единиц и не десятков кантонистов. Во-вторых, Сухозанет продемонстрировал чудеса казуистики, оправдывая действия Управления в обход закона. «Кантонисты из евреев, — писал Сухозанет, — рекруты по наборам, и потому они под правила 25 декабря 1856 года об увольнении солдатских детей в свободные податные звания не подходят». Действительно, евреи-кантонисты — не солдатские дети, а рекруты, однако приказ 144 от 1859 г. («малолетних кантонистов снабжать билетами и увольнять») подразумевал всех кантонистов, а не только солдатских детей{443}. Тем не менее мысль Сухозанета была ясна: закон на евреев не распространять. Поэтому и его особое соображение — для сокращения расходов казны отдавать рекрутов родственникам с последующим представлением на службу — осталось на бумаге. Хорнес Рубин, отец кантониста Бениамина, ссылаясь на слабое здоровье сына, просил отпустить его в отпуск до совершеннолетия: для поправки здоровья и в соответствии с законом. Военный врач, проводивший освидетельствование годности евреев-кантонистов, отмечал: «Бениамин… крив на левый глаз, малого роста, худосочный, полезно отдать родственникам для укрепления здоровья. Если достигнет совершеннолетия (sic!), то годится в мастеровую команду». Начальство на местах решило иначе — евреев домой в отпуска не увольнять, сдавать в мастеровые, родителям отвечать, что на тех, кто отдан по контракту на обучение ремеслу, приказ не распространяется. Иван Береговой, русский кантонист, составлял по просьбе еврея Иосифа Бродянского ходатайство с просьбой отпустить к нему Бродянского-младшего. Как и многие другие, эта бумага осталась без последствий, поскольку армия управлялась не законами, а распоряжениями и соображениями средней военной бюрократии, которой закон был не указ{444}. Родители еврейских рекрутов ошиблись дважды: когда в 1827 г. оплакивали судьбу своих детей, как им казалось, навсегда уходящих из семьи и общины, и в 1859-м, когда надеялись, что им вернут детей-кантонистов.
После начала милютинской реформы в армии кантонисты в войсках продолжали существовать как некая отдельная прослойка, подчиняющаяся по инерции дореформенным правилам{445}. Более того — по некоторым косвенным свидетельствам, малолетних продолжали брать в армию даже тогда, когда и батальоны были уже расформированы. Так, в 1860 г. в м. Тростянец некий Ицко Дихтерман самоотверженно бросился спасать еврейских мальчиков от рекрутского набора (его судили и в конце концов оправдали){446}. Восемь лет спустя, 25 сентября 1868 г. в Военное министерство был направлен рапорт от начальника Собственного Его Императорского Величества конвоя, где, как оказалось, служили кантонисты «как из евреев, так и перекрещенные». Именно в связи с ними возник вопрос, должны ли они служить, как солдатские дети, — с восемнадцати лет в течение двенадцати лет — или по другим правилам? Оказалось, что после расформирования батальонов военачальники поступали как им заблагорассудится: одни отдавали кантонистов из евреев родителям на попечение; другие зачисляли их в службу с правом увольнения через двенадцать лет; третьи зачисляли их в военные училища с правом на отставку через шесть лет; наконец, четвертые — большинство — оставляли их в службе на двадцатилетний срок. Ознакомившись с ситуацией, военный министр Милютин направил записку в Главный военный кодификационный комитет: «согласовать службу евреев-кантонистов с общими правилами». После почти двухлетних обсуждений, 24 сентября 1871 г. Военный совет принял решение окончательно уравнять кантонистов-евреев с кантонистами из солдатских детей, даровав им те же самые права по службе и выходу в запас, что и солдатским детям из христиан{447}. При этом Военный совет сделал знаменательное замечание:
…ввиду обнаружившегося в последнее время стремления нашего законодательства к уравнению евреев в правах с другими национальностями и при признанной способности евреев к исполнению многих, по крайней мере нестроевых, обязанностей по военному ведомству, равно ввиду исключений, допускающих помещение их на классные должности по военному ведомству — Военный совет признал удобнейшим вопрос о правах их на производство в офицерский или классный чин и вообще о дальнейшем движении их по службе, по особой важности сего предмета, обсудить отдельно…{448}
Таким образом, не в 1856 г., а только в 1871-м Военное министерство законодательно утвердило то, что стало реальностью уже при первых выпусках кантонистов из батальонов в армию. А именно что еврей-кантонист, несмотря на немалое число касающихся его ограничительных законов и распоряжений, нес равную ответственность по службе со своим христианским собратом. Следует помнить, что в решении вопроса о равноправии евреев по несению воинской повинности, затянувшемся на несколько лет до принятия устава 1874 г., тысячи безымянных кантонистов из евреев, отслуживших в армии верой и правдой двадцать пять лет, сыграли не менее важную роль, чем штадланы-ходатаи 1870-х, такие как барон Гинцбург, добивавшийся равных для евреев прав по военной службе.