4.10. Б. Кистяковский и другие

4.10. Б. Кистяковский и другие

В конце XIX — начале XX века в России начала формироваться мощная социологическая школа. Достаточно сказать, что до Первой мировой войны с первыми большими работами выступил Питирим Сорокин (всезнайка Ленин пытался полемизировать с тем, кто в эмиграции стал всемирно известным социологом и фактически создал американскую социологическую школу). Выдающимся русским социологом был украинец Богдан Кистяковский. Он хоть и был киевским знакомым Украинки, но думал своей головой.

В 1902 году в Москве вышел сборник "Проблемы идеализма", в котором его авторы расставались с собственными идеологическими увлечениями молодых лет (в частности, с марксистским прошлым), предрекали метафизический поворот и небывалый расцвет идеализма и метафизики. Киевлян в сборнике представлял профессор политэкономии Киевского Политехнического института С. Булгаков (который через год издаст известную книгу "От марксизма к идеализму"). Он сознательно и всецело перешел к религиозному миропониманию. При известии о Манифесте 17 октября Булгаков в толпе студентов, нацепив красный бант, вышел на демонстрацию, но в какой-то момент "почувствовал совершенно явственно веяние антихристова духа" и, придя домой, выбросил красный бант в ватерклозет.

Другой участник сборника Н. Бердяев родился в Киеве в семье отставного военного, бывшего предводителя дворянства (как и отец Украинки). Был воспитанником Киевского кадетского корпуса. Учился на естественном, а затем юридическом факультете Киевского университета св. Владимира. По молодости (он почти ровесник Украинки — 1874 г. р.) увлекался модным марксизмом, был активным членом нелегального кружка (вместе с Луначарским), после ареста и заключения участвовал в работе Киевского Союза борьбы за освобождение рабочего класса (за что был повторно арестован). После ареста исключен из университета и приговорен к ссылке на три года, которую отбывал в Вологде (1900–1902) вместе с Луначарским, Савинковым и Кистяковским. Итог: "кризис пережил я, когда мне было около 25 лет. Я вернулся от социальных учений, которыми одно время увлекался, на свою духовную родину, к философии, религии, искусству". С начала XX века и до конца жизни (1948 г.) он был уже религиозным мыслителем: "Все люди в известном смысле мистики… Всем людям свойствен, в большей или меньшей степени, мистический опыт".

Редактором сборника был Павел Иванович Новгородцев. Уроженец г. Бахмут Екатеринославской губернии (ныне Артемовск Донецкой области), он стал основателем Московской школы философии права. Его статья в сборнике называлась "Нравственный идеализм в философии права". Он совершает "разрыв с традициями исключительного историзма и социологизма и переход к системе нравственного идеализма". Для него этика может быть основана только на идее "абсолютной ценности", — поэтому он с редким у него пафосом говорит здесь о "радостном признании абсолютных начал".

В такой компании и оказался Богдан Кистяковский. Он родился в семье известного киевского юриста, профессора Киевского университета, одного из активистов "Громади" А. Кистяковского. Уже во время учебы работает в кружке, который вдохновляется идеалами украинского возрождения. Был исключен из Киевской, а через год — из Черниговской гимназии. Поступив на историческо-филологический факультет Киевского университета св. Владимира, становится активным членом студенческого драгомановского кружка. В 1889 г. с товарищами едет на Галичину для установления связи с Франко и Павлыком (а при возможности — с Драгомановым). После ареста австрийской полицией попадает в киевскую Лукьяновскую тюрьму. Продолжая учебу в Харькове и Дерпте, участвует в марксистских кружках. В Киеве организует марксистский кружок, куда входили Бердяев и другие. Очередной арест, тюрьма и выезд за границу. Изучение европейской философии и анализ общественных процессов привел его к разочарованию в марксизме. С начала XX века свою позицию он называет "научно-философский идеализм". И вот в сборнике "Проблемы идеализма" появилась статья "Русская социологическая школа и категория возможности при решении социально-этических проблем": "Русские социологи гордятся тем, что они внесли этический элемент в понимание социальных явлений и заставили признать, что социальный процесс нельзя рассматривать вне одухотворяющих его идей добра и справедливости".

Все это писалось накануне первой русской революции. Итоги же кровавой революции подводились уже в сборнике "Вехи" (1909). Кистяковский в статье "В защиту права (интеллигенция и правосознание)" констатировал: "Русская интеллигенция состоит из людей, которые ни индивидуально, ни социально не дисциплинированы… Русская интеллигенция никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности; из всех культурных ценностей право находилось у нее в наибольшем загоне… Наше общественное сознание никогда не выдвигало идеала правовой личности… Духовные вожди русской интеллигенции неоднократно или совершенно игнорировали правовые интересы личности, или выказывали к ним даже прямую враждебность". Далее он в качестве примера приводит слова Плеханова на Втором съезде РСДРП (1903): "Успех революции — высший закон… Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент, то нам следовало бы стремиться сделать его долгим парламентом; а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели". Так именно и действовали большевики, когда на выборах в Учредительное собрание получили свои 10 % голосов. Они его просто разогнали. И на долгие десятилетия воцарилась диктатура. А репетиция была в 1905 году: "Убожеством нашего правосознания объясняется и поразительное бесплодие наших революционных годов в правовом отношении… На наших митингах свободой слова пользовались только ораторы, угодные большинству; все несогласно мыслящие заглушались криками, свистами, возгласами "довольно", а иногда даже физическим воздействием".

Правовой нигилизм революционеров распространяется и на суд. А между тем, по мнению Кистяковского, "организация наших судов, созданная Судебными Уставами Александра II 1864 года по принципам, положенным в ее основание, вполне соответствует тем требованиям, которые предъявляются к суду в правовом государстве". Однако революционеры любой национальности чихать хотели на правовое государство. К ним ко всем относятся последние слова статьи: "Путем ряда горьких испытаний русская интеллигенция должна прийти к признанию наряду с абсолютными ценностями — личного самоусовершенствования и нравственного миропорядка — также и ценностей относительных — самого обыденного, но прочного и ненарушимого правопорядка". Последнее всегда было для Украинки особенно ненавистно.

* * *

От новой революции предостерегали и другие авторы "Вех": Бердяев, Булгаков, Гершензон, Струве, Франк, Изгоев. Последний интересен помимо всего еще тем, что был конкурентом Украинки (сам того не желая). В 1904 году она просила мать помочь с рекомендациями на место редактора еженедельника "Южные записки": "Звістка про "оскудение" України аж до Матушевського-редактора вразила мене так, що я подумала-подумала — та й смальнула телеграму Славинському, щоб рекомендував мене в редактори "Южных записок"! Даремне представляв мені Кльоня весь риск сього проекту… Коли діло зладиться, то я таки мушу їхати. Мені досадно, щоб вважалось, ніби українців-літераторів "просто нема", і досадно, щобі такий, хоч не український, та все ж сприяючий і поки що єдино можливий орган зовсім уплив з наших рук. Нарешті, манить мене мрія хоч який час пожити зовсім самостійно, при виразній і відповідальній роботі, роботі активній, як-не-як організаторській. Як бачиш, не одна "сліпа богиня" владає мною, і те, чого я нізащо не зробила б ради конвенансів або фальшивих гордощів, я можу зробити ради того, чому служила ще з дитячих літ. Я не скажу, щоб мені се було легко, я почуваю, немов дві великі сили тягнуть мене в різні боки і розривають… та що робити — c’est plus fort que moi".

Но не сложилось. Место занял Изгоев. Ранее он закончил юридический факультет Новороссийского университета (Одесса). Сотрудничал в марксистских журналах, в т. ч. в журнале "Жизнь" (где печаталась Украинка). После еврейских погромов и закрытия "Записок" (декабрь 1905 г.) переехал в Петербург, где стал членом ЦК кадетской партии. В конце 1917 г. организовал газету "Борьба", в которой призывал к вооруженному сопротивлению большевикам. В 1918–1919 гг. в ссылке на окопных работах в Вологде; возвращен в Петроград по ходатайству Горького и Союза писателей. В 1921 г. содержался в Ивановском концлагере. В 1922 г. арестован и с прочей интеллектуальной контрой выслан в Германию.

В "Вехах" по итогам первой русской революции он опубликовал статью "Об интеллигентной молодежи (заметки об ее быте и настроениях)": "Русская интеллигенция бессильна создать свою семейную традицию, она не в состоянии построить свою семью… У русской интеллигенции — семьи нет"; "В мое время чем более демократические идеи исповедовал мальчик, тем высокомернее и презрительнее относился он ко всем остальным и людям, и гимназистам, не поднявшимся на высоту его идей. Это высокомерие, рождающееся в старших классах гимназии, еще более развивается в душе юноши в университете и превращается бесспорно в одну из характерных черт нашей интеллигенции вообще, духовно высокомерной и идейно нетерпимой". Последнее напрямую касается и не кончавшей гимназии или университета Украинки.

"Русская молодежь мало и плохо учится, и всякий, кто ее искренне любит, обязан ей постоянно говорить это в лицо, а не петь ей дифирамбы, не объяснять возвышенными мотивами социально-политического характера того, что сплошь и рядом объясняется слабой культурой ума и воли, нравственным разгильдяйством и привычкой к фразерству". В заключение Изгоев приходит к выводам: "Каких бы убеждений ни держались различные группы русской интеллигентной молодежи, в конечном счете, если глубже вдуматься в ее психологию, они движутся одним и тем же идеалом… Этот идеал — глубоко личного, интимного характера и выражается в стремлении к смерти, в желании себе и другим доказать, что я не боюсь смерти и готов постоянно ее принять. Вот, в сущности, единственное и логическое, и моральное обоснование убеждений, признаваемое нашей революционной молодежью в лице ее наиболее чистых представителей. Твои убеждения приводят тебя к крестной жертве — они святы, они прогрессивны, ты прав… Все освящается, что заканчивается смертью, все дозволено тому, кто идет на смерть, кто ежедневно рискует своей головой. Всякие возражения сразу пресекаются одной фразой: в вас говорит буржуазный страх за свою шкуру".

"Принцип "иди и умирай!", пока он руководил поступками немногих, избранных людей, мог еще держать их на огромной нравственной высоте, но, когда круг "обреченных" расширился, внутренняя логика неизбежно должна была привести к тому, что в России и случилось: ко всей этой грязи, убийствам, грабежам, воровству, всяческому распутству и провокации. Не могут люди жить одной мыслью о смерти и критерием всех своих поступков сделать свою постоянную готовность умереть. Кто ежеминутно готов умереть, для того, конечно, никакой ценности не могут иметь ни быт, ни вопросы нравственности, ни вопросы творчества и философии сами по себе. Но ведь это есть не что иное, как самоубийство… Вместо любви к смерти основным мотивом деятельности должна стать любовь к жизни, общей с миллионами своих соотчичей. Любовь к жизни вовсе не равносильна страху смерти. Смерть неизбежна, и надо учить людей встречать ее спокойно и с достоинством. Но это совершенно другое, чем учить людей искать смерти, чем ценить каждое деяние, каждую мысль с той точки зрения, грозит ли за нее смерть или нет. В этой повышенной оценке смерти не скрывается ли тоже своеобразный страх ее?.. Огромное большинство нашей средней интеллигенции все-таки живет и хочет жить, но в душе своей исповедует, что свято только стремление принести себя в жертву. В этом — трагедия русской интеллигенции".

В этом — трагедия и украинской интеллигенции. В этом же — трагедия Украинки.

"Нередко делаются попытки отождествить современных революционеров с древними христианскими мучениками. Но душевный тип тех и других совершенно различен. Различны и культурные плоды, рождаемые ими. "Ибо мы знаем, — писал апостол Павел (2 Кор.5.), — что, когда земной наш дом, эта хижина разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворный, вечный". Как известно, среди христианских мучеников было много людей зрелого и пожилого возраста, тогда как среди современных активных русских революционеров, кончающих жизнь на эшафоте, люди, перешагнувшие за тридцать пять — сорок лет, встречаются очень редко, как исключение. В христианстве преобладало стремление научить человека спокойно, с достоинством встречать смерть, и только сравнительно редко пробивали дорогу течения, побуждавшие человека искать смерти во имя Христово. У отцов церкви мы встретим даже обличения в высокомерии людей, ищущих смерти… Поэтому русская интеллигенция не могла создать серьезной культуры. Христианство ее создало потому, что условием загробного блаженства ставило не только "непостыдную кончину", но и правдивую, хорошую жизнь на земле. Современного революционера странно было бы утешать "жилищем на небесах".

"На пороге новой русской истории, знаменующейся открытым выступлением наряду с правительством общественных сил (каковы бы они ни были и как бы ни было искажено их легальное представительство), нельзя не отдать себе отчета и в том, какой вред приносит России исторически сложившийся характер ее интеллигенции". Очень актуальная мысль (и для Украины тоже).

Но бесоодержимые никого не слушают. Революция победила. Мечты сбываются. В 1918 г. вышел сборник статей о русской революции "Из глубины". Изгоев в статье "Социализм, культура и большевизм" писал: "Нам было дано первое предостережение в 1905–1906 годах. Немногие поняли тогда грозный для государства смысл открывшихся предзнаменований. Нынче нас постиг второй удар, неизмеримо более сильный сравнительно с первым… Из опыта мы знаем, что интеллигенция, воспитанная в идеях ложных и нежизненных, служит могучим орудием не созидания, а разрушения государства… Основная причина нынешнего нашего беспримерного государственного разгрома в том, что интеллигенция совершенно не понимала ни природы человека и силы движущих им мотивов, ни природы общества и государства и условий, необходимых для их укрепления и развития. О человеке, об обществе и государстве наша интеллигенция составила себе фантастические, лживые и ложные представления. Она пользовалась ими как орудиями борьбы с самодержавием… Все главные политические, социально-экономические и психологические идеи, в которых столетие воспитывалась русская интеллигенция, оказались ложными и гибельными для народа. В роли критиков выступили не те или иные литераторы, а сама жизнь…

Напрасно интеллигенция пытается спасти себя отводом, будто она не отвечает за большевиков. Нет, она отвечает за все их действия и мысли. Большевики лишь последовательно осуществили все то, что говорили и к чему толкали другие. Они лишь поставили точки над і, раскрыли скобки, вывели все следствия из посылок, более или менее красноречиво установленных другими. Добросовестность велит признать, что под каждым своим декретом большевики могут привести выдержки из писаний не только Маркса и Ленина, но и всех русских социалистов и сочувственников как марксистского, так и народнического толка. Единственное возражение, которое с этой стороны делалось большевикам, по существу сводилось к уговорам действовать не так стремительно, не так быстро, не захватывать всего сразу… Для будущего России важно, чтобы социалистической и радикальной интеллигенции не дано было возможности переложить на одних большевиков идейную ответственность за крах всей системы идей. Само собой разумеется, речь идет не об уголовной ответственности. Но в области идей должно быть твердо установлено, что между большевизмом и всеми леворадикальными и социалистическими течениями русской мысли существует тесная, неразрывная связь. Одно влечет за собой другое… Это оказалось истиной в 1917–1918 гг. Это истинно и для будущего". Т. е. и для нас. Т. е. и для Украины. Сегодня здесь хотят переложить всю ответственность на большевиков, на русских, на евреев, на кого угодно… Но — не судьба.

"Русскому обществу систематически прививали и продолжают прививать ложные представления о европейской культуре. Даже многие из русских академических ученых в этом отношении мало чем отличались от дюжинных социалистических проповедников и агитаторов. Идеи социализма и анархизма, политическая и агитационная деятельность европейских социалистов и анархистов — вот что только и выдавалось у нас за европейскую культуру. Так повелось издавна". Это про Украинку и Франко. А сегодня за европейскую культуру выдается НАТО (как будто нейтральные европейские страны — это не Европа, а давний член НАТО Турция — уже Европа).

"Когда большевики попытались построить свою культуру, основанную на последовательно проведенных началах социализма, они пришли к той "антропофагии", о которой говорил величайший русский писатель Достоевский. Недаром его так ненавидит М. Горький, это яркое порождение смеси народного босячества с интеллигентским большевизмом и духовным босячеством!". Изгоев не знал, что Горький всю жизнь при себе держал иконку, на которой был изображен тот, кого он уважительно величал "Черт Иванович".

"Нечаевщина была первым крупным проявлением русского большевизма. Гений Достоевского сказался в том, что он тогда же, по нескольким лишь чертам, нарисовал всю картину, так страшно до мелочей оправдавшуюся ныне ("Бесы")… Десятки лет картины Достоевского считались карикатурой на русский социализм. Но для "имеющих очи" уже в 1905–1906 годах видно было, что Достоевский пророчески прозревал в глубь событий. В 1917–1918 гг. об этом не может уже быть и спору. Что же дало возможность Достоевскому так зорко всмотреться в мрак грядущего? То, что он метко и точно схватил глубочайшую суть русского социализма, стремление немедленно, "на всех парах", как сказал Верховенский и повторили Ленин и Троцкий, создать на земле земной рай без Бога, без религиозной идеи. Для Достоевского было ясно, что вся нравственная культура, которой достиг современный человек, покоится на религии, на чувстве Бога…

Века христианства облагородили человеческую натуру. Православие воспитало душу русского человека. И когда теперь большевики сделали свой опыт и показали нам человека без Бога, без религии, без православия, показали его в том состоянии, о котором Достоевский говорил: "если нет Бога, то все позволено", то весь мир ужаснулся этой кровожадной, садически-злобной обезьяны… Мы воочию видели, во что превращается этот человек, освободившийся от Бога и назвавший себя "социалистом". Никогда в обществе социальные связи не были столь слабы, столь надорваны, как во времена официального царство социализма. Человек человеку волк — вот основной девиз этих страшных дней… Глупые сказки о "пролетариях" и "буржуях", которыми прикрывались эти преступления и злодейства, сочинены для детей…

Социализм — это христианство без Бога. Но при господстве этого своеобразного "христианства" люди не только не работают совместно и дружно, а, как волки, бросаются один на другого, смотрят друг другу в рот, считают куски в чужом рту и вырывают их оттуда вместе с жизнью… Освобожденный от религии человек семимильными шагами пошел не вперед, к царству разума, свободы, равенства и братства, как учили лживые социалистические пророки, а назад, к временам пещерного быта и звериных нравов. Что же является культурной силой: объявленная ли реакционной религия, осмеянное ли социалистами православие или атеистический социализм? Религия — основной камень культуры человеческого общества. Когда захотели строить без него, человеческого общества построить не смогли, а лишь показали несколько картин звериной свалки…"; "Долгие годы, когда экономическая теория Карла Маркса давно уже была разрушена европейскими теоретиками, она наивно считалась у нас последним словом экономической науки. Немало усилий тратилось нашими учеными на штопание разлезавшегося по всем швам марксистского кафтана, на прилаживание его к упрямой действительности". Все это написано в 1918 году (когда главные подвиги марксистов-ленинцев были еще впереди).

"В области "науки", как и в области цензуры, русские социалисты-большевики дали бесконечное число анекдотов, затмивших все, чем когда-то кололи глаза самодержавной бюрократии Павла и Николая І… Большевики, учинив "прыжок из царства необходимости в царство свободы" (Маркс), фатально очутились не впереди, а где-то назади, на одном из этапов, давно пройденном "буржуазным человечеством", а два или три века тому назад и Российским государством". При чтении Изгоева невольно вспоминается статейка Украинки "Джон Мільтон", настойчиво оплевывающая Россию.

Далее он вспоминает, как Кистяковский цитировал в "Вехах" Плеханова: "В 1917 г. большевики осуществили только то, чему Г. В. Плеханов учил их в 1903 году. Если они разогнали Учредительное Собрание не через две недели, а через день, то разница тут не принципиальная. Матрос Железняков мог это сделать в один день — только и всего".

"Религия, как известно, — детские сказки, выдуманные "попами" для оправдания "эксплуататоров". Этика и право — тоже продукт умственных ухищрений буржуазии для закабаления эксплуатируемых классов. Реальна только экономика. Фундамент общественной жизни — производство материальных благ. Все остальное — лишь надстройка. Кто овладеет этим фундаментом и перестроит его, тот только и будет настоящим революционером, создающим новые формы жизни. Десятилетиями русская интеллигенция воспитывалась в этой, столь стройной на бумаге, теории, превратившейся в символ новой социалистической веры… Крах русского социализма в этой области наиболее серьезен и вместе с тем бесспорен… Наши производительные силы при "социализме" регрессировали к временам петровских крепостных фабрик… Полицейские глупости большевиков стократно затмили собой полицейские глупости старого строя…"

"Главная причина нынешнего краха русского социализма в его ложном и лживом учении о человеке… Социализм боролся с религией, национализмом, патриотизмом, как явлениями реакционными, служащими препятствием на пути человечества ко всеобщему счастью. Но люди, которых социализм освободил от религии, оказались даже не людьми, а кровожадными хищными зверями, опасными для всякого человеческого общежития. Лишенные связи с Богом так, как они Его раньше понимали, эти люди отупели и морально и умственно… Их садическая жестокость нередко бывала лишь следствием обуявшего их страха… Никогда Русь не сквернилась таким количеством злодеяний, лжи, предательства, низости, бездушия, как в год революции… Социалистическая революция, думая разрушить, утвердила религию в России, очистила и возвысила служителей церкви, напомнив им о жертвенности их служения". В XX веке число христианских новомучеников превзошло число святых за все предыдущие века. Это есть ответ Украинке, Франко и прочим революционным атеистам-социалистам.

Бердяев в статье "Духи русской революции" ставит тот же диагноз: "С Россией произошла страшная катастрофа. Она ниспала в темную бездну… Русская революция антинациональна по своему характеру, она превратила Россию в бездыханный труп… Бессмертные образы Хлестакова, Петра Верховенского и Смердякова на каждом шагу встречаются в революционной России и играют в ней немалую роль, они подобрались к самым вершинам власти… Россия Гоголя и Достоевского может быть обнаружена и в русской революции… У Гоголя и Достоевского были художественные прозрения о России и русских людях, превышающие их время… Много есть русских бесов, которые раскрывались русским писателям или владели ими, — бес лжи и подмены, бес равенства, бес бесчестья, бес отрицания, бес непротивления и мн., мн. другие. Все это — нигилистические бесы, давно уже терзающие Россию. В центре для меня стоят прозрения Достоевского, который пророчески раскрыл все духовные основы и движущие пружины русской революции… В Достоевском нельзя не видеть пророка русской революции. Русская революция пропитана теми началами, которые прозревал Достоевский и которым он дал гениально острое определение. Ему было дано до глубины раскрыть диалектику русской революционной мысли и сделать из нее последние выводы… Он обнаружил, что русская революционность есть феномен метафизический и религиозный, а не политический и социальный. Так удалось ему религиозно постигнуть природу русского социализма… Он обнажил стихию русского нигилизма и русского атеизма… Достоевский открыл одержимость, бесноватость в русских революционерах. Он почуял, что в революционной стихии активен не сам человек, что им владеют не человеческие духи. Когда в дни осуществляющейся революции перечитываешь "Бесы", то охватывает жуткое чувство. Почти невероятно, как можно было все так предвидеть и предсказать… Понять всю глубину и правду "Бесов" можно лишь в свете иного сознания, сознания религиозного; эта глубина и эта правда ускользает от сознания позитивистического… Сейчас, после опыта русской революции, даже враги Достоевского должны признать, что "Бесы" — книга пророческая… Он понял, как никто, что духовная основа социализма — отрицание бессмертия, что пафос социализма — желание устроить царство Божье на земле без Бога, осуществить любовь между людьми без Христа, — источника любви. Так раскрывает он религиозную ложь гуманизма в его предельных проявлениях. Гуманистический социализм ведет к истреблению человека как образа и подобия Божья, он направлен против свободы человеческого духа, не выдерживает испытания свободы… Достоевский видел дальше и глубже всех…"

Мы еще увидим, откуда Украинка выводит свою революционную родословную. Бердяев о таких писал: "Русская революционная мораль представляет совершенно своеобразное явление. Она образовалась и кристаллизовалась в левой русской интеллигенции в течение ряда десятилетий и сумела приобрести престиж и обаяние в широких кругах русского общества. Средний интеллигентный русский человек привык преклоняться перед нравственным образом революционеров и перед их революционной моралью. Он готов был признать себя недостойным этой моральной высоты революционного типа. В России образовался особенный культ революционный святости. Культ этот имеет своих святых, свое священное предание, свои догматы… Достоевский первый вскрыл ложь и подмену в революционной святости. Он понял, что революционный морализм имеет обратной своей стороной революционный аморализм и что сходство революционной святости с христианской есть обманчивое сходство антихриста с Христом. Нравственное вырождение, которым кончилась революция 1905 г., нанесло некоторый удар престижу революционной морали, и ореол революционной святости потускнел. Но действительного излечения не произошло… Теперь даже для людей полуслепых многое виднее, чем после 1905 года. Теперь "Вехи" не были бы встречены так враждебно в широких кругах русской интеллигенции, как в то время, когда они появились… После бесовства революции святость русской революционной интеллигенции не представляется уже столь канонически бесспорной. Духовного оздоровления России нужно искать во внутреннем изобличении этой революционной лжесвятости и в освобождении от ее обаяния". Все это касается и Украины с Украинкой.

"Человек, фанатизированный ложной идеей, способен выносить внешние лишения, нужду и страдания, он может быть аскетом не потому, что силой своего духа преодолевает свою грешную и рабскую природу, а потому, что одержимость одной идеей и одной целью вытесняет для него все богатство и многообразие бытия и делает его естественно бедным. Это — безблагодатный аскетизм и безблагодатная бедность, нигилистический аскетизм и нигилистическая бедность… Революционная мораль, революционная святость — глубоко противоположны христианству… Искренно увлеченные революционным духом не видят реальностей, не распознают духов"; "Путь к возрождению лежит через покаяние, через сознание своих грехов, через очищение духа народного от духов бесовских".

В таком же духе высказывались и прочие авторы сборника (Булгаков и Аскольдов, Франк и С. Котляревский). Остановимся еще только на статье П. И. Новгородцева "О путях и задачах русской интеллигенции". В 1918 г. он был одним из руководителей подпольных центров в Москве. В конце года переехал в расположение белых армий, где в 1919 г. проводил кадетские конференции в Екатеринодаре и Харькове. По болезни выехал за границу. В 1921 г. вернулся в Крым, занятый войсками Врангеля. Так что о задачах русской интеллигенции он не только говорил. Новгородцев напоминает: авторы "Вех" хотели указать, что "путь, по которому шло до сих пор господствующее течение русской интеллигенции, есть неправильный и гибельный путь… Если высшей основой и святыней жизни является религия, т. е. связь человека с Богом, связь личного сознания с объективным и всеобщим законом добра, как с законом Божиим, то рационалистический утопизм есть отрицание этой связи, есть отпадение или отщепенство человеческого разума от разума Божественного. И в этом смысле кризис интеллигентского сознания есть не русское только, а всемирно-историческое явление… Разум человеческий впадает в утопизм, в безрелигиозное отщепенство и самопревознесение".

Когда бесоодержимым напоминают о Боге, они бывают очень недовольны. Так революционеры были недовольны авторами "Вех", которые "уже тогда предвидели, что из ядовитых семян утопизма не может взойти добрых всходов, что они несут с собой гибель и смерть. Великая смута наших дней показала, насколько правы были эти немногие и как ошибались те, кто ожидал русской революции как торжества и счастья русского народа… Только самые черные дни нашей прошлой истории могут сравниться с тем, что мы сейчас переживаем… Только пробуждение религиозного сознания и национально-государственного чувства может возродить Россию… Лишь целительная сила, исходящая из святынь народной жизни и народной культуры, может снова сплотить воедино рассыпавшиеся части русской земли… Самые искренние и благожелательные стремления утопической мысли вместо блага приносят зло, стремясь создать новую жизнь, на самом деле лишь разрушают и мертвят; обещая людям земной рай, они нередко приводят к земному аду, и вместо счастья и всеобщего устроения ввергают всех в ужас и хаос анархии и запустения… Утопии земного рая, признающие возможное всемогущество и господство в жизни разума человеческого, не могут одновременно с этим признавать и неисповедимые тайны Божьего Промысла. Хотеть устроиться по разуму, так, чтобы разум человеческий был единым всемогущим владыкой жизни, это значит также верить, что можно устроиться без Бога, без религии… Это — гордое самообольщение ума человеческого, возмечтавшего о своем всемогуществе… Единственным плодом этого самообольщения являются безвыходные противоречия и неизбежное крушение". Новгородцев призывал нас к восстановлению своих святынь.