ГЛАВА 17 ВОЗВЫШЕНИЕ ДЕ КУСИ

ГЛАВА 17

ВОЗВЫШЕНИЕ ДЕ КУСИ

Вновь став «истинным французом», де Куси оставался правой рукой короля до самого конца его правления. Несмотря на то что Карлу V исполнился всего 41 год, он чувствовал, что время поджимает. В феврале 1378 года его супруга, королева Жанна Бурбонская, ровесница Карла, умерла от родовой лихорадки, произведя на свет дочь Екатерину. Через три недели скончалась и последняя из пяти старших дочерей, так что из восьми детей короля остались лишь двое сыновей и новорожденная девочка. Король страшно горевал по жене, и «многие другие хорошие люди — тоже, потому что они с королевой любили друг друга, как верные супруги». Спустя месяц случилась еще одна смерть — еще до раскола — скончался папа Григорий XI, с которым Карл был очень близок, в ноябре умер и дядя короля — император, а вслед за ним и давний союзник Карла, король Кастилии Энрике. Во всех этих потерях Карл не мог не ощутить приближение собственного конца, а потому он торопился оставить свое королевство в мире и согласии.

С этой целью он хотел уничтожить три источника опасности — постоянные предательства Карла Наваррского, альянс герцога Бретани с англичанами и непрекращающуюся войну с Англией. Военные и дипломатические таланты де Куси и надежность, на которую обратил внимание еще Григорий XI, сделали Ангеррана опорой для короля. Первым заданием, которое Карл дал де Куси, было окончательно изгнать Карла Наваррского из Нормандии.

Узнав об этом, Карл Наваррский снова договорился тайком — открыл Нормандию англичанам, и тогда Карл V поклялся выставить неверного вассала из всех городов и замков, которые у него имелись. У Наваррского было два сына, в Нормандии на их имя были оформлены феоды. Поскольку их мать, сестра Карла V, скончалась, дядя мог оформить опекунство, ссылаясь на закон, оспорить который было нельзя: оба сына в это время находились при французском дворе. Почему их отец позволил этому случиться, неясно, разве только он собирался замаскировать свои отношения с Англией.

Законное свидетельство измены Наваррского представилось, когда в Париж прибыл его канцлер Жак де Рю с письмами для сыновей. При допросе де Рю сознался — без пыток, как отметил в своем дневнике король, — что Карл Наваррский планировал отравить короля сразу после Пасхи, собирался устроить это с помощью королевского пекаря. Воспользовавшись суматохой и переходом трона по наследству, Карл Наваррский захватил бы французские крепости на Сене, а англичане тем временем высадились бы в Нормандии.

В эту историю легко поверили, ведь Наваррский уже покушался на жизнь своего шурина графа де Фуа, и в той мелодраме, как в зеркале, отразился весь «мертвенный блеск» XIV столетия. Де Фуа женился на кокетливой Агнес, сестре Наваррского, однако будучи человеком «с горячими страстями», не прекратил любовных интрижек, в результате Агнес обиделась и ушла искать пристанища у брата. Из-за денежной ссоры король и граф уже пребывали в натянутых отношениях. Когда пятнадцатилетний сын Агнес Гастон пришел к матери и умолял вернуться, она отказалась — пусть, мол, об этом попросит ее супруг. Карл Наваррский дал своему племяннику мешочек с порошком и сказал, что это заставит его отца пойти на мировую, только мальчик должен сохранить все в тайне, иначе ничего не получится. По возвращении Гастона домой мешочек с порошком обнаружил его брат-бастард Ивен, он показал мешочек графу, и тот скормил порошок одной из собак. Бедняга умерла в жутких судорогах.

Граф не стал убивать наследника — единственного законнорожденного сына, — но заточил его в крепость, а всю свиту Гастона, ездившую в Наварру, допросил и пятнадцать человек казнил. Гастон же, поняв, что дядя замыслил сделать его убийцей, впал в отчаяние и отказался принимать пищу. Услышав об этом, граф де Фуа, чистивший на ту пору ножом ногти, помчался к сыну, схватил его за горло, завопил: «Ну что, предатель, почему ты не ешь?» и случайно порезал ему шею ножом, который был у него в руке. Не проронив ни слова, мальчик упал, рана оказалась смертельной, и Гастон скончался в тот же день. К длинному списку прегрешений Карла Наваррского прибавился еще один смертный грех.

Подтверждением преступлений и предательств Карла Наваррского против короля Франции стала зашифрованная корреспонденция, которую изъяли у арестованного советника Пьера дю Тертра. На суде огласили все собранные свидетельства и признания, подписанные двумя советниками. Суд прошел в торжественной обстановке, на нем присутствовали множество магистратов, священнослужителей, нотариусов, торговцев и гостей Парижа. Обоим советникам вынесли смертный приговор и немедленно привели его в исполнение. На эшафоте остались лежать обезглавленные трупы, а на четырех главных городских воротах повесили отрубленные конечности.

Нормандская кампания была готова начаться. При первом сообщении о предательстве Наваррского французский король собрал в Руане армию и «спешно послал за сиром де Куси и сиром де Ривьером». Он подчинил их номинальному вождю похода, герцогу Бургундскому. Опасаясь высадки англичан, Карл V поставил де Куси и Ривьеру задачу — завоевать города и замки Наварры, особенно те, что находились вблизи побережья, и сделать это требовалось как можно скорее — силой или путем переговоров. Бюро де ла Ривьер, канцлер короля, с которым де Куси был близко связан и в этой, и в последующих кампаниях, принадлежал к выходцам из буржуазных кругов, братья короля называли их «мармозетами», имея при этом в виду каменных обезьянок, глядящих с карнизов и колонн церквей. Де Ривьер был вежливым и любезным человеком, Карл V его высоко ценил и определил ему ведущую роль в регентском совете. Король учредил этот совет, сознавая, что, когда он умрет, дофин будет еще ребенком.

В союзе де Куси и де Ривьера гармонично сочетались военная и политическая стратегии. Осада укрепленных городов была медленной и затратной. Для быстрой сдачи населенного пункта требовалось согласие осаждаемых, но для его получения необходимо было продемонстрировать силу, а в большинстве случаев и провести «предупредительный» штурм. Для придания большей убедительности своей позиции полководцы взяли с собой сыновей Карла Наваррского и «показывали их противнику, убеждая в том, что война ведется ради наследия этих детей».

Первой целью был Байе — «красивый и сильный город» на полуострове Котантен, там можно было ожидать высадки англичан. Город находился в десяти милях от места, гораздо позднее получившего известность как Омаха-бич. Де Куси и Ривьер привели войско под крепостные стены, предъявили молодого наследника Наваррского как законного правителя и предупредили горожан — «весьма внушительно», — что если город будет взят штурмом, «все вы будете зарезаны, а на вашем месте поселятся другие». В каждом таком случае у капитана наваррского гарнизона возникала проблема: его могли обвинить в предательстве, если он уступит без боя, однако горожанам не было резона сопротивляться. И поскольку в случае победы осаждающей стороны капитанов обычно запирали в цитадели, они предпочитали обороняться.

На гарнизон Байе уговоры епископа и сыновья Карла Наваррского во вражеском войске произвели сильное впечатление, поэтому горожане попросили три дня перемирия для обсуждения условий. Такие переговоры всегда были непростым делом: документ требовалось оформить письменно, подписать, заверить печатью и отдать по экземпляру каждой стороне. Когда с этим было покончено, де Куси и Ривьер вошли в город и завладели им от имени короля Франции. Заменив магистратов собственными назначенцами и во избежание бунта оставив в городе гарнизон, они двинулись по полуострову к следующей крепости. Города и замки, осаждаемые «оружием и словом», брались без большой потери времени, хотя и с применением суровых осадных мер — под стены подкладывали заряды, сходились в боях, с обеих сторон были убитые и раненые. Чтобы не тратить время попусту, де Куси и Ривьер предлагали выгодные условия и разрешали убежденным сторонникам Наваррского уйти, если они того хотели. Тесно сотрудничая с Ривьером, де Куси продемонстрировал холодный политический расчет — черту, которая была свойственна и французскому королю; к тому же Ангерран зарекомендовал себя человеком действия.

Самого Наваррского в Нормандии не было, когда на эту территорию напал король Кастилии. Поскольку ветры дули в противоположном направлении, туда смогли пробиться лишь несколько кораблей его английских союзников. Одной группе удалось захватить Шербур, однако французы осадили город и заперли в нем противника. Наваррским капитанам повсеместно приходилось делать тяжелый выбор: в случае сопротивления помощи ждать было не от кого, а в случае сдачи территории король Наварры потерял бы Нормандию. Эвре, главный город его нормандских владений, защищал самый сильный гарнизон, и верное Наваррскому население отчаянно сопротивлялось де Куси и Ривьеру. Каждый день они начинали штурм и так плотно окружили город, что в конце концов Эвре вынужден был капитулировать. Падение Эвре восхитило французского короля, и он приехал в Руан приветствовать победителей, ведь они «столь быстро отличились». Только Шербур выдерживал длительные осады, поскольку англичане снабжали его с моря. В разное время осадой города руководили Дюгеклен и де Куси.

С этим единственным исключением к концу 1378 года Карл Наваррский потерял в Нормандии все свои владения. Крепостные стены и укрепления были снесены, чтобы «никогда более не попасть в руки врагов Франции». Сеньория Монпелье, последнее владение Карла Наваррского на юге Франции, была захвачена герцогом Анжуйским. После тридцатилетнего маниакального плетения интриг Карл Наваррский, сломленный и всеми покинутый, доживал последние десять лет в своем горном королевстве, слишком тесном для его души. Все равно что Сатана, запертый в загоне для овец.

Знаменитые рыцари, ставшие впоследствии компаньонами де Куси, приняли участие в эпизодах нормандской кампании. Среди них можно отметить брата покойной королевы — добродушного, пусть и невзрачного, герцога Людовика де Бурбона, энергичного нового адмирала Жана де Вьена и, самое главное, — одноглазого Оливье де Клиссона, это он при осаде Эвре привел на помощь де Куси бретонцев. То ли в это, то ли в какое-то другое время эти два совершенно непохожих друг на друга персонажа сдружились, как только могут сдружиться братья по оружию, когда оба оказывают друг другу взаимную поддержку и делят доходы пополам.

Де Клиссон происходил из беспокойного бретонского семейства. Его отец, обвиненный в связях с Эдуардом III, был обезглавлен Филиппом VI. Король арестовал его посреди турнира, заточил в тюрьму и нагим провел без суда к месту казни. По слухам, жена жертвы отвезла отрубленную голову мужа из Парижа в Бретань, положила перед своим семилетним сыном и заставила того поклясться в ненависти к Франции. Затем на лодке, в штормовую погоду, изнуренные голодом, они уплыли в Англию, где Эдуард всеми силами старался завоевать лояльность бретонцев и осыпал благодеяниями вдову и сына де Клиссона.

Оливье воспитывался при английском дворе вместе с юным герцогом Жаном де Монфором; герцог ревновал его и ненавидел, Оливье отвечал ему тем же. Жан отличался высокомерными аристократическими манерами, поскольку у него было раздутое представление о собственной персоне. Клиссона одно время называли «грубияном» за плебейский язык. Оливье помнил о данной клятве и с невероятной яростью сражался против французов при Реймсе, Оре, Кошереле и в Испании при Нахере. Он размахивал двуручным мечом с такой силой, что, как говорят, «никто из тех, кто получал эти удары, более не поднимался», хотя однажды сам не смог увернуться от вражеского топора, пробившего ему шлем, и в результате потерял глаз. В ходе войны в Бретани Монфор разозлил Клиссона тем, что выделял сэра Джона Чандоса, и, когда герцог наградил Чандоса — отдал ему город и замок, — Клиссон обвинил Монфора, оскорбил его и снес предназначенный для Чандоса замок, а из развалин построил себе новый дом.

Карл V вернул де Клиссону земли, конфискованные у отца, осыпал подарками и даже посылал ему, «как другу», оленье мясо. Причина то ли в материальных «аргументах», то ли в высокомерии англичан по отношению к французам, только в 1369 году Оливье снова стал французом и обратил свою ярость на бывших сторонников. Ярость эта достигла предела, когда он узнал, что его оруженосец, раненный и захваченный в плен, убит, поскольку англичане обнаружили, что он служит де Клиссону. Оливье торжественно поклялся, что во имя Богоматери не пощадит ни одного англичанина… На следующий день, в отсутствие осадных машин, он атаковал английскую крепость с таким пылом и, взяв ее, устроил такую бойню, что у противника в живых осталось не более пятнадцати защитников. Заперев их в башне, Оливье приказал выпускать пленников по одному, и едва человек выходил из двери, срубал ему голову одним ударом топора; к ногам его скатилось пятнадцать голов. Так Оливье отомстил за гибель своего оруженосца.

Хладнокровный де Куси и свирепый бретонец, должно быть, удачно дополняли друг друга, ибо два этих властных барона, согласно биографу де Клиссона, «представляли собой прекрасную гармонию». В это время де Куси только что потерял своего соратника по швейцарской кампании — Овейна Уэльского. Пока де Куси был в Нормандии, Овейн руководил осадой Мортани в устье Жиронды. Ранним красивым утром, он, как и всегда, в рубашке и плаще, уселся на пень и стал смотреть на замок и окрестности, пока валлийский оруженосец Джеймс Лэм расчесывал ему волосы. Этот человек недавно был взят к нему на службу и, назвавшись соотечественником, приносил хозяину новости о родной стране, говорил, «что весь Уэльс будет рад видеть Овейна своим правителем». Встав позади хозяина, прежде чем все вышли из дома, Джеймс Лэм вонзил в тело Овейна испанский кинжал: «клинок вошел чисто, и Овейн упал замертво».

Убийцу наверняка подослали англичане, возможно, чтобы лишить непокорных валлийцев, с которыми они воевали, их вождя — или, как думали современники, отомстить за смерть в тюрьме капталя де Буша, взятого в плен Овейном. Если даже и так, все равно они нанесли бесчестный удар по безоружному человеку, с чем согласился английский капитан в осажденной Мортани, когда Лэм рассказал ему о своем поступке. «Он покачал головой и сказал: „А, это ты убил его… Этого поступка мы будем стыдиться, тут нечем хвастаться“». Карл V, хотя и сильно рассердился, не слишком горевал о гибели Овейна, разбойника, виновного во многих неблаговидных делах. Его убийство отразило новый вид вражды, рожденной войной. Подкупленные убийства в рыцарской среде стали новинкой XIV века.

В разгар нормандской кампании де Куси послали укрепить оборону: на границе с Фландрией появились новые опасности. Граф Фландрии в юности был верен французам, но с тех пор минуло много лет, и экономические интересы сблизили его с Англией. Карл V решил навсегда избавить себя от проблем Бретани и задумал конфисковать герцогство, а вместе с ним и устранить Монфора из-за «предательства по отношению к своему правителю». Будучи уверенным, что большинство бретонских нобилей настроены профранцузски, он задумал объединить герцогство во главе с соперницей Монфора Жанной де Пентьевр, однако раздавить бретонское осиное гнездо ему не удалось, — напротив, он возбудил бретонцев против себя.

В декабре 1378 года во Дворце правосудия в присутствии сидящего на троне Карла пэры королевства судили Монфора заочно, поскольку герцог проигнорировал приглашение на суд. Совет из двенадцати мирских и двенадцати клерикальных пэров Франции не имел четко оговоренного состава, и бароны де Куси иногда принимали участие в его заседаниях. Фруассар называет Ангеррана VII «пэром Франции», и в тот раз он был одним из четверых баронов, сидевших рядом с пэрами королевской крови и восемнадцатью прелатами, включая четверых аббатов в митре. Королевский судебный пристав трижды выкрикнул имя Монфора — у входа в зал, во дворе возле мраморного стола и у дворцовых ворот. Ему ответили, что Монфора нет. Тогда прокурор зачитал обвинение, перечислил все преступления герцога, все нанесенные им обиды и ранения, включая убийство посланного за ним священника. (По обычаю Висконти, Монфор утопил посланника в реке вместе с привязанным к шее приглашением.) Последовало долгое перечисление прав и обязанностей герцогства, и титул Монфора признали незаконным. Король объявил, что отныне Бретань принадлежит французской короне.

Ошибка Карла стала очевидной сразу, поскольку в герцогстве вспыхнул бунт, протестовала даже профранцузски настроенная партия. Снова начались бесконечные ссоры, и поскольку Монфор тайно сотрудничал с графом Фландрии, а оба они с Англией, то Карл опасался нового вторжения через северную границу. В этой ситуации и понадобился де Куси, охранявший северные ворота страны.

В феврале 1379 года король послал Жана Ле Мерсье, чиновника, распоряжавшегося королевской собственностью, проинспектировать владения де Куси. Ле Мерсье должен был «посмотреть состояние имений упомянутого сеньора и доложить» королю. В марте, получив отчет Мерсье, Карл поехал сам на неделю в замки и города домена де Куси. Король неважно себя чувствовал и с носилок наблюдал за устроенной в его честь «увлекательной охотой на оленя». Присутствовал ли при этом Ангерран, неизвестно, и отсутствие таких сведений наводит на мысль, что, возможно, он был в это время на севере и собирал войско для обороны либо находился в Нормандии — осаждал Шербур.

Короля, однако, сопровождал придворный поэт Эсташ Дешан, немедленно сочинивший балладу, которая воспевала чудесные владения де Куси. Мастер вербальной акробатики, но при этом реалист и в душе сатирик, Дешан называл себя «королем уродов», говорил, что у него кожа хряка и лицо мартышки. Он был низкого происхождения, начинал с простого курьера, потом сделался распорядителем, судейским чиновником и королевским кастеляном, а при следующем короле отвечал за леса, воду, а потом и за финансы. Он готов был сочинять стихи по любому поводу и написал 1675 баллад, 661 сонет, 80 виреле, 14 баллад и разнообразные пьесы. В тот раз он описал в стихах «крепости храбрых мужчин» — главные замки де Куси: Сен-Гобен, Сен-Ламбер и Ла Фер, а также парк Фолембре, прекрасное имение Сен-Обен, соколиную охоту на цапель и знаменитый донжон:

В сердце французского королевства,

Среди высоких лесов и живописных озер

Возвышается устремленная в небо крепость,

Неприступная, гордая и державная.

Если вы хотите ею полюбоваться,

Поезжайте в домен Куси —

Другого такого места нигде не найти.

Там вы воскликнете: «Куси — это чудо!»

Высказывали предположение, что Карл собирается купить замок. Король хотел, чтобы самая сильная крепость на севере была у короны. Покупка больших феодов не была беспрецедентной; сам де Куси приобрел Суассон через подставных лиц. И все же мог ли он получить настоящую цену за огромное поместье? Остается неясным, почему он мог согласиться на продажу и удовлетворить желание короля. Возможно, все дело в том, что сына у него не было, а имелась единственная наследница, к тому же англичанка.

Бракосочетание Марии, единственной наследницы, подлежало обсуждению. В свои тринадцать лет она была одной из трех кандидаток, наряду с племянницей короля Иоландой де Бар и Екатериной Женевской, сестрой папы Климента, — их прочили в жены недавно овдовевшему сыну короля Арагона. Такие места долго не пустовали. Через восемь дней после смерти супруги испанский принц отправил гонцов к де Куси, к герцогу Анжуйскому — дяде Иоланды — и к графу Женевскому с наказом устроить дело, как можно быстрее, с одной из претенденток. Избрали Иоланду, а Мария вышла замуж за брата Иоланды Анри де Бара, старшего сына герцога де Бара и Марии Французской, сестры Карла V. Союз с наследником большого герцогства на границе с Лотарингией поднял и без того высокий уровень матримониальных связей де Куси.

Неизвестно, произвела ли на Ангеррана впечатление новая королевская связь или он загордился из-за успеха в Нормандии, только в это время он основал собственный рыцарский орден — орден Короны. Как заметил Дешан, воспевший орден в стихах, корона призвана была символизировать не только величие и власть, но и окружавшие короля достоинство, добродетель и благородство. Поэт перечислил «двенадцать сияющих цветов королевской власти» — веру, добродетель, умеренность, любовь к Богу, благоразумие, правду, честь, силу, милосердие, щедрость, преданность, широту взглядов. С 1379 года на печатях де Куси появляются крошечные короны и фигура с крестом в руках, корона на его гербе перевернута. Несмотря на свое громкое название, орден отличался демократичностью: он допускал в свои ряды дам, молодых девушек и оруженосцев.

В 1379 году в Англии умерла Изабелла де Куси, теперь Ангерран мог снова жениться. Он проявил меньшую поспешность, чем принц Арагонский; к тому же человеком он был занятым, а потому жена у него появилась лишь семь лет спустя. Из визита короля к нему в домен ничего не вышло, но заинтересованность короны в имении ничуть не снизилась.

Новый король на троне не принес англичанам успеха в войне. Англия потеряла Ла-Манш из-за того, что Карл V заключил альянс с Кастилией, обладавшей сильным флотом, а также из-за предпринятых французами усилий по строительству флота. Когда войско под командованием герцога Ланкастерского наконец-то высадилось в Бретани возле Сен-Мало, ситуация с Шербуром развернулась на сто восемьдесят градусов. Сен-Мало, удерживаемый французами, стойко переносил осаду и настолько вымотал герцога, что тот возвратился домой не солоно хлебавши. Общины начали роптать: дескать, все это затеяли нобили, и ничего у них не вышло. Неудачи в войне вызвали не только ропот. Пока Ланкастер медлил и терпел неудачи в Бретани, французские и шотландские пираты нападали на английские купеческие суда. Торговцы жаловались в королевский совет, а нобили и прелаты отвечали, что за оборону острова отвечают Ланкастер и его флот.

Узнав об этом, Джон Филпот, богатый олдермен и будущий мэр Лондона, хозяин бакалейной компании, снарядил на собственные средства флотилию с тысячью моряков и солдат и дал бой пиратам, нескольких захватил в плен вместе с отобранными английскими судами. В Лондоне его встретила ликующая толпа, однако Филпота тут же вызвал королевский совет и задал вопрос: почему он действовал без королевского разрешения? В горячем ответе бакалейщика отразилось недовольство третьего сословия, раздосадованного неадекватным поведением сословия второго. Филпот ответил, что потратил собственные деньги и рисковал своими людьми не с целью посрамления нобилей или из желания прославиться, а «из сочувствия к людям и стране, пострадавшей от дикого народа из-за вашего бездействия. Поскольку в защиту страны вы и пальцем не пошевельнули, я рискнул собою и своей собственностью, дабы обеспечить безопасность и свободу нашим людям». Даже если Филпот и его товарищи-купцы главным образом были заинтересованы в сохранности своих товаров, слова о защите родины были весьма уместны.

Ни одной из сторон война не принесла успеха, обе страны хотели мира. Нарастание враждебности в Бретани стало противовесом успеху Франции в Нормандии, а религиозный раскол подогревал эту вражду. Карл V чувствовал приближавшуюся кончину и не хотел перекладывать на сына споры с Англией и непрекращающиеся раздоры в Бретани. После смерти короля Эдуарда переговоры закончились, не принеся результата и оставив тяжелое впечатление. Во избежание неприятностей было предложено собираться по отдельности: англичане в Кале, а французы в двадцати милях оттуда, в Сент-Омере. В качестве посредника Должен был выступить архиепископ Руана. В связи с расколом этот план отложили, но в сентябре 1379 года предполагалась новая попытка.

Де Куси, Ривьер и Мерсье — то вместе, то порознь — были на этих переговорах полномочными представителями от Франции; делегировали их также и для встречи с графом Фландрии в Аррасе. Надеялись, что граф устроит им встречу с герцогом Бретани. Не успели они чего-то добиться, как во Фландрии произошел бунт, и графу стало не до них: он старался подавить восстание, но ничего не вышло, и Фландрию охватила гражданская война.

Бунт в Генте не имел отношения к прошлогоднему восстанию ремесленников, захвативших власть во Флоренции. Хотя события в этих двух ткацких городах были спонтанными и никак не связаны друг с другом, они породили классовую войну, растянувшуюся на следующие пять лет; причиной войны стало ухудшившееся положение трудового люда, чему поспособствовала и чума. Во Флоренции, Фландрии, Лангедоке, Париже, Англии и снова во Фландрии и северной Франции восстания следовали одно за другим, без видимой связи, за исключением последнего этапа. Бунты вспыхивали в городах и в селах; некоторые восстания случались от отчаяния, другие — от осознания собственной силы, но всем им предшествовало введение суровых налогов.

В Генте, где ткачи были особенно сильны, граф вызвал народные волнения, когда решил ввести налог с города для оплаты турнира. Один разгневанный купец крикнул, что налог не должен оплачивать «прихоти принцев и содержание актеров и шутов». Горожане отказались платить. Играя на коммерческом соперничестве городов и получив поддержку Брюгге, граф пообещал построить канал, соединяющий город с морем, с тем чтобы, в отличие от Гента, торговля Брюгге процветала. Когда пятьсот землекопов начали работу на канале, отводя в сторону реку Лис, Гент послал боевые отряды, и с этого момента конфликт только набирал силу. Фруассар писал о событиях во Фландрии: «Что скажут те, кто читает это, или те, кто слышит то, что читают? Скажут они одно — это происки дьявола».

В это же время в противоположном конце Франции, в Лангедоке, вспыхнула революция. Несчастное население не смогло более терпеть жесткое правление герцога Анжуйского — голод, притеснения, войну и налоги. Нетерпеливый, торопивший события герцог распространил свою власть на четверть территории страны. Он забирал налоги целиком, не разбираясь, что должно пойти на его личные нужды и что требуется для обороны Лангедока или королевства. Чтобы удержать на прежнем уровне сборы подымного налога при сократившейся численности населения в результате чумы, налог этот каждый год поднимали, но люди не получали обещанной защиты. В их селах по-прежнему орудовали банды и нещадно грабили и убивали. В 1378 году налоги на продукты особенно тяжело ударили по беднякам. Когда сборщики налогов стали обыскивать дома, словно посланцы инквизиции, негодование достигло предела.

«Как можно так жить? — восклицали протестующие толпы, обращаясь за помощью к статуе Мадонны. — Как нам прокормить себя и наших детей, если мы не можем заплатить огромные налоги, которые требуют с нас богачи ради удовлетворения своих прихотей?» Бунты и беспорядки распространялись по стране и в июле 1379 года вылились в восстание, когда совет герцога Анжуйского ввел новый подымный налог в размере двенадцати франков, лишь уведомив местные советы. Сам герцог в это время отсутствовал: он воевал в Бретани. Гнев его подданных, обремененных неподъемными налогами, вырвался с невероятной силой; они выступили против всех властей — королевских чиновников, нобилей, богатых буржуа из городских советов. Простые люди считали именно их повинными в новом налоге. «Убейте, убейте всех богачей!» — кричали они, как докладывал потом сеньор из Клермона. «Сеньоры и другие добрые люди бежали из сел и городов, боясь смерти. Если дерзких простолюдинов не прижать, может быть еще хуже».

В Ле-Пюи, Ниме, Клермоне и других городах люди собирались в вооруженные толпы, грабили богатые дома, убивали чиновников и совершали дикие преступления — даже, как сообщали, «вспарывали ножами крещеных людей и поедали». В октябре в Монпелье были убиты пятеро советников герцога Анжуйского, восемьдесят других, по слухам, были зарезаны. Восставшие рассылали гонцов, надеясь поднять всеобщее восстание, однако У них не было солидной производственной базы и традиций фламандской борьбы, а потому бунты быстро вспыхивали и так же быстро подавлялись. Климент VII, зависевший от способности герцога Анжуйского наводить порядок, немедленно послал кардинала Альбано, уроженца Лангедока, успокоить людей и предупредить их о страшном наказании за «оскорбление величия». Опасаясь возмездия, заправилы бунта покорились.

Судьба Монпелье драматизировалась намеренно. В январе, в день возвращения герцога Анжуйского, кардинал провел через городские ворота большую процессию горожан, в том числе и четырнадцатилетних подростков, там же были уцелевшие чиновники, священники, монахи, образованные люди и студенты университета. Все они встали на колени по обеим сторонам дороги и, обращаясь к ехавшему верхом герцогу и его вооруженной свите, кричали: «Смилуйтесь!». Магистраты стояли без плащей, шляп и поясов, женщины в платьях без украшений, горожане с веревками на шеях, и все, в том числе и дети младше четырнадцати лет, молили о пощаде. Герцогу униженно подали ключи от городских ворот и язык от большого колокола. В последующие два дня, по приказу герцога Анжуйского, все оружие сдали, а главные здания города передали рыцарям.

Затем с возвышения, сооруженного на главной площади, герцог сделал ужасное объявление: шестьсот человек приговаривались к смерти — одну треть из них должны были повесить, вторую обезглавить, а третью сжечь. Все имущество преступников подлежало конфискации, а дети приговаривались к пожизненной каторге. Половина собственности всех прочих горожан была конфискована, налагался штраф в шесть тысяч франков и возмещение расходов, понесенных герцогом за время восстания. Стены и ворота города надлежало снести, а университет терял все свои права, собственность и архивы.

После оглашения приговора послышались громкие крики, кардинал и прелаты умоляли пожалеть людей, университетские рыдали; женщины и дети завывали, стоя на коленях. На следующий день приговор значительно смягчили. Предыдущее представление устроили, чтобы как следует напугать горожан. Карл V в письме, адресованном кардиналу за два месяца до восстания, предлагал проявлять милосердие, однако для укрепления власти короне требовалась показательная порка.

События в Лангедоке имели далеко идущие последствия: отчаяние подданных заставило короля испытать муки совести. Он понимал, что брат его алчен и жесток и его непопулярность плохо сказывается на авторитете короны, а потому Карл снизил подымный налоги отозвал герцога Анжуйского из Лангедока. К несчастью, после краткого «губернаторства» Дюгеклена сменил его герцог Беррийский, чье правление, «исполненное наживы», не оправданной политической выгодой, оказалось, если такое возможно, даже более хищническим, чем правление его брата.

В апреле 1379 года де Куси и Ривьер с несколькими товарищами снова отправились в Булонь для мирных переговоров. Им разрешили сделать новые уступки территории и суверенитета и предложить бракосочетание — на сей раз сватали грудную дочь Карла за Ричарда II. Шесть переговоров за последние шесть лет — те, кто хотел обрести мир, гонялись за миражом. В этот период, если не считать успех французов в Нормандии, война не принесла успеха ни той ни другой стороне; напротив, вырос взаимный антагонизм и подозрения, закончить войну становилось все труднее.

Англичане прибыли на переговоры с двойственными намерениями: с одной стороны, они хотели воспользоваться дипломатическими средствами, а с другой — показать свою заинтересованность, пока ведется подготовка к новому вторжению. Восстание Монфора предоставило им возможность еще раз вторгнуться во Францию и отвоевать территории, которые они считали своими. С тех пор как Карл отказался от договора в Бретиньи и последовавших за этим неприятностей, они возненавидели французов за вероломство и за то, что те несправедливо лишили англичан собственности. Защита соотечественников, возможно, была довольно вялой, но в заморских сражениях всегда можно поживиться, и потому недостатка в желании воевать не было, только вот денег недоставало. Другие средства были израсходованы, деньги на поход в Бретань в 1379 году собрали благодаря введению различных степеней подушного налога — нового способа, предназначенного для взимания денег у духовенства и крестьян, обладавших более низкими доходами. При предварительном подсчете, с даже неясными представлениями о численности населения, этот способ должен был принести 50 000 фунтов стерлингов, однако собрали всего двадцать тысяч и все деньги вложили во флотилию сэра Джона Арундела.

Выход в море, ввиду отсутствия ветра, отложили до зимы, а затем еще раз, из-за угрозы вторжения французов. Арундел перевел часть войска в Саутгемптон — охранять от врага прибрежную территорию, однако там английские солдаты вели себя не лучше, чем противник. Мало того, что они грабили население, — Арундел разместил пехотинцев и лучников в монастыре, позволил им насиловать монахинь и бедных вдов, а потом и забрать их с собой на корабли. Наконец войско приготовилось к отплытию. Арундел заявил, что пока ему не выдадут деньги, он не станет защищать города южного побережья от набегов французов. Если верить Уолсингему, деньги он тратил на себя без всякого удержа. Говорят, он приехал с гардеробом, включавшим в себя пятьдесят два расшитых золотом костюма и привез лошадей и разного снаряжения на сумму в семь тысяч фунтов стерлингов.

Отчалили в декабре и сразу попали в сильный шторм; чтобы облегчить корабли, Арундел приказал выбросить за борт захваченных женщин. С командой он обращался отвратительно, избил лоцмана, и в результате корабли налетели на скалы ирландского побережья. Из тридцати двух кораблей погибло двадцать пять со всем снаряжением. Тело Арундела выбросило на берег три дня спустя. Оставшиеся корабли так и не дошли до места назначения, то есть налоговые средства пропали зря.

Еще в 1378 году Общины жаловались, что деньги уходят на войну и не служат национальным интересам. Пусть война являлась доходной статьей не только для нобилей, Общины заявляли, что это все затея короля и что он потратил 46 000 фунтов стерлингов на удержание Кале, Шербура, Бреста и других городов. Правительство ответило, что удержание заморских «барбаканов» суть залог спокойствия королевства, «иначе мы никогда не отдохнем и не примиримся с нашими врагами, потому что они придут к нашим порогам и навяжут войну, которую запрещает Господь». Такие доводы не смогли убедить города южного побережья, уже настрадавшиеся от войны, пришедшей к их порогам, ведь на них то и дело совершали набеги французы и кастильцы. В августе 1380 года задрожал даже Лондон, когда дерзкий кастильский отряд поднялся на пятнадцать миль по течению Темзы, разграбил Грейвсенд и оставил его полыхать в огне.

В ответ на протесты Общин королевский совет заявил, что опорные пункты во Франции дают королю «удобный проход к врагу, противник пожалеет, когда король начнет действовать». Это было открытое утверждение о намерении продолжить войну, и возглавить ее должен был молодой дядя нового короля, граф Бэкингем. Гордый, агрессивный, нетерпеливый молодой человек двадцати пяти лет от роду, он был новой версией Бертрана де Борна, жившего в XII веке; тот однажды с чувством воскликнул, обращаясь к рыцарям, собратьям по оружию: «Никогда не прекращайте войну!».

В марте 1380 года англичане снова пообещали помочь Монфору, но отложили свое намерение, пока в Булони шли переговоры о мире. На встрече де Куси вместе с товарищами предложил новые уступки — целое графство Ангулем в качестве приданого за Екатериной, но англичане почувствовали подвох. А вдруг французы предлагают это, чтобы помешать им прийти на помощь Монфору? Однако на самом деле нежелание англичан достичь мирного соглашения объяснялось просто: им хотелось продолжить войну, тем более что в христианском мире произошел церковный раскол.

Папа Урбан, пока еще окончательно не сошедший с ума, делал все, лишь бы не допустить брака Ричарда с французской принцессой; он видел для него другую невесту — сестру Венцеслава Анну Богемскую, это заставило бы Англию и империю вращаться вокруг Урбана. Когда в мире имелся всего один папа, Англия была настроена против папизма, но существование двух пап требовало от нее выбора. Советники Ричарда отвергли французский брак, переговоры сорвались, и спустя два года король Англии женился на Анне Богемской. По иронии судьбы, схизма, за которую нес ответственность Карл, оказалась повинна в том, что мир, за который он боролся, так и не был заключен.

Не смог Карл прийти к соглашению и в Бретани. Де Куси и другие советники выехали с разными миссиями, по-видимому изыскивая способы выхода из сложившейся ситуации. Бретонское собрание трех штатов умоляло простить своего герцога, но Карл не доверял Монфору, а потому не простил его. Монфор, со своей стороны, не желал мириться с правителем, конфисковавшим его владения. Другие, особенно Дюгеклен, смотрели на ситуацию как на запутанный узел конфликтующих лояльностей. Дюгеклену не хотелось сражаться с бретонскими соотечественниками, к тому же придворные затеяли против него интриги, а потому Дюгеклен покинул Бретань и повел свое войско в Овернь, на войну с бригандами. Осаждая крепость, он внезапно заболел и в июле 1380 года скончался. Пока его с почетом хоронили в королевской усыпальнице в Сен-Дени, «словно сына короля», тронулась в путь новая английская экспедиция под предводительством Бекингема. Франция осталась без коннетабля в то время, когда враг стоял на пороге, а в Бретани и Фландрии было неспокойно.

Срочно собрали советников — надо было решить, кто станет преемником Дюгеклена. Главными кандидатами были де Куси и Клиссон. Поскольку де Куси пользовался в Нормандии доброй славой, ему и предложили эту должность, самую высокую и прибыльную в королевстве.

Коннетаблю как главному офицеру армии подчинялись принцы королевской крови; нападение на него считалось оскорблением величества — lese-majeste. Он отвечал за сплоченность вооруженных сил и за тактику, когда король не принимал участия в походе. Коннетабль контролировал призыв в армию, отвечал за обеспечение провиантом и за прочие приготовления к войне, а потому возможности для увеличения состояния были у него огромными. Если король был в отлучке, над побежденными городами реяло знамя коннетабля, все трофеи теоретически принадлежали ему, за исключением денег и пленных, зарезервированных за королем и за мастерами, изготовлявшими арбалеты и стрелы. В дополнение к фиксированному жалованию в две тысячи франков в месяц — как во время войны, так и в мирное время — ему платили и за погашение мятежей (сумму, равную ежедневной оплате службы воина-наемника). Даже если отбросить военные расходы, получалась колоссальная выгода. Помимо всех привилегий, коннетабль получал реальную власть при расширении военных действий.

По загадочным причинам, от этого назначения де Куси отказался. Королю он сказал: чтобы удержать Бретань, коннетабль должен быть человеком, которого знают, человеком, хорошо знакомым с бретонцами, таким, как де Клиссон. Его кандидатуру де Куси и предложил. Объяснение де Куси кажется неубедительным. Бретань представляла собой серьезную проблему, тем не менее если бы удалось заключить соглашение с Монфором, де Куси, как бывший шурин Монфора, скорее сумел бы договориться, чем смертный враг Монфора де Клиссон. Де Куси и Монфор были женаты на дочерях Эдуарда III. Хотя жены их скончались, родство в Средние века имело большое значение и фактически определяло выбор де Куси в качестве посредника при следующем правлении.

Чего-то в объяснениях де Куси недоставало. Невероятно, чтобы он отказался из-за неспособности исполнить задание. Скромность явно не была чертой рода де Куси, а Ангерран VII, судя по его печатям и ордену перевернутой короны, был о себе весьма высокого мнения. Он без колебаний принимал другие назначения — участие в боях, дипломатическую службу, секретные миссии, войну за рубежом, службу на родине, — никогда не сидел без дела, включая и последнее, стоившее ему жизни. Он был не просто рыцарем на коне, нет, он был из числа тех аристократов, которым в силу осложнений в публичных делах выпала судьба стать государственными деятелями. Высокое положение де Куси, отвага и обладание большими территориями в любом случае гарантировали командную должность, но столь необходимыми короне делали его другие качества. Ум, такт, красноречие и хладнокровие были более важными достоинствами, чем традиционная бездумная порывистость закованного в железный кокон рыцаря.

Почему же тогда он отказался от должности коннетабля? Тот факт, что маршал Сансер, следующий, кому предложили эту должность, тоже отказался, предполагает некий общий мотив, возможно связанный с ухудшением здоровья короля. Карлу V оставалось два месяца до смерти, и, вероятно, это было очевидно. Маленький дофин и три алчных, амбициозных и враждебно настроенных друг к другу брата, каждый из которых хотел стать регентом, — такая ситуация могла оказаться опасной для нового коннетабля. Де Куси мог потерять больше, чем выиграть. В отличие от Клиссона, готового принять пост, Ангерран не хотел наживать врагов; к тому же ему, с его огромными землями и древним наследием, не требовались дополнительная власть и могущество.

Услышав отказ, король назначил де Куси главнокомандующим Пикардии и подарил ему Мортань вместе с городом и замком, на северной границе между Турне и Валенсинье, с тем, чтобы этот аванпост находился в надежных и сильных руках. Король также включил де Куси в регентский совет. После смерти королевы Карл все больше беспокоился о сыне. А поскольку герцоги не хотели Клиссона, должность коннетабля осталась вакантной.

В тот день — 19 июля 1380 года, — когда де Куси получил Пикардию, герцог Бэкингем высадился в Кале. Судя по казначейским документам, с войском численностью 5060 человек, он начал грабительский поход по региону, прервать который теперь оказалось обязанностью де Куси. Чтобы оплатить экспедицию, английский король прибегнул к церковной десятине и наложил экспортный налог на шерсть и овечьи шкуры, но, так как доходы еще не поступили, вынужден был заложить корону за десять тысяч фунтов стерлингов, чего хватило лишь на начало операции. Впоследствии солдатам пообещали платить с грабежей. Поскольку Англия понесла потери на море, кораблей не хватало, и войска вынуждены были переправляться постепенно: две недели понадобилось на то, чтобы пройти по узкому горлу пролива к Кале, а о прямой переправе к Бретани нечего было и думать.

Рейд Бэкингема оказался вынужденным повторением похода Ланкастера семилетней давности — герцог шел с открытыми глазами навстречу нужде и голоду, сознавая тщетность этой попытки. Стратегическая цель экспедиции состояла в оказании поддержки Монфору в Бретани и возвращении власти Англии над этой территорией. Бэкингем, однако, как и Ланкастер до него, вместо того чтобы прямо пойти к месту назначения, двинулся в обход на восток, через Шампань и Бургундию, в поисках добычи. Поскольку эта тактика принесла предсказуемый результат, встает вопрос: к чему эта безумная настойчивость?

Томас Бэкингем — вот часть ответа. Агрессивный и отчаянный, «на редкость властный», как и его брат Черный принц, Бэкингем осуждал Ланкастера за чрезмерное властолюбие и считал, что именно ему должна достаться слава, которой были окружены его отец и старший брат. Англичанам казалось, что они до сих пор живут в триумфальную эпоху Пуатье и Нахера. «Англичане, — сказал Клиссон после того, как ушел от них, — так гордятся собой после многих счастливых дней [на войне], что просто уверены: проиграть они не могут».

Во Францию Бэкингема сопровождали самый опытный английский воин — сэр Роберт Ноллис — и другие знаменитые рыцари, такие как лорд Томас Перси и сэр Хью Калвли. Манила их и людей помоложе возможность скрестить оружие с французами, обрести славу, добычу и желание навредить Франции. Для бедных рыцарей, оруженосцев и йоменов война была средством заработать на жизнь. Бэкингем говорил: «Они предпочитают жить войной, а не миром, потому что в лежании на боку нет никакой заслуги». Большинство рыцарей шли на войну «показать себя». О стратегической национальной идее они не помышляли, так что Бретань была не более чем поводом.

С войском, половину которого составляли тяжеловооруженные всадники, а вторую половину лучники, англичане проехали Артуа и северную Пикардию, держась близко друг к другу на случай французской атаки. «Им будет дан бой, прежде чем они закончат переход», — заверил де Куси французских рыцарей, которые принесли ему сведения о продвижении противника, хотя Ангерран и знал, что король запретил сражение. Карл V не отступал от своей философии войны. Не будучи сам воином, он тем не менее страдал при воспоминании о былых поражениях. Собственная инициатива вступить в войну в ужасный день Пуатье оставила неизгладимый след в королевской памяти. Англичане были убеждены в том, что «проиграть они не могут», а Карл страдал от противоположного чувства. Из опыта крупных сражений на начальной стадии войны он вынес убеждение, что войсками не всегда можно управлять, и война — слишком серьезное дело, чтобы оставлять ее на волю случая.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.