5.2. Братья Драгомановы

5.2. Братья Драгомановы

Биограф Украинки пишет, что «ні рід Косачів, ні рід Драгоманових не були українськими за походженням… Цікаві дані щодо походження роду Косачів були опубліковані Юрієм Косачем у часописі „Наші дні“ (Львів) за 1943 р. Походження Косачів — сербське… На початку XVII ст. Косачі були вже на вільному Запоріжжі… На початку XVIII ст. нащадки сербського князя зустрічаються на порубіжжі з Московщиною, на Стародубщині. Косачі на цей раз — бунчукові товариші, полкові писарі, осавули, комісари й сотники, які сидять у своїх дворах над річками… Предки Лесі впродовж XVIII ст. прикуповували землю, села, метушилися, хазяйнували, судилися, тягалися за чуприни, брали активну участь у громадському житті й мали у ньому шану та повагу. Вони досягали поважних чинів на службі, наполегливо збагачувалися, добросовісно виконували покладені на них службові обов’язки, брали участь у походах, які здійснював російський уряд і до яких мобілізувалося українське козацтво. Через одруження Косачі споріднилися з різними відомими родами… У другій половині XVIII ст. колишні бунчукові товариші, осавули, писарі та полковники козацького війська поступово перетворилися на російських дворян і вояків російської армії й флоту, досягаючи чималих успіхів і почестей» (7, 28).

Забужко добавляет: «Степанами по обох лініях, косачівській і дра-гоманівській, звали двох патрілінеарних прапрадідів Лесі Українки, які на час Катерининської дворянської реформи були ще в лавах гетьманської старшини — так званого Значного військового товариства… Степан Васильович Косач, бунчуковий товариш (як пише З. Когут, за реєстром 1763 р. їх налічувалося всього 221 — це були вершки гетьманської аристократії), маршалок Погарської шляхти, 1767 р. брав участь у виборах до Катерининської Законодавчої комісії, — а вже син його одним із перших, бо ще 1784 р., кажучи словами героїні І. Кочерги, „одібрав чин“, — за імперською „Табеллю о рангах“ до смішного мізерний: „майорський“, колезького асесора. Про політичну позицію значкового товариша Стефана Драгомана, який „підписувався ще грецькими літерами“ нам нічого не відомо, постать у гетьманській ієрархії задрібна (хоча його правнучка О. Пчілка не без гордощів відзначає, що Драгоманови десятки років судилися з самими Розумовськими і остаточно, вже в поколінні Лесиного діда, таки виграли процес!), — але невдовзі долучене до родинного прізвища закінчення „-ов“ свідчить, що й по цій, „полтавській“ лінії, так само як і по „чернігівській“, предки Лариси Косач кооптувалися в імперське дворянство коли не серед перших, то принаймні в основному потоці „всіх порядочних людей“ — власне „при Рум’янцеві-Задунайському“, — а вже покоління Лесиного діда в повному складі подалося до Петербурга „на ловлю счастья и чинов“, хронологічно випередивши навіть Ніколєньку Гоголя» (10, 351).

У Ольги Петровны Драгомановой (О. Пчилка) был дедушка Яким. Биограф пишет: «Яким підписувався як „Аким Драгоманов“. Перевтілення Якима Драгомана в Акима Драгоманова Олена Пчілка пояснювала тим, що дід це робив „по звичаю московському“, оскільки той звичай „став уже, по зміцненню московської влади на Україні, ніби й для наших людей урядових, чи взагалі письменних, майже обов’язковим. На таку путь зігнала московська сила українську старшину!“ (7, 37). Можно добавить: на такой скользкий путь.

У дедушки Якима (он же Аким) было три сына: Алексей, Яков и Петр. Старшим был Алексей, о котором Пчилка писала: „дід віддав його в науку, але тільки в Гадячому“ (7, 37). Последнее не соответствовало действительности. Правду про дедушку Алексея („скелет в шкафу“) скрывали не только от советской власти, но и от своих родных детей. „Менших же синів, Якова й Петра, — відправив до столиці, оскільки „мав там досить сильну руку в особі одного свого колишнього товариша по службі, з числа тих українців, що, після занепаду місцевого самоврядування, подалися "шукати щастя" на Московщині". Того дня, коли сини від’їхали, в молитовнику Якима з’явився такий запис: "Сего дня сыновья мои, Яков и Петр, выехали в Санкт-Петербург. Да сохранит их Господь на всех путях их!" (7, 37).

Из выписок Ольги Косач (сестры Украинки) следует, что "старший Якимів син, Олексій, не діставши освіти, залишився при батьковому маєткові, двох же молодших, Петра й Якова, виряджено для науки аж до Петербургу. Петро вступив там до привілейованого "Училища правоведения", виключно для дітей шляхетських родин, яке, крім доброї освіти, давало завсігди можливість зробити блискучу кар’єру, — а Яків до кадетського корпусу. Закінчивши науку, Петро Драгоманів (так уже став писатися їхній батько) почав служити в військовому міністерстві на посаді "військового юриста", а Яків ввійшов до Полтавського артилерійського полку. Обидва вони мали літературні здібності, особливо Петро, що крім того володів мовами: французькою, німецькою та англійською. У 1826 р. Якова Драгоманова заарештовано за участь у таємному революційному товаристві "Об’єднаних Слав’ян" і покарано засланням. Дальша доля його невідома. Петро ж Драгоманів залишався в Петербурзі до року 1838, коли залишив службу й в ранзі урядовця VIII класу повернувся на батьківщину" (11, 55).

Пчилка в своих воспоминаниях от 1926 года также очень лаконично освещала судьбу репрессированного царизмом дяди Якова (как будто и ей "дальша доля його невідома"): "Яків і Петро прилучались до передових кругів тодішньої столичної молоді… Якова за його участь в "недозволенном обществе" ("Соединенных славян") та в революційному рухові декабристів виправлено з Петербурга на заслання". В комментариях "заслання" несколько удлинилось: "Драгоманов Яків Якимович, член Товариства об’єднаних слов’ян, учасник декабристського руху, засуджений на довічне заслання". А одна из передач украинского радио поведала о том, что дедушка Украинки "загинув у Сибіру". Печальная история. Но самое печальное, что абсолютно лживая.

На самом деле все было не так мрачно. После расследования по делу декабристов был составлен их список, так назывемый "Алфавит". Из него узнаем: "Драгоманов Яков Якимов. Прапорщик Полтавского пехотного полка. Вступил в Славянское общество весною 1825 года. Знал только то, что целию оного есть улучшение правительства. Читал клятвенное обещание славян. Был два раза в собрании членов у Андриевича и другого неизвестного ему артиллерийского офицера в лагере близ местечка Лещина, где слышал тот же разговор о преобразовании правления. Сам в общество никого не ввел и между нижними чинами ничего предосудительного не рассеивал. Находился под следствием в Комиссии при 1 армии. По докладу о сем государю императору 15 декабря 1826 года высочайше повелено выдержать три месяца в крепости и потом перевести в полки 3 пехотной дивизии под строгий надзор полкового, бригадного и дивизионного начальства".

На следствии выяснилось, что помимо стремления к общему благу, декабрист имел также личные обиды, которые привели его в антиправительственную организацию. Оказывается, украинский магнат обидел украинских дворян Драгомановых и отобрал у них крепостных украинцев, которых они получили в собственность от русского царя за верную службу царю и Отечеству: "…Хотя я сначала не охотно верил всем злоупотреблениям законов наших, но вспомнив, что и в самой фамилии моей близ ста лет ведется дело с графами Разумовскими, предок коих отнял у деда моего около тысячи душ крестьян, пожалованных ему царями за верные службы; но и сие дело при всей справедливости своей было Правительствующим Сенатом несправедливо и противозаконно опровергаемо и решаемо в пользу графов, вопреки Высочайшему повелению рассмотреть оное по всей справедливости. Также и то, что сам я, будучи сын штабс-офицера, служил до настоящего чина юнкера не четыре Государем Императором назначенные, но шесть лет, без всякой моей причины".

Все это, вместе взятое (но прежде всего, разумеется, беды Отечества), так возмутило обиженного званием юнкера Драгоманова, что он стал довольно кровожадным заговорщиком. Декабрист Иван Горбачевский вспоминал о собрании, где речь шла о правилах для членов общества: "Они заключались в том, что каждый член подвергался ответственности за свое бездействие и должен был отдавать отчет в своих поступках кому следует, подвергаясь за нескромность, неосторожность и упущения по делам общества удалению от совещаний и проч. За сознательную же вину наказывался немедленно смертью… Во время чтения сего проекта сильное большинство оказалось против сих правил, во главе коего был Бестужев-Рюмин. Но Борисов 2-й, Горбачевский, Аполлон Веденягин и Драгоманов думали, что сии правила необходимы… Они доказывали, что заговорщики не могут быть свободны в своих действиях; что принимая на себя священные, необходимые, вместе с тем и ужасные обязанности, они более, нежели кто-либо, должны сами подчинять обществу личную свою свободу и соблюдать с точностью правила и постановления, служащие к достижению цели, к сохранению союза и к безопасности членов оного; безнаказанное нарушение каких бы то ни было обязательств неминуемо разрушает всякое сообщество, и совесть каждого не всегда может быть верным и надежным блюстителем принятых обязательств". Нечто аналогичное позже предлагал террорист Нечаев. Когда пришло время отвечать за пролитую кровь, он сбежал за границу. (Материалы нечаевского процесса послужили Достоевскому при создании романа "Бесы"). Когда пришло время отвечать декабристам, Бестужев-Рюмин отправился на виселицу, а кровожадный Драгоманов отделался легким испугом. И даже был награжден.

Поскольку, по словам Ленина, "декабристы разбудили Герцена", многие советские историки десятилетиями изучали декабристов чуть ли не под микроскопом. В биографическом справочнике читаем: "Драгоманов Яков Акимович. Прапорщик Полтавского пехотного полка. Из дворян Полтавской губернии… Отец — коллежский асессор Аким Степанович Драгоманов. В службу вступил в канцелярию совета военного министра — 1.3.1817; переведен в канцелярию военного губернатора в чине губернского регистратора — 1.8.1817; уволен из канцеляриии 17.8.1820; в 1824 поступил юнкером в полтавский пехотный полк. Член общества Соединенных славян (1825). Арестован и доставлен в Главную квартиру 1 армии для привлечения к военному суду. Высочайше повелено (15.12.1826) выдержать 3 месяца в крепости и перевести в полки 3 пехотной дивизии под строгий надзор начальства. По отбытии трехмесячного заключения в крепости переведен в Староингерманландский пехотный полк — 16.12.1826; в чине прапорщика уволен от службы за болезнью — 21.2.1828 и оставлен под строгим секретным надзором. В конце 1830-х годов в журналах печатались его стихотворения".

Но как же ему удалось избежать Сибири и прочих репрессий со стороны царизма? Тут из густого тумана (куда его поместили неблагодарные родственники) выходит скелет в шкафу, т. е. "брат Алеша". Пчилка об этом своем дяде вообще помалкивала, а сестра Украинки Ольга считала, что "старший Якимів син, Олексій, не діставши освіти, залишився при батьковому маєткові" (11, 55). Очевидно, с их подачи "біографи Лесі Українки та М. Драгоманова не згадували про Олексія Драгоманова" (11, 326). Однако "брат Алеша" в конце концов был найден усилиями одного преподавателя Ленинабадского пединститута. Тот разыскал интересную книгу, которая свидетельствует, что в царской России был кое-какой порядок: "Столетие военного министерства. 1802–1902. Т. 3. Указатель библиографических сведений, архивных и литературных материалов, касающихся чинов общего состава по канцелярии военного министерства с 1802 по 1902 г. включительно. Составил Н. М. Затворницкий. Спб, 1909". В ней и описана карьера, которую сделал "Олексій, не діставши освіти": "Драгоманов Алексей Иоакимович. Родился в 1788 г. из дворян. Определен на службу в 1 департамент Малороссийского Полтавского генерального суда губернским регистратором 31.12.1806… Определен в департамент министерства внутренних дел 16.5.1808. Коллежский регистратор 31.12.1808… Переведен в инспекторский департамент военного министерства столоначальником 14.5.1812. Разрешено носить мундир военного министерства с нашивками 25.6.1812. Поручено управление 4 отделением инспекторского департамента 6.5.1815. переведен в канцелярию военного министра 20.2.1816. Секретарь 1.12.1816…"(11, 325). Через два месяца в эту же канцелярию был определен брат Петр, а через три — брат Яков.

Карьера Алексея развивалась дальше: "Орден св. Анны 3 степени 4.1.1818. орден св. Владимира 4 степени 25.3.1820. Чиновник для занятий, собственно, по назначению военного министра 16.5.1820. Пожалован дворянской медалью 26.8.1820. Чин 8 класса со старшинством с 31.12.1820. Надворный советник за отличие по службе 24.1.1825. Орден св. Анны 2 степени 6.12.1827. Военный советник 6.12.1828. Знак отличия беспорочной службы за 20 лет 22.8.1829. Орден св. Анны 2 степени с Императорскою короною 6.12.1830. Управлял канцелярией военного министерства с 20.6.1831. Орден св. Владимира 3 степени 22.8.1831. Уволен от службы 3.6.1832. скончался 19.1.1856" (11, 325). Современные биографы Украинки вынуждены признать прежнюю версию "помилковою інформацією", не вдаваясь в истоки и причины дезинформации. А о судьбе дедушки-декабриста сказано скороговоркой: "Насправді ж можемо припускати, що саме завдяки високому службовому становищу Олексія його брат Яків, причетний до повстання декабристів, не постраждав" (11, 326).

Ну, не пострадал человек — и слава Богу. Но мало того. В этой же содержательной книге находится послужной список брата Якова. Последняя запись в нем такая: "Переписка о пожаловании знака отличия беспорочной службы — 1830 г." Оказывается, "жертва царизма" на деле оказалась отличником беспорочной службы по канцелярии военного министерства Российской империи. Так что декабрист бывает разный: кто-то трудился в Нерчинских рудниках, а кто-то в это самое время получал знаки отличия и печатал в журналах свои стихотворения. Невольно закрадываются всякие подозрения относительно брата Якова: за какие-такие заслуги? Однако последняя запись в послужном списке брата Петра аналогична: "Переписка о пожаловании знака отличия беспорочной службы — 1830 г.". (Он, по крайней мере, не находился "под строгим секретным надзором"). Скорее всего, своими знаками отличия оба Драгоманова были обязаны "брату Алеше". Ну как не порадеть родному человечку?

Современный исследователь пишет о декабристе: "Після слідства і ув’язнення юнкер був переведений до Староінгерманландського піхотного полку. У вересні 1828 р. через хворобу він був звільнений зі служби в чині прапорника… Після відставки Яків Драгоманов жив у Петербурзі, працюючи від 1829 р. у 4-му департаменті Сенату. У 1830–1835 рр. він — співробітник Тимчасової контрольної комісії із провіантської частини при Головному управлінні ревізії державних рахунків: спочатку на посаді канцелярського службовця, а потім помічника контролера".

Короче говоря: декабрист Яков Драгоманов от царизма не претерпел никаких репрессий (если не считать знаков отличия). А на лжи об этих репрессиях воспитывалось молодое поколение революционеров — Украинка, ее братья, сестры и многие другие. И сегодня Забужко, как ни в чем не бывало, наводит тень на украинский плетень: "Михайло Драгоманов уважав себе прямим спадкоємцем "українського декабризму" — Товариства об’єднаних слов’ян, членом якого був уже його дядько, а Лесин двоюрідний дід — померлий на засланні прапорщик Полтавського полку Яків Драгоманов. "Вимкнене" з цього генеалогічного ланцюга, ім’я Українки "погасає", тратить усю свою смислову стереоскопічність і робиться пласким, таки справді, наче графа в анкеті. Час тепер повернути йому його загублену "четверту координату" — діахронічну, "вглиб" історії, — та поглянути очима самої Лесі Українки на її "предківський спадок" — зокрема й на всіх тих "подданных русского императора", які, з точки зору панівної й до сьогодні історіософської доктрини, кажучи словами незмінно в цьому питанні уїдливого І. Франка, "з давен-давна любили бігати на службу чужим богам" (10, 348). Что любили, то любили. Тут "каменяр" был прав. Забужко тоже хорошо сказала: "Нашему лесезнавству досі бракувало як раз виробленого погляду на історію родини Драгоманових-Косачів як на модельну для всього українського визвольного руху XIX ст. (декабристи, старогромадівці, радикали і т. д.)" (10, 440).

А братья Драгомановы могут служить моделью для характеристики украинского общества первой половины XIX века. Брат Алексей верой и правдой служил царю и Отечеству. Брат Петр также. Не забывал он и о Творце. Вот, например, помещенные им в русском журнале "Стансы (из Ламартина)":

Творец! Благословлю тебя моей хвалою

Под кровом тишины и в шумных городах,

На злачном береге, на пенистых волнах,

При скате солнечном и с утренней зарею.

Природа мне гласит: скажи, кто этот Бог?

Он тот, — кто жизнь всему созданию вдыхает,

Он тот, — чей шаг один вселенну измеряет,

Он тот, — кто солнца огнь в тьме вечности зажег.

Он тот, — кто естество извлек из запустенья,

Он тот, — кто на морях вселенну утвердил,

Он тот, — кто хлябям их пределы положил,

Он тот, — кто создал день от дивного воззренья.

Он тот, — пред кем ничто сегодня и вчера,

Кто вечен в бытии своем животворящем,

Безмерен в будущем, протекшем, настоящем,

В чьей длани движется всей вечности пора.

Так, это он, мой Бог! Мой голос воспевает

Стократ величие небесного Царя,

Как арфа на стенах святого алтаря,

Доколь надежды луч страдальца согревает.

У брата Якова были другие стихи. Сначала он увлекался гражданскими мотивами, о чем свидетельствует его стихотворение "Греция":

О, Аристидов век, о, век Алкивиада!

Отчизна Пиндара, Сократа, Мильтиада,

Отчизна славы и богов,

Свободы, доблести, умов!

Но, судя по стихам "К моему гению", душевного покоя не имел:

Напрасно, добрый гений мой,

Ты, мне даря святые вдохновенья,

Дружишься с грустною и сирою душой…

И для чего радушный твой привет,

Когда в твою безбрежную обитель

Тоска души один путеводитель,

Яд зависти — один тернистый след,

Мечта бессмертия — химерная отрада,

Убожество — печальная награда?!

Стихотворение лирическое, а следовательно — автобиографическое. И написано было, очевидно, уже после того, как Яков (благодаря брату Алексею) отделался легким испугом при расследовании деятельности декабристов.

Украинка не знала правды про деда-декабриста. Поэтому безмерно гордилась его мифическими подвигами. Когда в 1903 г. Павлык предупреждал, что в случае переезда в Галичину ей придется жить тихо и "скинутися всякої політики", это вызвало бурный протест. Мол, аполитичное поведение пристало не ей, а кому-нибудь другому, поскольку "у нього в родині не було декабристів, соціалістів-емігрантів і радикалів-засланців. Він не памятає 70-х років!" И вот, оказывается, среди этих "емігрантів" и "засланців" затесался один засранец: "декабрист"-коллаборационист. Украинка и ее сестра Ольга могли не знать подробностей биографии "дедушки Якова". Но их мать и дядя не могли их не знать. Поэтому они сознательно дезинфомировали детей, культивируя легенду про отважного декабриста и "жертву царизма".

По последним данным, Драгоманов считал, что "члени Товариства об’єднаних слов’ян не виділяли української нації у самостійну, а тому в їхніх програмних документах "не видно й сліду національної української самосвідомості"… Одним із перших М. Драгоманов також з’ясовує причини слабкості і "трагізм загибелі" Товариства об’єднаних слов’ян, яке не зуміло "пустити коріння в масу навколишнього населення", не використало "вільнолюбивих традицій українського народу". Члени товариства, на його думку, не мали почуття української самосвідомості, що зумовило злиття їхньої організації з Південнним товариством, яке сповідувало "змовницько-централістичні" цілі й правила. Власне, це й призвело до того, що ідеї Товариства об’єднаних слов’ян "майже зовсім безслідно" загинули для "їх сучасників та найближчих нащадків". В том числе — идеи "дяди Якова", несправедливо обделенного крепостными душами и чином.