ВЕРНЫЙ УЧЕНИК

ВЕРНЫЙ УЧЕНИК

Лекции Гумилева слушали тысячи людей. Многие на время становились настоящими «гумилевцами», но проходило время, лекции забывались, появлялись новые кумиры и новые убеждения. Русский националист Александр Севастьянов, например, хоть и вспоминает о «блистательных рассказах» Гумилева и не без удовольствия цитирует его «остроумные и убедительные апофатические эскапады», но предпочитает теории этногенеза старые и новые фантазии о крови и расе. Даже взгляды Бромлея ему ближе взглядов Гумилева.

Но была еще одна группа слушателей: встреча с Гумилевым навсегда изменила их жизнь. «Вокруг Л[ьва] Н[иколаевича] быстро формировалась команда серьезных ребят, а "гумилевская тематика" на кафедре разрасталась», — вспоминал Сергей Лавров.

Среди студенток, посещавших лекции Гумилева, была и Вера Полозкова. В 1976 году она познакомилась со своим будущим мужем, аспирантом-химиком Константином Ивановым. Вера и привела молодого человека на лекцию Льва Николаевича. Боюсь, она и предположить не могла последствий этого шага.

Константин Павлович Иванов был в Ленинградском университете своим человеком. Его мать много лет работала в университетском отделе кадров, нередко она приводила маленького Костю к себе на работу. Он еще в детские годы знал многих профессоров и доцентов, а случалось, приходил после школы и в ректорат. Отца Кости звали Павел Михайлович. Он работал в КГБ, в знаменитом на весь Ленинград Большом доме на Литейном проспекте.

К 1976 году жизнь Константина Павловича складывалась как будто удачно и вполне предсказуемо: химфак – работа в университетском НИИ химии – аспирантура. Семья была и без того не бедной, а Константин к тому же нашел денежную работу. Он научился обращаться с топором, пилой и молотком, набрал бригаду шабашников и каждое лето отправлялся на Новгород чину. Шабашники заключали договор с колхозом или совхозом, получали материалы и строили дома, коровники, свинарники, овчарни. Работа прибыльная. Шабашники, случалось, получали больше университетских профессоров. Но, конечно, не ради одних только денег ездил Константин Иванов в новгородские деревни. Вероятно, была у него и душевная потребность. Он вообще был человеком творческим. Сочинял стихи, писал музыку, пел романсы собственного сочинения. Семейная жизнь принесет ему счастье отцовства. Жена родит ему сына и четырех дочерей.

Все знакомые Иванова описывают его как человека сильного, упрямого, бесстрашного, очень энергичного и авторитарного. Тем удивительнее, что встреча с Гумилевым и лекции о, казалось бы, чуждых современному молодому человеку тюркских каганах и китайских вельможах кардинально изменили жизнь Константина Иванова. Сын высокопоставленного чекиста станет, быть может, самым верным, самым преданным и самым близким учеником старого зэка. Как будто пересеклись параллельные прямые.

Иванов бросил аспирантуру и стал добровольным помощником Гумилева, его оруженосцем. Он приходил на лекции вместе с учителем и записывал их на магнитофон. Когда редактор ВИНИТИ унесла домой копии второй и третьей частей трактата и начала показывать их своим знакомым, именно Иванов отыскал ее дом (не зря же он сын чекиста!) и даже попытался вычислить тех самых знакомых. Иванов пробивал рукописи Гумилева в печать. Гумилеву потребовалось подкрепить свою теорию графиками и формулами – Иванов тут же пришел на помощь. Что из этого получилось, мы еще узнаем, а пока Иванов стал для Гумилева так же необходим, как Хван во время работы над китайскими источниками по тюркской ономастике или как Прохоров в Дербенте.

Время шло, менялся и Гумилев. С начала восьмидесятых он все чаще болел. Иногда на лекцию его приводили под руки. И понемногу он начал поручать Иванову прочитать лекцию вместо себя. Если лекция была сдвоенной, Гумилев читал первую часть, а после перерыва лекцию дочитывал уже Константин Иванов. В 1983 году Иванов прочел курс народоведения вместо Гумилева.

Гумилев по мере сил помогал карьере своего нового ученика. В 1981 году Иванов благодаря протекции Гумилева и доктора географических наук Анатолия Чистобаева получил место в НИИ географии, а в 1985 году защитил диссертацию. Правда, Гумилев отказался стать официальным научным руководителем Иванова и предложил в качестве руководителя профессора Чистобаева: «Мои враги, а их у меня, как Вам известно, немало, будут действовать и против Кости. Зачем я буду создавать ему дополнительные трудности, а у вас всё получится». Так научным руководителем Иванова стал Чистобаев, Гумилеву же досталась роль научного консультанта.

Такая система сложилась еще раньше, во время работы Гумилева со студентами. По словам Ольги Новиковой, Гумилеву выделяли в год одного-двух дипломников, но их научным руководителем числился не он, а Сергей Лавров, который после смерти профессора Семевского получил кафедру социальной и экономической географии. Гумилев же был рецензентом или научным консультантом. Это делалось в интересах студентов.

Между тем научное руководство аспирантами и тогда, и теперь оставалось обязательным условием для профессорского звания. Лавров, например, воспитал полсотни кандидатов и докторов наук. А под руководством Гумилева защитился только один его ученик – географ Вячеслав Ермолаев. Впрочем, Марина Козырева свидетельствует, что у Гумилева были не только курсовики и дипломники, но даже иностранные аспиранты, на пример, кореец по имени Пак. Но Пак уехал на родину, а Вячеслав Юрьевич Ермолаев (для Гумилева – Слава Ермолаев) в 1991-1992 годах, как говорят, даже оттеснил Иванова. Одна из последних статей Гумилева – «Горе от иллюзий» – написана в соавторстве не с Ивановым, а именно с Ермолаевым.

В самом деле оттеснил или нет, сказать не берусь. Но первое охлаждение между Ивановым и Гумилевым случилось в 1987-м, когда Константин Павлович, готовивший к депонированию в ВИНИТИ четвертый выпуск «Этногенеза и биосферы Земли» («Тысячелетие вокруг Каспия»), по словам Чистобаева, «вписал в графу "научный редактор" собственную фамилию». Гумилев отреагировал неожиданно резко. Он позвонил Чистобаеву и заявил: «У меня к Вам есть деликатный разговор. Мне стало известно о редактировании моего главного научного труда одним из сотрудников института. Я действительно просил его помочь мне подготовить материалы к изданию, но о редактировании рукописи мы не договаривались. Мне редактор не нужен».

История странная. Неужели Гумилев не мог ограничиться разговором с Ивановым, а не беспокоить начальника? Впрочем, учитель и ученик вскоре позабыли о ней, и Гумилев даже поблагодарил Иванова за помощь в депонировании. Все восьмидесятые годы Иванов оставался правой рукой Гумилева, хотя у того появились и новые ученики.

Вячеслав Ермолаев стал учеником Гумилева в конце семидесятых, а в самом начале восьмидесятых в окружении Гумилева появилась Ольга Новикова, химик и будущий сотрудник Государственного Эрмитажа (специалист по лакам и краскам, необходимым в том числе и для реставрации картин). Она с детства любила историю и воспитывалась на книгах академической серии «Литературные памятники». «Иудейская война» Иосифа Флавия была ее домашним чтением. Но больше всего Ольгу увлекала русская история до 1917 года. Както раз ей в руки попал журнал со статьей Гумилева о Куликовской битве. Ольга Новикова настолько заинтересовалась взглядами Льва Гумилева, что стала искать другие научные труды историка и заказала копию «Этногенеза и биосферы» в типографии ВИНИТИ, а затем нашла и самого автора. Найти оказалось не просто – рекламы никакой не было. Гумилев сразу поразил ее – его стиль и подача материала сильно отличались от лекций советских университетских историков. Она даже осмелилась задать ему вопрос (не каждый был на такое способен, многие слушатели просто робели перед взглядом и эрудицией Гумилева).

Она стала не только регулярно посещать лекции Льва Николаевича, но и оповещать и собирать других слушателей. Однажды Ольга услышала от учителя: «Вы наша». В доме Гумилевых принимали не всех. «…Характера он, надо сказать, был довольно крутого и не всех людей встречал дружелюбно. Он никогда не забывал опыта лагерного прошлого с предательством и обманом», — писал Айдер Куркчи.

Лет за девять или десять до знакомства с Новиковой в двери еще старой квартиры на Московском проспекте постучался странный человек – бородатый, в русских сапогах и косоворотке, какую тогда носили только артисты фольклорных ансамблей, да и то на сцене. Это был писатель Дмитрий Балашов. Вскоре он станет, наверное, самым популярным после Валентина Пикуля советским историческим романистом. В доме Гумилевых его поначалу приняли «не то за актера, не то за ряженого». «Встретил меня Лев Николаевич ежом», — вспоминал позднее Балашов. Но писатель не стал обижаться на неприветливость и подозрительность ученого и со временем тоже стал «своим». Более того, Балашов будет считать Гумилева своим учителем.

Владимир Маслов пришел на лекции Гумилева или в одно время с Ивановым, или даже раньше. Он был старше Иванова, а в НИИ географии работал еще с 1967 года. Гумилеву он был не столько учеником, сколько коллегой и хорошим знакомым. Владимир Маслов утверждал, будто бы первым признал теорию Гумилева.

Маслов читал в обществе «Знание» собственный курс лекций об этносах Земли, и в семейном архиве Масловых сохранился даже отзыв Гумилева: «План лекций считаю оригинальным, удачно составленным, интересным и нужным для советской аудитории». В отличие от Иванова Маслов, поссорившись с начальством, вскоре покинул Институт географии и перешел в НИИ комплексных социологических исследований, а в 1983 году умер странной, нелепой смертью: во время марафонского забега Пушкин – Ленинград «не рассчитал силы, сошел с дистанции и тут же скончался». Но жена Владимира, Елена Маслова, осталась в окружении Гумилева.

В начале восьмидесятых в окружение Гумилева приняли радиожурналистку Людмилу Стеклянникову, с середины восьмидесятых – Владимира Мичурина, будущего аспиранта Института озероведения и составителя самого полного «Словаря понятий и терминов теории этногенеза Л.Н.Гумилева».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.