ГЛАВА 9 АНГЕРРАН И ИЗАБЕЛЛА

ГЛАВА 9

АНГЕРРАН И ИЗАБЕЛЛА

Изабелла Английская, второй ребенок и старшая дочь короля Эдуарда и королевы Филиппы, была любимицей английского короля. Из политических соображений ее пытались выдать замуж пять раз, но дело неизменно заканчивалось ничем. Когда Изабелле исполнилось девятнадцать, после очередной неудачной попытки выдать дочь замуж Эдуард разрешил ей жить своим домом. В 1365 году, когда избалованной и своенравной принцессе исполнилось тридцать три, Изабелла была старше Ангеррана VII на восемь лет.

В младенческом возрасте Изабелле была предоставлена позолоченная красивая колыбель, застланная тафтой и одеялом из шестисот семидесяти беличьих шкурок, хотя девочка родилась в июне. При первом появлении на людях на маленькой Изабелле было отороченное дорогим мехом шелковое платьице, сшитое в итальянской Лукке, а Филиппа по этому случаю надела платье из красного и пурпурного бархата, расшитое жемчугом. Принимая гостей, королева возлежала на красивой резной кровати с покрывалом из зеленого бархата размером 7,5 на 8 эллов[6], по всему полю расшитым тритонами и русалками, державшими гербы Англии и Эно. В тот день все фрейлины королевы и другие придворные — от канцлера до прислуги — щеголяли в новой одежде. Показной блеск в те времена был не чужд даже верховной знати.

Дети короля — Эдуард, Изабелла и Иоанна — жили одним домом, совместно. У них были свои капелланы, музыканты, гувернеры и гувернантки (у Изабеллы и Иоанны еще и фрейлины) и целый штат слуг: повара, буфетчики, виночерпии, горничные, кастелянши, привратники, конюхи, всех и не перечесть. Дети короля ели на серебре, спали на обитых шелком кроватях и носили отделанную мехом одежду. Их гардероб обновлялся к каждому празднику: к Рождеству, Пасхе и Дню всех святых. Когда Изабелла и Иоанна ездили верхом из Лондона в Вестминстерское аббатство, их лошадей вели под уздцы пажи, а сопровождавшие их особые люди подавали милостыню нищим и заключенным Ньюгейтской тюрьмы. В одной хронике рассказывается о том, что когда Изабелле и Иоанне было соответственно десять и девять лет, им для посещения рыцарского турнира восемнадцать мастеровых в течение девяти дней под присмотром оруженосца самого короля украшали платья, использовав одиннадцать унций сусального золота.

Когда Изабелле было двенадцать лет, у нее имелось семь фрейлин, а у Иоанны, которая была годом младше, — лишь три. В 1349 году во время «великого мора» Изабелла вместе со своими фрейлинами посетила рыцарский турнир в Кентербери. Дамы были в масках, вероятно боясь заразиться, но это не помогло: вскоре умерла любимая фрейлина Изабеллы леди де Троксфорд. Несмотря на разгул чумы, в том же 1349 году при дворе Эдуарда состоялось ежегодное грандиозное торжество в честь рыцарей, вступивших в орден Подвязки, включавшее рыцарские турниры и другие увеселения. Это празднество почтили своим присутствием королева Филиппа, Изабелла и триста наиболее знатных дам. Дамы, под стать членам ордена, надели голубые и серебряные подвязки, не позабыв и о девизе ордена, украсившем их одеяния.

Когда Изабелле было три года, Эдуард вознамерился выдать ее замуж за короля Кастилии Педро, но переговоры не увенчались успехом — вероятно, к счастью для Изабеллы, ибо ее потенциальный жених получил позже известность как Педро Жестокий. Вместо Изабеллы выйти замуж за Педро должна была Иоанна, но в 1348 году она умерла от чумы в Бордо. Вторым женихом Изабеллы был сын герцога Брабантского, находившийся с нею в родстве. Пока папа раздумывал, дать или не дать разрешение на этот брак, Изабелла оказалась помолвлена с Людовиком Фландрским, но незадолго до венчания Людовик пошел на попятный. Двумя годами позже Эдуард нашел Изабелле нового жениха — короля Богемии Карла IV. Состоялось обручение, и дело близилось к свадьбе, но не склонный обременять себя узами брака Карл в последний момент помолвку расторг.

Затем пришел черед Изабеллы отказать жениху. В 1351 году, когда ей исполнилось девятнадцать, Эдуард объявил о предстоящем бракосочетании Изабеллы с Бераром д’Альбре, сыном Бернара-Эзи д’Альбре, правителя Гаскони и своего вассала. Хотя д’Альбре не были венценосной семьей, они занимали высокое положение и находились в феодальной зависимости и от французского и от английского короля. Эдуард благоволил этой семье и в год помолвки Изабеллы с Бераром пожаловал Бернару-Эзи тысячу фунтов, отметив его преданность Англии и противодействие, как угрозам, так и задабриванию со стороны французского короля.

Хотя союз с родом д’Альбре не являлся политическим триумфом английского короля, этот пакт был ему безусловно выгоден, ибо Эдуард делал все возможное для того, чтобы укрепиться в Гиени. Эдуард говорил о своем желании «дать возможность лорду д’Альбре и его потомству установить более тесную связь с английской короной» — мотив, который впоследствии повторился, когда женихом Изабеллы стал де Куси. В то же время английский король весьма неохотно расставался со своей старшей дочерью, к которой «был очень привязан». Эдуард дал в приданое Изабелле четыре тысячи марок и годовой доход в тысячу фунтов и еще обязался оставить ей это приданое, даже если ее бракосочетание с Бераром д’Альбре по какой-либо причине не состоится.

Изабелла со своей свитой, включавшей фрейлин и рыцарей, должна была отправиться в Бордо на пяти кораблях. В ее приданом имелись одеяния из парчи и шелка из Триполи, а также плащ из индийского шелка, отороченный горностаем и украшенный узорным шитьем с изображениями серебряных листьев, голубей и медведей. Имелось среди ее туалетов и платье из темно-красного бархата с модной в то время вышивкой, над которой в течение двух недель работали искусные вышивальщицы. Изабелла взяла с собой и подарки — сто девятнадцать шелковых чепцов, украшенных жемчугом, с изображением агнца посередине, увитого листьями и цветами.

Однако в Бордо Изабелла так и не отплыла. Добравшись до порта, она неожиданно передумала и вернулась домой. Что стало тому причиной? Возможно, она решила отвергнуть жениха в отместку за то, что ее столько раз оставляли прежние женихи. Или, может, она не захотела выходить замуж за человека, несравнимого с ней по социальному положению? А может, Изабелла вспомнила свою сестру Иоанну, приехавшую в Бордо, чтобы выйти замуж, и умершую от чумы? Или она просто поначалу согласилась на брак, чтобы обновить свои туалеты?

По некоторым сведениям, Берар д’Альбре был так потрясен отказом невесты, что отказался от наследства в пользу младшего брата и вступил в орден францисканцев. По другому источнику, он женился на госпоже де Сен-Базейль, в 1370 году получил от французского короля большое поместье и учредил себе странный герб: два льва поддерживают голову Мидаса, что, возможно, символизировало обратную сторону францисканского нищенства.

Несмотря на своенравие Изабеллы, отец продолжал преподносить ей дорогие подарки: фьефы, поместья, замки, фермы, монастыри и, разумеется, драгоценности. Однако ее расходы, как и прежде, превышали ее финансовые возможности. Но если Изабелла покупала какую-то вещь в кредит, Эдуард благодушно расплачивался за дочь. В 1358 году, когда ей было двадцать шесть лет, он обеспечил ее еще одним годовым доходом в тысячу фунтов, которым она пользовалась до кончины отца. Шестью годами позже Эдуард назначил свою дочь опекуншей богатого подростка Эдмунда Мортимера, графа Марча, но Изабелла продала опекунство матери графа за годовой доход опять же в тысячу фунтов с твердо оговоренным условием, что если квартальная выплата запоздает хотя бы на один день, взнос за этот период увеличится вдвое.

Когда именно Изабелла заинтересовалась Ангерраном VII де Куси во время его пятилетнего пребывания в Англии, доподлинно неизвестно. Английский хронист Ранульф Хигден утверждает, что Изабелла «хотела выйти замуж лишь по любви». Возможно, после долгих лет одиночества она на самом деле влюбилась — или согласилась с отцом, предложившим ей в мужья Ангеррана, и была рада выйти замуж за молодого привлекательного, богатого и знатного человека. Вероятно, именно Эдуард явился инициатором будущего союза Ангеррана и Изабеллы. Владея обширными землями (включая Кале), граничащими с Пикардией, английский король, видимо, собирался, выдав дочь замуж за Ангеррана, не только защитить свой форпост, но и переманить на свою сторону сильного французского феодала. Чтобы склонить Ангеррана на брак с Изабеллой (а может, лишь потому, что тот пришелся ему по сердцу), Эдуард вернул юноше во владение обширные земли в Йоркшире, Ланкашире, Уэстморленде и Камберленде, унаследованные Ангерраном от своей богатой прабабушки.

Кода Ангерран впервые задумался о женитьбе на Изабелле, в хрониках не рассказывается. Можно лишь с уверенностью сказать, что, хотя он и был заложником, жилось ему в Англии хорошо. Рыцари разных стран относились друг к другу с почтением. Между ними, следует признать, существовала некая «транснациональная» связь, которая укреплялась, едва военные действия между странами прекращались. Женитьба на Изабелле была Ангеррану, конечно, выгодна: он не только переставал быть заложником, но и освобождался от выкупа. Другой вопрос — что он думал о самой Изабелле, не подходившей на роль непорочной красавицы и вряд ли обещавшей стать смиренной женой.

Жизнь Изабеллы при королевском дворе, где были обычны амурные своеволия, едва ли позволяет рассуждать о ее невинности. Придворные дамы не отличались безгрешностью. Так, Джоанна, вдова графа Холланда, ставшая в 1361 году женой Черного принца, считалась не только «первой красавицей Англии», но и «самой любвеобильной». Она вызывающе одевалась, подражая своими нарядами облачению разбойников Лангедока. На рыцарских турнирах нередко присутствовали, шокируя публику, дамы сомнительной репутации, «весьма привлекательные, но не лучшие в королевстве», одетые в мужские наряды, старавшиеся походить на участников состязания. В цветных блузах, коротких плащах и с кинжалом за поясом, они разъезжали на скаковых лошадях «не страшась Божьего гнева и не тушуясь под взглядами толпы».

В те времена особо порицались женщины, которые выщипывали себе брови и выбривали волосы надо лбом, что полагалось безнравственным, видимо, потому, что противоречило Божьим установлениям. Считалось, что демоны этим женщинам, попавшим в чистилище, в наказание за их мерзости втыкают «раскаленные шилья и иглы в места, из которых вырывали волосы». Когда некого отшельника напугал сон, в котором ему привиделась дама, подвергнутая такому же наказанию, ангел успокоил его, сказав: «Эта женщина заслужила столь ужасную кару».

Жан де Мен в «Романе о Розе» словами дуэньи повествует об ухищрениях, к которым прибегали дамы в XIII–XIV веках, чтобы привлечь к себе внимание противоположного пола. Если у дамы была красивая грудь, она носила платье с декольте; чтобы придать свежесть лицу, она пользовалась различными притираниями, но втайне, чтобы не догадался возлюбленный. Если она опасалась, что у нее изо рта дурно пахнет, то держалась от собеседника в отдалении. Дамы прелестно смеялись и даже плакали обольстительно, красиво ели и пили, стараясь не выпить лишнего и не заснуть за столом. Они ходили в церковь и на приемы в лучших нарядах и при каждом удобном случае приподнимали платье, чтобы показать красивые ноги. Они расставляли сети для всех мужчин, чтобы поймать хоть одного, а если им попадалось несколько, то они делали все для того, чтобы те о своих соперниках ничего не узнали. Дамы никогда не любили бедных, поскольку с них нечего было взять, и старались не жаловать чужестранцев, за исключением случаев, когда те им дарили деньги и драгоценности. Дама неизменно уверяла своего кавалера, что любит его без памяти, понуждая того делать подарки не только ей, но и ее матери, сестрам и даже служанкам.

Возможно, желание дам обогатиться за счет кавалеров преувеличено автором сатирического романа, но сатира всегда опирается на реальность. И для Изабеллы, согласившейся выйти замуж за Ангеррана, деньги имели существенное значение. По слухам, в штате у Изабеллы находились два-три ювелира, семь-восемь вышивальщиц и два или три скорняка.

Если у Изабеллы к ее тридцати трем годам и были любовные похождения, то о них ничего неизвестно, но, судя по времяпрепровождению ее молодых современниц, она не была им чужда. Так, некая высокородная девица семнадцати лет соблазнила Гийома де Машо, поэта и музыканта, человека намного старше ее годами. Возможно, этой девицей была Агнесса Наваррская, сестра Карла Злого. Но кто бы ни была та девица, она понуждала Машо посвящать ей стихи и песни и наконец побудила его предать гласности их отношения в откровенной поэме «Правдивая история». Агнесса — станем так называть ту девицу — передала поэту золотой ключ от своего пояса целомудрия, охранявшего ее «самую недоступную драгоценность». Но, как впоследствии обнаружил Машо, Агнесса все время обманывала его точно так же, как, оказалось, преданная Фьяметта, внебрачная дочь неаполитанского короля, обманывала Боккаччо.

Средневековые девушки достигали брачного возраста в пятнадцать-семнадцать лет, но знатные, высокородные девочки могли быть выданы замуж в детстве или даже в младенчестве. Одна девица, пятнадцатилетняя героиня из стихотворения Дешана «Разве я не прекрасна?», как и Агнесса, имела ключ от своей «драгоценности», но вряд ли такой предмет был принятым в обиходе. Скорее всего, Дешан был знаком с поэмой Машо и этот атрибут героини перенял у него. Считают, что пояс непорочности заимствован из практики мусульман, использовавших для сохранения «драгоценности» женщин специальные скобки с замочком, завезенные в свое время в Европу. Однако это специфическое устройство, потрафляющее чувству собственности мужчин, находчивым европейкам, вероятно, доставляло гораздо меньше хлопот, чем порабощенным восточным женщинам.

В каждой строфе своего сочинения Дешан воспевает женские прелести — алые уста, зеленые глаза, тонкие брови, изящный подбородок, лебединую шею, высокую грудь, осиную талию, стройные ноги — и сопровождает описание это рефреном «Разве я не прекрасна? Разве нет? Разве нет?». Разумеется, это — мужское видение привлекательной девушки, но и Агнесса, и насмешливая Фьяметта были реальными женщинами, хотя обе сделались известными — а виртуально вместе с ними и другие средневековые женщины — благодаря мужскому перу. Сами женщины о себе не высказывались, разве что страдалица Элоиза, жившая в XII веке, и феминистка Кристина Пизанская из XIV столетия. Большинство женщин безмолвствовало.

Средневековые незамужние женщины — как знатные, так и простолюдинки — мало чего не знали об интимных связях с мужчинами. Известны назидательные рассказы шевалье де Ла Тур Ландри, в которых он предостерегает девушек, растущих без матери, от необдуманных чувственных поступков. В своих сочинениях он осуждает разврат и внебрачные связи, иллюстрируя назидания как ссылками на былое (рассказы о дочерях Лота и кровосмешении, которому подверглась Фамарь), так и примерами из окружающей его жизни. Так, он осуждает некую даму, которая для того, чтобы проводить время с возлюбленным, каждый раз говорила мужу, что отправляется в паломничество согласно данному обету. Другой рыцарь из рассказа того же автора советует даме не ходить по ночам в спальни к мужчинам и не принимать у себя всякого без разбора.

В средневековье были популярны не только рыцарские романы. Наряду с ними получили распространение фаблио, небольшие, чаще юмористические рассказы, порой грубые, непристойные и гротескные. Иногда написанные в стихах, как пародии на рыцарские романы, они трактовали интимные отношения как плотские удовольствия и при чтении вслух хорошо принимались публикой: в замках, в тавернах и, возможно, даже в монастырях.

Изабелла могла слышать рассказы Жана де Конде, поэта и ее современника, в Эно, при дворе ее матери. Тематику его сочинений можно проиллюстрировать повествованием об игре в «Правдивый рассказ», проводившейся при дворе перед началом рыцарского турнира. Королева спросила некого рыцаря, есть ли у него дети, на что тот ответил, что у него нет детей. И действительно, он не выглядел человеком, способным в постели доставить удовольствие женщине, ибо «его борода была чуть больше пушка, существующего у дамы в известном месте». Королева ответила, что верит ему, «поскольку легко судить по состоянию сена, хороши ли вилы для ворошения». Затем рыцарь задал королеве вопрос: «Ответь мне без утайки, есть ли у тебя волосы между ног?» Королева ответила отрицательно, что рыцарь прокомментировал: «Я верю тебе, ведь на утоптанной дорожке трава не растет».

Авторы фаблио в основном смеются над обманутыми мужьями, но иногда эта незавидная участь выпадает на долю незадачливого любовника. В этих рассказах мужчины изображаются как привлекательными, так и противными, а женщины неизменно выступают в роли соблазнительниц и обманщиц. Они непостоянны, неразборчивы в средствах, бесстыдны, вздорны, распутны. Фаблио в известной степени реалистичны, но вряд ли ближе к жизни, чем рыцарские романы, а вот изображение в этих рассказах женщин как непристойных особ отражает общее отношение к ним того времени, тон которому задавала церковь.

Церковь считала женщин коварными искусительницами, помехой святости, ловушкой дьявола для поимки мужчин. В «Зеркале» Винсента из Бове, энциклопедии XIII столетия, любимого сочинения Людовика Святого, женщина — «ненасытное существо, которое постоянно смущает мужчин и способствует их разорению, а также вместилище разнообразных тревог и препятствие набожности». Винсент был доминиканским монахом, членом ордена, породившего инквизицию, и, возможно в угоду своим собратьям, слегка переусердствовал в обвинениях, но и другие проповедники того времени женщин не жаловали. Они объявили женщин рабынями тщеславия и суетной моды, понуждавшей их облачаться в непристойные одеяния, вызывающие похотливые желания у мужчин. Правда, в то же время проповедники признавали, что многие женщины слишком заняты детьми и домашним хозяйством, для того чтобы должным образом думать о служении Богу.

В те времена богословие считалось прерогативой мужчин, полагавших, что в первородном грехе виновата женщина. Разве не по почину женщины случилось несчастье, понудившее Адама покинуть рай? В Книге Бытие первородный грех заключается в неповиновении Богу через познание греха и зла, а история грехопадения служит источником всех тягот человеческой жизни. В христианском учении, согласно святому Павлу, первородный грех стал вечной виной человечества, а Христос принес себя в жертву за грехи человеческие и стал вечным искуплением за людей. Святой Августин придал грехопадению сексуальное содержание и поставил христианскую догму в оппозицию самому сильному человеческому инстинкту. Парадоксальным образом отрицание плотского удовольствия сделалось источником притяжения, что предоставило церкви власть над людьми, а верующих поставило перед постоянной дилеммой — грешить или не грешить.

«В любви нет греха!» — восклицала Батская ткачиха. В ее восклицании чувствуется смятение и даже чувство вины, хотя, вероятно, она не очень обеспокоена тем, что то и дело «грешит». Наиболее откровенно во все века секс славили женщины, но супружеский долг почитался общим. В этом вопросе богословы ссылались на поучение святого Павла: «Посему… человек… прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть», но они настаивали на том, что секс должен служить продолжению рода, но ни в коем случае удовольствию.

Святой Августин полагал, что Бог и Природа придали совокуплению удовольствие для того, чтобы побудить мужчину к этому акту и тем самым продолжить род человеческий и поклонение Богу. Совокупление только для наслаждения без учета надобностей Природы есть прегрешение как против Бога, так и против самой Природы. Обет безбрачия и целомудрие женщины — предпочтительные состояния человека, поскольку ведут к ничем не ограниченной любви к Богу («к женитьбе и замужеству бессмертной души»).

Борьба с похотью одолевала некоторых людей на протяжении всей активной жизни, но большинства она не затрагивала. Эта борьба не одолевала и Окассена, героя средневекового рыцарского романа, который предпочитал раю ад, если он мог там оказаться со своей возлюбленной Николеттой. Не коснулся этой борьбы и «Роман о Розе», монументальное возвеличивание любви. Этот роман состоит из двух частей, написанных двумя разными авторами с интервалом в пятьдесят лет. Первая часть романа написана в куртуазной манере, а вторая полна скрытых изящной словесностью непристойностей. Когда 21 789 строк романа, полного аллегорий, подходят к концу, герой наконец завоевывает свою Розу, с которой срывает все лепестки, проливая семя в самый центр бутона и «исследуя чашечку цветка до самого дна».

А вот Петрарка после двадцати лет воспевания прекрасной Лауры, когда ему пошел пятый десяток, но «еще оставались силы и не угасло желание», стал отцом двух внебрачных детей от связи с другими женщинами, после чего он постарался избавиться от излишеств пылкого темперамента, «к которому в глубине души питал отвращение». Хотя он еще испытывал влечение к женщинам, Петрарка стал исповедоваться в грехах, молиться семь раз в день и наконец решил избегать общения с женщинами, без которых не мыслил своего существования раньше. Чтобы погасить пагубное желание, он увлекся мыслями о том, что «вправду представляют собою женщины», видимо, руководствуясь церковной доктриной, согласно которой «красота женщины прикрывает ее внутреннее уродство».

Опасность чувственных связей с женщинами обычно осознавалась мужчинами в конце жизни, когда их желание угасало и приходила боязнь за свои грехи попасть в ад. Так, Дешан, воспевавший в молодости любовь, в конце жизни разразился «Зерцалом брака», сочинением, в котором представил брак мучением для мужчин. В этом произведении из двенадцати тысяч строк Дешан вторит церковным установлениям и перечисляет пороки женщин: распутство, вздорность, своенравие, расточительность, невоздержанность на язык и изнурение мужа чувственными желаниями. И все же Дешан (кстати, бывший примерным мужем) прежде всего — поэт, воспевавший любовь и плотские удовольствия.

Церковная догма, твердо установившая, что совокупление только для наслаждения есть не что иное, как грех, вызывала немало вопросов. Если таинство брака священно, как может сексуальное удовольствие в браке быть греховным? Если удовольствие простительный грех, то почему, становясь похотливым или чрезмерным желанием, оно становится смертным грехом? Является ли зачатие ребенка вне брака, служащее для произведения отпрысков, более тяжким грехом, чем сексуальное удовольствие в браке без цели зачать ребенка? Может ли муж спать со своей женой в период ее беременности, когда зачатие невозможно? Если женатого мужчину искушает другая женщина, а он, чтобы «охладить» вспыхнувшее при этом желание, ложится спать со своей женой, то не является ли это грехом во спасение от другого греха? Если рыцарь, оправляясь в крестовый поход, оставляет дома жену, то не является ли это пренебрежением к воспроизводству потомства, хотя и не расходится с учением церкви? Конечно, все эти вопросы, главным образом, задавали себе критические умы, обыкновенных людей они мало заботили.

Как и к ростовщичеству, к сексу относились неоднозначно, за исключением общего негативного отношения к любой сексуальной практике, противоречащей законам природы. Все отклонения от этих законов назывались «педерастией». Этот термин обозначал не только гомосексуализм, но и любой сексуальный контакт с человеком противоположного пола, если он совершался в «неподходящей» позиции или задействовал «неположенное» отверстие. Этим же термином называли занятие, свойственное Онану, и скотоложство. Все это считалось педерастией, извращением законов природы, выступлением против Бога и потому «самым тяжким грехом» в распутстве.

Брак признавался связью мужчины и женщины, объединенных общими интересами. Эта тема развивается в «Кентерберийских рассказах», при этом наиболее дискутируется вопрос: кто главный в семье — муж или жена. Этот вопрос актуален и для «Парижского домовода», составленного неизвестным французским автором для своей пятнадцатилетней жены. В этом руководстве семейной жизни говорится о том, что жена должна выполнять все распоряжения мужа, а своим поведением — доставлять ему удовольствие, ибо «удовольствие мужа для жены превыше всего». Жена не должна быть надменной, не должна прекословить мужу, особенно на людях, поскольку, согласно установлению Бога, «женщина подвластна мужчине», но она может добиться желаемого от мужа любовью и послушанием. Жене следует искусно и деликатно отвращать мужа от безрассудных поступков, но никогда не ворчать и не придираться к нему, потому что мужчина не склонен подчиняться жене и действовать по ее наставлениям.

Жен, имеющих обыкновение перечить мужьям, нередко наказывали. Ла Тур Ландри рассказывает о том, как некий муж, которого жена отчитала на людях, разъярился до такой степени, что ударом кулака сбил ее с ног, сломав ей при этом нос, после чего «злая на язык женщина не смогла показываться на публике», чего заслужила «за пререкания с мужем». Средневековые авторы, упоминая в своих работах о женщинах, неизменно советуют им быть послушными и уступчивыми, и можно предположить, что женщины того времени отличались противоположными качествами. Например, гнев воплощался в то время в образе женщины, хотя другие грехи, в основном, олицетворяли мужчины.[7]

Если средневековая женщина действительно отличалась сварливостью, то надо думать, что брань и вздорность были ее единственным средством против безоговорочного подчинения мужу. Фома Аквинский считал, что для поддержания порядка в семье одни должны повиноваться другим, «более умным», и потому женщина, «слабая и душой, и телом по природе своей», должна в полной мере подчиняться мужчине, «сильному и духом, и телом». Фома Аквинский также считал, что отца следует любить больше, чем мать, потому что он — инициатор зачатия, а роль матери при этом пассивна. Как полагал тот же автор, мать должна заботиться о ребенке в младенчестве, а ответственность за его воспитание, как духовное, так и физическое, должен нести отец.

Оноре Боне в своем сочинении задается вопросом: может ли королева в отсутствие короля, когда управляет страной, судить рыцаря за провинность? И сам же отвечает на этот вопрос: нет, не может, «поскольку не вызывает сомнения, что мужчина превосходит любую женщину как умом, так и добропорядочностью, и потому женщина не может судить того, чьи достоинства превышают ее умственные и нравственные начала».

В середине XIV столетия получила распространение история безропотной терпеливой Гризельды, рассказанная Боккаччо, затем Петраркой и Чосером (в «Рассказе студента») и наконец изложенная автором «Парижского домовода».

Гризельда безропотно отнеслась к словам своего жестокосердого мужа, когда тот сообщил ей, что хочет убить их детей. В дальнейшем оказалось, что этот бесчувственный эгоист всего лишь хотел проверить, насколько жена покорна и послушна ему. Когда Гризельда узнала об этом, она охотно вернулась в объятия своего мужа.

Автор «Парижского домовода», человек с добрым сердцем, хотя и изложил вслед за другими авторами историю смиренной Гризельды, считал, что история эта малоправдоподобна, но все же вставил ее в свое руководство, посчитав, что его жена должна с ней ознакомиться, чтобы в разговоре с другими дамами, любившими в часы досуга послушать развлекательные рассказы, поддержать разговор, если он коснется популярной в то время истории. Чосер также считал, что история эта малоправдоподобна, да вдобавок унижает женщин, и потому, завершая «Рассказ студента», дает дамам утешительные советы:

Коль ты красива, на глазах людей

Цвети и надевай все украшенья.

А коль дурна, расходов не жалей,

Чтоб приобресть друзей для услуженья.

Будь весела, как листья лип весной,

А мужу предоставь плач, вой, мученья.

Любовь в замужестве, несмотря на игривость куртуазных романов, все же являлась целью супругов. Но эта задача взваливалась на плечи жены, обязанной завоевать любовь мужа и «принести в семейную жизнь мир и спокойствие» через постоянную заботу о муже и проявление кротости, покорности и терпения. Все советы автора «Парижского домовода» сводятся, по существу, к одному: «Чтобы наилучшим образом угодить мужчине, следует доставить ему удовольствие». Третье сословие, к которому принадлежал автор «Парижского домовода», придавало большее значение браку, чем знать, что объяснялось более близкими отношениями между супругами в буржуазной семье. В английском Данмоу, городе в Эссексе, одаривали копченым свиным боком супружескую чету после года совместной жизни и клятвенного заверения в том, что супруги никогда не бранились и не жалеют о вступлении в брак.

В средневековье, наряду с культом куртуазной любви, возвысившим знатных дам, распространился и культ Девы Марии, но эти духовные устремления не мешали бесславить женщин за пустословие, пересуды, кокетство, назойливость, фантазерство, сентиментальность и чрезмерное сострадание к странствующим студентам и нищим. Женщин также порицали за поведение в церкви. Придя в храм, они до крайности суетились: поминутно окропляли себя, молитвы читали вслух, преклоняли колени перед каждой святыней, крутили головой, обращая на все внимание, а вот проповеди нисколько не слушали. Доставалось даже монахиням, которые, как считалось, постоянно угрюмы и раздражительны, «словно собаки, сидящие на цепи». В монастыри женщины уходили по разным причинам: одни по религиозным соображениям, другие — разуверившись в мирской жизни, а третьих в монастырь отдавали родители. Но, как правило, монастыри были доступны лишь тем, кто мог сделать церкви достаточное пожертвование.

В средневековье женщины в возрасте от двадцати до сорока лет умирали чаще мужчин-ровесников, что, вероятно, обусловливали смертность при родах и недостаточная сопротивляемость женского организма болезням. После сорока лет смертность женщин была ниже, чем у мужчин, и вдовам разрешалось выйти замуж вторично.

В повседневной жизни знатные дамы, как и простолюдинки, имели свои обязанности, вытекавшие из их социального положения, а порой определявшиеся стечением обстоятельств. Крестьянки могли арендовать участок земли и тогда выполняли ту же работу, что и мужчины, но в связи с более низким заработком имели меньший доход. Женщины объединялись иногда в гильдии, занимались прядением, ткачеством и даже пивоварением. К занятию некоторыми ремеслами женщин не допускали, за исключением жен и дочерей членов гильдии. Купчихам в отсутствие мужа помимо домашних дел приходилось вести бухгалтерию и следить за торговлей.

Некоторые женщины имели познания в медицине. В 1322 году в Париже преследовали судебным порядком некую Якубу Фелицию за то, что она, не имея научной степени, занималась лечением горожан. Однако один из свидетелей на суде показал, что, по мнению многих людей, Якуба Фелиция «более сведуща в медицине, и особенно в хирургии, чем лучшие парижские доктора». В шестидесятые годы в Болонском университете преподавала Новелла д’Андреа. Она была так красива, что приходила на лекции в шляпке с вуалью, чтобы не будоражить студентов. Правда, о научной квалификации этой женщины в хронике не сообщается.

У жен кастелянов забот было еще больше. Они даже занимались порой защитой замков от неприятеля. Четырнадцатый век сопровождался бесконечными войнами, и кастеляны участвовали в боевых действиях и иногда попадали в плен. В их отсутствие жены кастелянов, как, например, Иоанна де Монфор, выполняли их непростые обязанности, связанные с принятием сложных решений во время осады замка. А вот Марсии Орделаффи пришлось защищать целый город, Чезену, в то время как ее не в меру вспыльчивый муж (убивший своего сына) защищал другой итальянский город от папских войск. Марсия, несмотря на наличие у противника осадных машин, бомбардировку улиц камнями и непрекращавшиеся попытки противника взять город штурмом, наотрез отказалась сдаться. Когда она узнала, что ее ближайший советник ведет тайные переговоры с противником, то арестовала его и предала смерти. Только когда рыцари известили ее, что падение цитадели приведет к гибели всего населения и что они намерены сдаться даже без ее ведома, Марсия согласилась вступить в переговоры с противником и провела их весьма успешно. Ей гарантировали, что сохранят жизнь ей самой, ее семье, окружению и всем солдатам, воевавшим на ее стороне. Говорили, что она опасалась лишь гнева своего сурового мужа и, видно, не без причины, потому что, несмотря на свои показные куртуазные устремления, рыцари нередко избивали строптивых, как им казалось, жен. Граф Арманьяк был предан суду за нанесение своей жене сильных побоев и содержание ее взаперти с целью присвоить себе ее собственность.

Среди образованных женщин XIV столетия следует выделить Кристину Пизанскую, единственную средневековую женщину (насколько это известно), зарабатывавшую на жизнь литературным трудом. Она родилась в 1364 году и была дочерью Томмазо де Пизано, врача и астролога с докторской степенью, полученной в Болонском университете. В 1365 году, по приглашению французского короля Карла V, Томмазо переехал вместе с семьей в Париж и стал служить королю. Отец учил Кристину латыни, философии и многим другим наукам, не принятым при обучении женщин. Через десять лет, после смерти отца и внезапной кончины мужа, она осталась одна с тремя детьми на руках, лишившись средств к существованию. Тогда Кристина занялась литературным трудом, занятием, которое не оставляла всю жизнь. Она начала с поэзии, рассказывая в рондо и балладах о счастливом замужестве и горькой доле вдовы.

Никто не знает, как трудно утихомирить мое бедное сердце,

Чтобы скрыть свое горе, ведь я не нахожу ни у кого утешения.

Когда нет любви, на глаза просятся слезы,

Но я не жалуюсь, не скулю и не хнычу,

А смеюсь, когда надо плакать,

И, без размера и рифмы, наскоро сочиняю стихи,

Чтобы унять сердечные раны.

Проникновенные лирические стихи (и, возможно, симпатия, которую вызывала Кристина) развязали кошельки высокородных людей, считавших своей обязанностью покровительствовать искусству, что воодушевило Кристину продолжить труды, и она взялась за переводы и переложение работ других авторов — привычная литературная практика того времени. Кристина работала в разных жанрах. Она написала большую работу о военном искусстве, основанную на труде Вегеция «Краткое изложение военного дела», роман на мифологическую тему, трактат об образовании женщин и ценную историческую работу — биографию Карла V. В «Книге о Граде женском», посвященной известным женщинам прошлого, Кристина повествует о своей достопримечательной жизни и о своей страстной любви.

Кристина написала пролог к работе Боккаччо — «О знаменитых женщинах», которую перевела на французский. В прологе Кристина задается вопросами: «Почему мужчины единодушны в приписывании женщинам слабости?», «Почему женщины хуже мужчин, ведь они тоже созданы Богом?» В прологе изображены три аллегорические фигуры: Справедливость, Вера и Милосердие, по мнению которых «нынешнее восприятие женщин навязано заносчивыми мужчинами». Чтобы оценить женщин по праву, они рассказывают о женщинах прошлого: о Церере, способствовавшей успешному земледелию, об Арахне, положившей начало ткачеству, о героинях Гомера и мученицах за христианскую веру.

В «Послании к богу любви» Кристина задается вопросом: почему раньше во Франции женщин чтили и уважали, а теперь их оскорбляют не только простолюдины, но и образованные знатные люди? «Послание» — явный протест против клеветнического изображения женщин во второй (сатирической) части «Романа о Розе», написанной Жаном де Меном. Профессиональный писатель, магистр искусств Парижского университета, Жан де Мен был Джонатаном Свифтом своего времени, сатириком, обличавшим доктринерство в философии и религии и едко смеявшимся над куртуазной любовью. Жан де Мен ратовал за естественные поступки и чувства, за близость к природе и высмеивал фарисейство и целомудрие, которые олицетворяли в его сочинении нищенствующие монахи. Но, подобно церковникам, ставившим в вину женщинам порождение у мужчин плотских желаний, Жан де Мен обвинял женщин в утрате человечеством возвышенных идеалов. Считая куртуазную любовь искусственным восхвалением слабого пола, он сделал женщин олицетворением вероломства и лицемерия и верно, как сам считал, показал изнанку куртуазной любви с высоты положения безгрешного самоуверенного мужчины. Не так ли в наши дни полицейские сажают за решетку проституток, а к их клиентам относятся снисходительно?

Своим протестом Кристина старалась вызвать дискуссию между сторонниками и противниками Жана де Мена. Но она не забывала и о поэзии, в которой звучали меланхоличные нотки.

Уж месяц прошел с тех пор,

Как мой милый покинул меня,

И сердце мое молчит

С того самого горького дня.

«Уезжаю. Прощай!» — молвил он,

Не услышав мой скорбный стон.

Как печальная судьба моя,

Целый месяц прошел с тех пор.

Как видно из дошедших до нас книг Кристины, роскошно переплетенных, ее работы пользовались успехом, по меньшей мере, у образованных богатых людей. В возрасте пятидесяти четырех лет она ушла в монастырь. Кристина прожила еще одиннадцать лет и в эти годы написала поэму, посвященную женщине, возвысившейся в то время над другими людьми, — Жанне д’Арк.

В XIV веке на литературной стезе проявила себя и другая женщина, англичанка Марджери Кемп. В двадцатилетием возрасте Марджери вышла замуж, но после первых родов тяжело заболела, и ей не давали покоя видения, призывавшие ее отречься от мира. Она стремилась следовать этим установлениям и посвятила свою жизнь паломничеству. О своих странствиях и видениях она написала книгу, надиктовав ее двум писцам, которая получила известность как «Книга Марджери Кемп». Во время паломничества в Иерусалим Марджери на месте мученичества Христа «испытала безграничную горесть и великую щемящую боль». После этого у нее начались припадки, сопровождавшиеся безудержным плачем. Припадки эти повторялись с разными интервалами: когда происходили раз в месяц, когда раз в неделю, иногда ежедневно, а то и следовали один за другим и настигали даже в церкви или на улице. Вид распятия вызывал у нее неистовое волнение, а когда она видела раненого человека или покалеченное животное, или когда при ней били ребенка или хлестали лошадь кнутом, ей казалось, что она видит, как истязают Христа. Марджери старалась на людях скрывать чувства и не плакать навзрыд, чтобы не раздражать окружающих, ибо ее постоянно осыпали ругательствами. Одни полагали, что она злоупотребляет вином, другие — что в нее вселился злой дух и лучше бы ей отправиться на тот свет. Марджери Кемп была, разумеется, неприятной соседкой, как и всякий, кто не в силах скрыть своих душевных страданий.

Двадцать седьмого июля 1365 года в Виндзорском замке Изабелла Английская и Ангерран де Куси сочетались браком. На пышном празднестве выступали лучшие английские менестрели. На невесте переливались, горели и искрились драгоценные камни стоимостью 2370 фунтов 13 шиллингов и 4 пенни — свадебный подарок, преподнесенный Изабелле семьей. Приданое Изабеллы, увеличившееся после смерти сестры, теперь составляло четыре тысячи фунтов годового дохода. Подарок английского короля Ангеррану был не менее ценен: он получил свободу без всякого выкупа.

Четыре месяца спустя, в ноябре, супружеская чета получила разрешение короля уехать во Францию. Эдуард расстался с дочерью неохотно и в письме, ей написанном, подчеркнул, что отпускает ее лишь для того, чтобы «ознакомиться со своими французскими землями и поместьями». Изабелла в то время была уже в положении, и Эдуард в том же письме дал дочери обещание, что все ее дети, рожденные за границей, станут наследовать земли в Англии и «обладать всеми другими причитающимися правами, как если бы они родились на территории английского королевства».

В апреле 1366 года у Ангеррана и Изабеллы родилась дочь Мария. Не прошло и месяца после этого, как Изабелла с мужем и дочерью поспешила вернуться в Англию. До порта она ехала в четырехколесном крытом фургоне с мягкими комфортабельными сиденьями. Изабелла захватила с собой в дорогу постельное белье, серебряную посуду и даже кое-какую мебель. Впереди ехали слуги, чтобы заранее обустроить помещение для ночлега. Нелегкое путешествие с новорожденной дочерью на руках, сначала по тряской дороге, а затем по, возможно, бурному морю казалось странным и даже безрассудным поступком со стороны Изабеллы, но, видимо, ее тянуло домой. За все годы замужества Изабелла в Куси-ле-Шато так и не прижилась, и как только Ангерран уезжал по делам на долгое время, она немедленно возвращалась ко двору своего отца. Возможно, в огромном замке, возвышавшемся на холме, она чувствовала себя неуютно, но более вероятно, она просто стремилась туда, где прошла ее молодость и где все ей потакали.

Едва Ангерран вместе с семьей возвратился в Англию, Эдуард постарался как можно теснее приблизить его к себе. Одиннадцатого мая 1366 года канцлер в присутствии Эдуарда оповестил членов парламента, что «поскольку король выдал свою дочь замуж за Ангеррана де Куси, владельца превосходных поместий в Англии и во Франции, Эдуард полагает, что породнившийся с ним Ангерран достоин титула графа, и потому просит парламент согласиться с этим намерением». Парламент охотно одобрил предложения Эдуарда, представив королю право определить самому, какие земли даровать Ангеррану, в итоге наделенному графством Бедфорд. Пополнился новым членом и орден Подвязки. С этого времени Ангерран под именем Ингелрам[8], граф Бедфорд, стал появляться в английских хрониках.

В то же время Эдуард подарил Изабелле новые земли, приносившие ей в год двести фунтов. Она, как обычно, распоряжалась этими деньгами по-своему, пуская их на дорогие покупки. Казалось, сорить деньгами на такого рода приобретения стало для Изабеллы навязчивым состоянием. Больше того, она нередко покупала дорогостоящие товары в кредит (к примеру, шелк, бархат, тафту, парчу), и эти ее долги приходилось оплачивать Эдуарду, который с той же смиренностью выкупал отданные дочерью в заклад драгоценности.

В 1367 году незадолго до Пасхи (отмечавшейся тогда 18 апреля) у Ангеррана и Изабеллы, когда они находились в Англии, родилась еще одна дочь. Ее назвали Филиппой в честь бабушки-королевы. Эдуард и Филиппа преподнесли внучке серебряную посуду: шесть кубков, шесть чашек, четыре кувшина, четыре блюда, двадцать четыре тарелки и столько же солонок и ложек; стоимость подарка составила 239 фунтов, 18 шиллингов и 3 пенни.

Ангерран и в дальнейшем был в милости у английского короля, который ввел его во владение еще одним графством — теперь во Франции. Одним из французских заложников в Англии был Ги де Блуа де Шатийон, граф де Суассон, племянник Филиппа VI и Карла де Блуа Бретонского, который, несмотря на свое высокое социальное положение, не мог собрать необходимых денег для выкупа. Тогда он с согласия взошедшего на французский престол Карла V, чтобы наконец получить свободу, уступил свое графство английскому королю, а Эдуард, в свою очередь, пожаловал это графство зятю в качестве приданого Изабеллы, назначенного в размере 4000 фунтов. Так, Ангерран стал графом де Суассон. Графство это соседствовало с землями де Куси, и теперь во владении Ангеррана оказалась значительная часть Пикардии. В июле 1367 года граф де Суассон вместе с семьей возвратился во Францию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.