НЕВСТРЕЧА
НЕВСТРЕЧА
За год до освобождения Гумилев написал Эмме Герштейн: «…неужели она полагает, что при всем ее отношении и поведении, за последнее время достаточно обнаружившимся, между мной и ей могут сохраниться родственные чувства». К маю 1956-го он ничуть не смягчился, его будущая встреча с Анной Андреевной не сулила ничего доброго.
Лев Гумилев поехал в Ленинград через Москву, где решил остановиться на Ордынке у Ардовых, но совершенно не рассчитывал встретить там свою мать. Анна Андреевна приехала в Москву 14 мая, а на следующий день приехал Лева.
Ясным майским днем на пороге ардовской квартиры появился вчерашний зэк «в сапогах, косоворотке, с бородою, которая делала его старше и значительнее». Но бороду Гумилев сбрил, сразу помолодев, по словам Михаила Ардова, лет на двадцать. Ахматова попросила Михаила помочь Гумилеву приобрести приличную одежду. Ардов-младший повел Льва в комиссионный магазин на Пятницкой, где они купили «башмаки, темный костюм в полоску, плащ…»
Пока они ходили по магазинам, Ахматову навестила Чуковская. По ее словам, Ахматова была если не счастлива, то по крайней мере оживлена: «Любо было видеть ее помолодевшее, расправившееся лицо, слышать ее новый голос. <…> "Накурил Левка" – сказала Анна Андреевна, рукой разгоняя дым, сказала таким домашним, мило-ворчливым материнским голосом…»
Правда, Гумилева Чуковская в тот день так и не увидела, а встреча матери и сына вовсе не была такой радостной, какой она предстает в мемуарах Ардова и «Записках» Чуковской. По свидетельству Эммы Герштейн, Гумилев приехал из лагеря «до такой степени ощетинившийся» против матери, «что нельзя было вообразить, как они будут жить вместе».
Гумилев даже много лет спустя с раздражением вспоминал встречу 15 мая 1956 года: «… я застал женщину старую и почти мне незнакомую. Она встретила меня очень холодно, без всякого участия и сочувствия». «Изменилась она и физиогномически, и психологически, и по отношению ко мне».
Ахматова была разочарована и рассержена ничуть не меньше. Позднее она будет жаловаться на сына все той же бедной Эмме: «Ничего, ничего не осталось, одна передоновщина».
Литературовед Алла Марченко, биограф Ахматовой, пыталась оправдать и мать, и сына, но сделала не слишком удачно. По ее словам, Гумилев приехал не вовремя: «Если бы телефонным звонком с вокзала или телеграммой с дороги он предупредил мать об освобождении, она к его приезду наверняка сумела бы собраться, приготовиться. <…> Лев Николаевич застал родительницу врасплох. <…> Нездоровую, невыспавшуюся, раздраженную. Приехав накануне из Ленинграда, А.А. полдня провела в редакции. Хотела сразу сделать два дела: сдать завершенные переводы и получить гонорар за прежние. И то и другое не удалось».
Но если все дело было в недоразумении неготовности к встрече, то мать и сын вскоре должны были примириться. События же развивались по-другому.
Из Москвы Гумилев уехал один, хотя в помощи Ахматовой нуждался, ведь в Ленинграде надо было прописаться. Ахматова вернется только через месяц и узнает, что Гумилев прописался у Татьяны Александровны Крюковой, сотрудницы Государственного этнографического музея, с которой он вместе работал еще до ареста. Крюкову Анна Андреевна недолюбливала. В одном из писем к Гумилеву Эмма Герштейн пересказала ревнивый сон Ахматовой, в котором она увидела, по всей видимости, сына с Татьяной Александровной. Гумилев тогда оправдывался не перед матерью, а перед подругой. Он писал Эмме:
«Ее сон в руку. Тать[яна] Ал[ександровна] — старая дама, которая влюбилась в меня и, видимо, бескорыстно. Близости у нас не было, с моей стороны было только дружеское расположение. Но она мне писала теплые слова и посылки слала, как Вы. Эмма, милая, дорогая, как бы я хотел расцеловать Ваши руки и Вас…»
Эта «старая дама» была на три года моложе Эммы, так что в правдивости слов Гумилева можно и усомниться. Татьяна Александровна еще много лет будет ухаживать за Гумилевым, приносить подарки к церковным праздникам: крашеные яйца, веточки вербы.
Лев Николаевич называл Крюкову «светлой женщиной Таней», хотя и сочинял о ней насмешливые эпиграммы:
Утром рано из тумана
В гости к нам спешит Татьяна.
Прописка послужит поводом к новому скандалу. Гумилев считал, что Ахматова вообще не хотела его прописывать. Правда, тогда же Ахматова пропишет Гумилева у себя на улице Красной Конницы, 4, кв. 3, куда она переехала вместе с семьей Ирины Пуниной в 1952 году.
Прежде Ахматова жила во дворцах – Шереметевском, еще прежде в Мраморном. Пусть на самом деле она занимала комнату во флигеле, часто заселенном вполне зощенковскими типами.
В 1952-м Ахматова с Ириной Пуниной и Аней Каминской вынуждены были переехать в «обыкновенный желтокоричневый ленинградский доходный дом, в обыкновенную питерскую чиновничью квартиру» на улице Красной Конницы, которую Ахматова по привычке называла Кавалергардской.
Из дневниковых записей Георгия Васильевича Глекина, биолога, биофизика, вторая половина 1950х: «А.А. живет в небольшой коммунальной квартире на втором этаже старого четырехэтажного дома (№ 4) по ул. Красной Конницы. Вдали – туманная громада Смольного монастыря. Лестница – чисто петербургская, захламленная, ведет на площадку второго этажа. <…> На столе у комода – два образа причудливой формы, но старого письма. Над кроватью – лубочное изображение птицы – не то Сирин, не то Гамаюн, в головах (под стеклом) замечательно выразительный рисунок Модильяни, изображающий полулежащую А. А. (еще молодую). Среди вещей на горке – подаренный мною старинный триптих».
Ахматовой эта квартира не нравилась: «Страшное место», — сказала она Антонине Любимовой.
Квартира на улице Красной Конницы была коммунальной, помимо Ахматовой там жила Ирина Пунина со своим вторым мужем Романом Альбертовичем Рубинштейном и дочерью от первого брака Аней Каминской. Были в квартире и посторонние для Ахматовой и Пуниных люди: одну из комнат занимали А.Анаксагорова с сестрой. Вражда Льва с Ириной Пуниной продолжалась уже третье десятилетие. Анатолий Найман считал, что именно Ирина Пунина ссорила Льва с Анной Андреевной. Ахматова «не хотела, чтобы я жил ни у нее на квартире, ни даже близко от нее», — вспоминал Гумилев.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.