Лекция 2 Действия отрядов беглых

Лекция 2

Действия отрядов беглых

В материалах 30–40-х годов часто встречаются упоминания о действиях «разбойных партий», «воровских людей». Гибнут помещики, приказчики, горят усадьбы, уничтожаются крепостнические акты и кабальные записи, грохочут пушки, «фузеи» и пистолеты «разбойников», делящих имущество господ.

Но было бы большой ошибкой, идя вслед за составителями официальных реляций, рапортов, инструкций и указов и пользуясь их терминологией, усматривать во всех выступлениях «разбойных партий» действия «рыцарей большой дороги», уголовных элементов. Официальная терминология не должна закрывать от исследователей истинный смысл рассматриваемых социальных явлений. «Ворами», «разбойниками» в представлении господствующего класса были и те, кто действительно были ими, и те, кто шел за Болотниковым и Разиным. Этим официальным версиям противостоит та оценка, которую дает своим предводителям сам русский народ в своем устном творчестве, вложивший в уста разинцев в ответ на обвинение их в разбое слова: «мы не воры, не разбойники, Стеньки Разина работники».

Особенно много разноречивых мнений высказано о знаменитой волжской «понизовой вольнице». Участники ее нередко представляются как сборище подлинных разбойников, превративших грабеж и убийство не только в профессию и средство наживы, но и в источник удовлетворения своих низменных наклонностей. В лучшем случае они выступают типичными «молодцами» с кистенем в руках, забубенными, озорными, вечно пьяными головами, не лишенными добрых чувств, легко переходящими от жестокости к добродушию, от жадности к щедрости, от буйного веселья к тяжелому похмелью.

Ни та, ни другая оценка «понизовой вольницы» не является отражением действительности. Конечно, среди «понизовых молодцов» было немало подлинных разбойников, но даже и в этом своем качестве «понизовая вольница» выступает порождением определенных социальных условий. Надо учесть также и то обстоятельство, что в таком «молодце» говорило его социальное прошлое, и он не только протягивал руку помощи своему брату — беглому крестьянину, но когда поднимала восстание забитая и нищая деревня, нередко тут же рядом, а то и среди самих восставших, оказывался «разбойник», т. е. тот же крестьянин, только вынужденный уйти в леса, камыши, топи, пещеры и нашедший в себе достаточно мужества и сил для продолжения борьбы, хотя и в такой своеобразной форме, как действия «разбойных партий».

Чем же были «разбойные партии», отряды «воровских людей», так досаждавшие помещикам и приказчикам, заводчикам и купцам, властям и «первостатейным» крестьянам? В советской исторической литературе они именуются «отрядами беглых», «мелкими вооруженными группами крестьян», «партизанскими отрядами».

Как бы мы их ни именовали, совершенно очевидно, что действия вооруженных отрядов беглых крестьян, дворовых, солдат, работных людей, направленные против феодалов, их слуг и властей, отрядов, именуемых в правительственных документах, челобитных дворян и в мемуарах того времени «разбойными партиями», «воровскими людьми», «разбойниками», являются одной из форм открытой активной борьбы с феодализмом.

Эта форма борьбы отнюдь не является порождением лишь XVIII в., но в 30–40-х годах этого столетия она усиливается и в отдельных случаях, в Поволжье, в Прикамье, выливается в крестьянскую войну 1773–1775 гг.

Как беглые собирались в отряды, как эти отряды начинали активные действия против феодалов, что побуждало власти и помещиков именовать их «воровскими шайками», «разбойными партиями», рассказывают жалобы в Сенат помещиков Пензенского, Самарского, Симбирского, Алатырского, Саранского, Арзамасского уездов, поданные в 1728 г. В них говорилось, что в тех уездах, в «низовых вотчинах», «живут многие всякие беглецы… всякого много набродного народа… и живут в горах и земляных избах, и в лачугах… в лесах; а иные вновь селятся в пустых разоренных деревнях и по другим урочищам… и те беглецы ездят станицами, многолюдством и с огненным оружием» и помещиков «до смерти побивают и пожитки их, и скот грабят».

Из жалоб поволжских помещиков явствует, что так называемые «разбойные партии» складывались из беглых, и поэтому действия «воровских партий» следует считать действиями отрядов беглых: крестьян и работных людей, солдат и рекрутов, — продолжавших борьбу с феодалами, но уже иным путем, прибегая не к бегству, а к оружию.

Нередко, поселяясь на новых местах, крестьяне сопротивлялись попыткам «свести их на старые места», брались за оружие и оказывали упорное сопротивление. Такая борьба, например, развернулась в 1727 г. на реке Белой.

Если крестьян все же удавалось сорвать с новых мест, они снова «ударялись в бега», разбредались, собирались вновь, создавали отряды, вооружались, нападали на окрестных помещиков и уже в этом своем новом качестве попадали в официальные документы и жалобы помещиков под названием «разбойных людей».

Конечно, при этом следует отделять деятельность такого рода «разбойных партий» от действий уголовных элементов, разбойников без кавычек. А их было тоже немало.

Следует вспомнить, что 30-е годы, годы широкого распространения «разбойных шаек», — это время «тиранства», время ненавистной «бироновщины», когда у крестьян отбирали «живность и хлеб», применяя при этом «ужасные бесчеловечия», «забирая под караул и каждый день поставляя всех рядом разутыми ногами на снег, бия по щиколоткам и по пяткам палками и сие повторяя делать ежедневно, пока выплатят всю недоплату… По деревням повсюду был слышен стук ударений палочных по ногам, крик сих мучимых, вопль и плач жен и их детей, гладом и жалостью томимых».

Э. Миних, далекий от понимания бед и нужд народа, в своих записках подчеркивал, что «непрерывные брани, алчные и ничем не обузданные лихоимства Бироновы, неурожаи хлебные в большей части России привели народ в крайнюю нищету. Для принуждения к платежу недоимок употребляли ужасные бесчеловечия, приводящие в содрогание и помышляющих об оных: уныние, стоны, слезы, вопль распространились по всей империи».

Но и позднее, в царствование Елизаветы Петровны и Екатерины II, положение крестьян не изменилось, и политика по отношению к крестьянству и Елизаветы и Екатерины II оставалась по-прежнему крепостнической, пока, наконец, «Екатерина не сделала этого угнетения полным»[35].

Ответом крестьянства было усиление бегства. Часто беглые скрывались недалеко от поместья, уходя в соседние уезды, иногда пробирались в далекие места и оседали в Поволжье. Беглые крестьяне вместе с беглыми солдатами, рекрутами нападали на усадьбы помещиков, заставляя их вооружаться, вооружать верных дворовых и даже обзаводиться пушками, которые позднее оказывались трофеями «разбойных шаек».

В 30–50-х годах XVIII столетия действия отрядов беглых отмечены в 54 уездах, 10 губерниях Российской империи, главным образом в центре, на юге страны и в Поволжье. Отряды беглых, именуемые «разбойными шайками», наводили страх на уездные власти и помещиков в Тульском и Алексинском, Серпуховском и Каширском, Калужском и Арзамасском, Алатырском и Тамбовском уездах. В постоянном страхе перед «воровскими шайками» пребывали московские, воронежские, казанские, самарские, петербургские и тарусские помещики.

Следует отметить одну очень характерную черту в деятельности так называемых «разбойных людей». Там, где, казалось, следовало ожидать именно массовых «разбоев», наоборот, деятельность «разбойных партий» не отмечена. В Сибири, например, было много уголовного, деклассированного, аморального элемента. А между тем в те годы, когда по европейской России, заселенной помещичьими и монастырскими крестьянами, прокатывается волна выступлений «разбойных людей», в Сибири ничего подобного не наблюдается. Действия «разбойных партий» имели место только там, где существовало помещичье землевладение. В Сибири и в Оренбургской губернии, в Астрахани и Вятке, в Архангельске и Мезени не было «разбойных партий», а «разбои и смертные убийства», о которых упоминают документы, «происходили не от крестьян». Не то наблюдалось в центре и на юге России, в Поволжье, в областях, давно освоенных феодалами, с максимальной плотностью крестьянского населения. Дворянство этих земель непрерывно жалуется на «воров и разбойников» из крестьян, «которые великие злодеяния чинят пожогом, грабежом, денным разбоем и лишением нас жизни». Все это дает нам основание с полной уверенностью говорить об антифеодальной классовой направленности действий отрядов беглых, т. е. так называемых «разбойных партий».

Остановимся на характеристике действий некоторых «разбойных партий».

В 1732 г. в Тарусском и Алексинском уездах действовал отряд беглых крестьян, бурлаков и работных людей во главе с доменным мастером Соболем. Этот отряд, насчитывавший 53 человека, состоял из уроженцев Тарусского и Алексинского или соседних уездов. Беглые совершали нападения на усадьбы помещиков Незнамова, Дашкова и других, причем «наводчиками» выступали беглые дворовые, крепостные этих помещиков Сергей Митрофанов и Иван Дубака. Участники отряда сжигали или уносили с собой «крепостя и письма», утверждавшие крепостное состояние крестьян, захватывали оружие.

В мае 1736 г. нападению беглых крестьян подверглась усадьба помещика Вырыпаева в Коломенском уезде. Совершившие нападение беглые Иван и Николай Гурьевы, Панфил Савельев были крепостными Вырыпаевых. Когда они появились в Морозовке, односельчане охотно примкнули к ним, ворвались в помещичью усадьбу, убили владельца и его жену, забрали оружие, деньги и ушли в Нижегородский край.

В 1737 г. отряд беглых крестьян и бурлаков напал на усадьбу помещика Дохтурова в селе Семеновском Серпуховского уезда. К ним сейчас же примкнули крестьяне села Семеновского. Отряд захватил имущество и деньги Дохтурова, но крестьяне его, выступившие вместе с беглыми бурлаками, не взяли ничего из имущества своего барина. Отряд «разбойных людей», возглавляемый крепостным крестьянином Алексеем Евсеевым, продолжал еще долгое время действовать в прилегающих уездах.

Нередки были случаи многократных нападений отрядов беглых крестьян на помещичьи усадьбы. Так, отряд беглого рекрута Федора Пискули несколько раз совершал нападение на усадьбу помещика Писарева в Верейском уезде. Около десяти нападений на усадьбы в Каменском, Коломенском и Переяславль-Рязанском уездах совершил отряд беглых крестьян и бурлаков, возглавляемый крестьянином Федором Ильиным, «в бегах» — Власом Ивановым. Отряд Ильина, насчитывавший около сорока человек, пользуясь поддержкой крестьян и горожан, «на реке Оке в разных деревнях разбивал помещиков».

В середине 30-х годов повсюду — в Нижегородском, Алатырском, Пензенском, Курмышском уездах помещиков «разбивали в разных жительствах». Из Шацкой, Тамбовской и Рязанской провинций сообщают, что по Оке и Мокше сухопутным путем явились «разбойнические компании», «чинят великие разбои». «Разбойнические компании» действовали в Керенском, Серпейском, Вяземском, Коломенском, Дорогобужском уездах.

Группы вооруженных беглых крестьян, работных людей, солдат и бурлаков, насчитывавшие по 30–40 человек, в середине 30-х годов разгромили усадьбы помещиков князя Черкасского, Ермолова, Скавронской и других в Нижегородском, Арзамасском, Симбирском, Балахнинском уездах.

Князь Мещерский в своей жалобе сообщал, что в 1739 г. ночью в его усадьбу ворвался отряд беглых, который забрал у него «всякие пожитки», а также «на земли выписи и на людей, на крестьян крепости и отпускные, платежные описи и паспорта», а его самого «топтали, мучили и били смертным боем».

В 40–50-х годах борьба крестьян в форме действия отрядов беглых не только не ослабевала, но в некоторых местах даже усиливалась. Только центрами «разбойных партий» становятся главным образом западные и северные районы страны и Поволжье. В Брянском уезде «разбойные люди» отрядами в 30–40 человек нападали на помещичьи усадьбы, убивали их владельцев, делили имущество. В Старорусском и Новгородском уездах «воровские шайки» разграбили несколько усадеб помещиков и разделили их имущество. Разбивали «помещичьи дома», убивали помещиков и приказчиков в Серпейском уезде (1752 г.), в Московском уезде, где действовала «партия» во главе с атаманом Кнутом (1744 г.). Большой отряд хорошо вооруженных беглых численностью до 150 человек действовал в Воронежской губернии, где были разгромлены и сожжены вотчины Хованского и Шереметева. В Пензенском и Петровском уездах наводил ужас на помещиков еще более многочисленный отряд беглых, насчитывавший более 150 человек. В Тамбовском уезде действовал большой отряд во главе с атаманом казаком Овсовым.

Если нападения беглых на помещичьи усадьбы в самом центре России были столь часты, а мы привели только отдельные примеры действий «разбойных партий», то, естественно, их выступления в Поволжье были еще активнее. Активизация деятельности «разбойных партий» падает на 60-е годы XVIII в., причем причины этой активизации следует искать в тех самых явлениях, которые послужили основой для обострения классовых противоречий в целом. Нижегородский, воронежский и казанский губернаторы отмечали особенный рост числа «разбойных партий» с 1768 г.

Нельзя не поставить в связь рост «разбоев» с необычайной дороговизной хлеба, имевшей место в 1768 г., стремительным повышением цен на хлеб, сопровождавшимся катастрофическим падежом скота. Все это ухудшало положение крестьянства, и движение беглых крестьян охватывало все районы России.

Архаигелогородский губернатор сообщал в Сенат, что по донесению из Вологодской канцелярии численность беглых, скопившихся в провинции, особенно в Пошехонском уезде, превышает 2 тыс. человек. Беглые совершили нападение на вотчины полковника Дубровского, помещицы Моложениновой (1771 г.).

Об активизации действий «разбойных партий» сообщали из Ярославского, Лихвенского, Борисоглебского, Веневского, Юрьевского уездов, из Уфы, Пензы, Воронежа, Алатыря.

В 1766 г. на реке Суре появилась «разбойническая партия». Эта «партия» приехала от города Саратова, «как только вскрылась река и кончился ледоход». Отряд был хорошо вооружен ружьями, пистолетами, бердышами, рогатинами и имел даже три медные пушки. Численность его колебалась от 48 до 60 человек. Отряд выделял небольшие группы, совершавшие нападения на помещичьи усадьбы. Средством передвижения «разбойных людей» служили лошади и лодки. В течение двух весенних месяцев — апреля и мая — этот отряд прошел по дворянским гнездам Пензенского края. Непрерывно пополняясь за счет беглых крестьян, дворовых и работных людей, пользуясь их всемерной поддержкой, отряд превратился в грозную силу. В его ряды вступали все те, кто не имел уже сил оставаться в деревне и терпеть нищету и надругательство. И многих крестьян в «разбойную партию» привело чувство ненависти к своим барам, страстное желание им отомстить. Так, например, взятый в плен участник этого отряда крестьянин села Трубетчино Пензенского уезда Иван Петрович Шаталин заявил, что в отряд его привела ненависть к помещице, жестоко с ним обходившейся, что и побудило его поставить своей целью, примкнув к «партии», убить ее.

В Пензенском крае в 1766–1767 гг. действовал отряд «разных беглых полков солдат и разных уездов крестьян», во главе которого стоял атаман яицкий казак Роман Карманов. Все попытки расправиться с этим отрядом путем посылки большой воинской части не увенчались успехом.

Еще больший размах, еще более яркую социальную антикрепостническую направленность имели действия отряда беглых в 1768 г., во главе которого стоял посадский человек из города Наровчата Иван Колпин. Деятельность отряда Колпина протекала в Симбирском уезде. Прекрасно вооруженный, быстро передвигавшийся по краю в лодках и кибитках, отряд действовал энергично и умело, оставляя на своем пути трупы помещиков, помещиц, приказчиков, старост. Вскоре весь Симбирский уезд познакомился с отрядом Колпина. Помещиков охватывал ужас и «крайнее уныние». Опасались даже нападения «разбойных людей» на Самару, Сызрань, Симбирск. Успехи «разбойных» были столь велики, что их слова: «Пусть-де нас ищут в городе Сызрани, у воеводы, а то и в Самаре с воеводой повидаемся», многим казались совершенно реальной угрозой.

Большинство участников отряда Колпина состояло из беглых крестьян, солдат, дворовых, работных людей, однодворцев. Для многих из них участие в отряде было лишь достижением цели — мести своему мучителю-барину. Так, например, встретив работных людей у деревни Шиловки Симбирского уезда, «разбойники» похвалялись «быть в городе Симбирске и с одного края зажечь, а с другова разбои учинить, и знаем-де, что все помещики из деревни в город выбираютца, то не оставят их и в городе». Беглый гайдук коллежского асессора Мясникова просил передать его барину, «что он ево в городе посетить не оставит и за мучения его в пятипудовой цепи отомстит смертию».

Отряд Колпина быстро рос. Уже в июне 1768 г. он насчитывал 70 человек, вооруженных ружьями, пистолетами, палашами, тесаками и пиками: отряд располагал четырьмя пушками.

Правительство и местные власти принимали самые решительные меры для борьбы с «разбойными партиями», но искоренить их было очень трудно. Велась суровая борьба с укрывателями «разбойных людей», так называемыми «становщиками» и «пристанодержателями». Указ 1733 г. за укрывательство «разбойников» грозил «смертною казнью без всякой пощады». Рассылались грозные указы о том, что крепостные люди должны защищать своих помещиков от «разбойников», высылались многочисленные воинские команды, посылались подробные инструкции о борьбе с «разбойными людьми», но ничто не помогало. Не помогало потому, что «разбои» порождала сама крепостническая система, и питательной средой «разбойных партий» был обездоленный, подавленный гнетом и нищетой, обобранный и ограбленный трудовой люд.

Не прекратилась, а, наоборот, вновь усилилась в начале 70-х годов, особенно на Востоке, в Поволжье, активная деятельность отрядов беглых. Одной из крупнейших операций против помещиков и властей, предпринятых в то время «разбойными партиями», было нападение, совершенное ночью 10 мая 1771 г. отрядом беглых на двор помещика Осокина у города Балахны. «Разбойники» численностью в 30 человек, хорошо вооруженные, «с пушками», приплыв в лодках, стали забирать деньги и имущество помещика. В Балахне ударили в набат, забили в барабаны. Вспомнили угрозу «разбойных людей» ворваться в город, где отсиживались убежавшие из деревень от страха перед «разбойниками» помещики. Сбежался вооруженный чем попало купеческий люд, выстроилась местная воинская команда, взяли в руки оружие даже монахи. Начался настоящий бой, во время которого и с той, и с другой стороны было немало раненых и убитых. Бой под Балахной, данный отрядом «разбойных людей», вынуждена была признать «отважным злодейским предприятием» сама Екатерина II, направившая под Балахну многочисленную воинскую команду.

Начиная с 1769 г. по Оке действовал хорошо вооруженный отряд Рощина, насчитывавший 60 человек. Рощин пытался освободить заключенных в Шацком остроге. А когда войска «набеглого царя» — Пугачева вступили в Поволжье, отряд Рощина влился в пугачевское воинство и продолжал действия в Арзамасской провинции в 1775 г.

В 70-х годах развернулись действия и «понизовой вольницы» Поволжья. «Понизовая вольница» состояла из беглых крестьян, дворовых, рекрутов, солдат, посадских и работных людей, бурлаков. Среди ее атаманов были знаменитый Кулага, «славный разбойник», которого так именовали даже официальные документы, в прошлом — беглый крестьянин Нижегородской вотчины княгини Голицыной Константин Васильевич Дудкин, атаман Иванов, Иван Семенников, Наум Филиппов, Иван Кирпишников, Дмитрий Посконнов (Легионный). Большинство из них впоследствии приняло участие в восстании Пугачева. И это понятно, ибо в ряды «понизовой вольницы» привела атаманов и участников их отрядов не просто жажда наживы и приключений, а тяготы подневольной жизни, жестокость помещиков, горькая доля солдатская. Вот почему, как только восстание Пугачева докатилось до Волги, атаманы «понизовой вольницы» оказались среди «пугачей». Когда же у Сальниковой ватаги прогремел последний выстрел пугачевской Главной армии, их стихией снова стали косные лодки и волжские берега.

В чем же заключались специфические особенности такой своеобразной формы классовой борьбы крестьянства и других слоев трудового люда против крепостничества, какими являлись «разбойные партии», «воровские шайки»?

«Разбойные движения» преследовали две цели: во-первых, отомстить помещикам и их прислужникам за гнет, произвол, жестокость и грабеж и, во-вторых, уничтожить различного рода крепостнические документы, хранившиеся у бар, ибо, как полагали беглые, уничтожение крепостнических актов, запечатленных на бумаге, ликвидирует и их крепостное состояние.

Характерен состав «разбойных партий». Это — прежде всего беглые помещичьи и дворцовые крестьяне, дворовый люд, работные люди, рекруты и солдаты. Последние две группы играли немаловажную роль в создании и деятельности «разбойных партий». Нелегко приходилось солдату русской армии. Не случайно в рекрутском плаче поется, как молодой рекрут «зубы рвет, в службу царскую нейдет». Солдат муштровали, подвергали жестоким телесным наказаниям, обирали, превращали в прислугу «для домовой своей работы», в даровую подневольную рабочую силу в офицерском хозяйстве. «Доля солдатская» была столь горька, что нередко доведенные до отчаяния солдаты заявляли за собой «слово и дело государево», прекрасно понимая, какое суровое наказание их ждет, если они заявят «ложно», что чаще всего и бывало. Ненависть к порядкам, существующим в армии да и в крепостной стране в целом, выливалась в бегство рекрутов и солдат, уходивших из своих воинских частей. По лесам и болотам, по степным буеракам, на необозримых берегах больших русских рек скиталось немало беглых солдат. Встречаясь со своим социальным собратом, беглым крестьянином, работным человеком, солдат нередко брал на себя инициативу в организации «разбойных партий», учил таких же беглых, как и он сам, нередко, может быть, своих земляков воинскому строю и обращению с оружием. Но основную массу участников «разбойных партий» составляли все же беглые крестьяне.

Вот почему действия так называемых «разбойников» мы расцениваем в первую очередь как действия беглых помещичьих крестьян и дворовых, работных людей и бурлаков. Живучесть такой формы социального протеста, как действия «разбойных партий», обусловлена была тем, что они — эти партии — непрерывно пополнялись, и разгром одной из «воровских шаек» в конечном счете приводил к тому, что появлялись нередко тут же рядом другие «разбойные партии». Питательной их средой являлась в основном русская деревня.

Местные власти доносили в Сенат, что подавляющее большинство так называемых «разбойников» состоит из крестьян, которые, собираясь в «партии», действуют против помещиков и их слуг, прибегая к «пожогам, грабежам и убивствам». «Разбойные партии» пополнялись беспаспортными беглыми крестьянами и работными людьми «казенных и партикулярных заводов». И сколько правительство не принимало мер к ликвидации «разбойных партий» и предотвращению их дальнейшего появления (указы, угрожавшие всеми карами укрывателям беглых, подробные инструкции о борьбе с «разбойными людьми»), все они были неэффективными. Отряды «воровских людей» почти непрерывно пополнялись за счет беглых крестьян, дворовых и работных людей и пользовались с их стороны всемерной поддержкой. «Разбойники» охотно принимали беглых крестьян в свои отряды.

Казанский губернатор фон Брандт со скорбью отмечал, что в случае нападения «разбойников» «работные люди хозяев и приказчиков и всякую поклажу не будут охранять», а либо примкнут к «разбойникам», что чаще всего и бывало, либо разбегутся.

Крестьяне снабжали «разбойников», информировали их о помещиках, о действиях властей и отрядов войск, укрывали их и оказывали другие услуги. Рассчитывать на помощь своих людей (крестьян или дворовых) в случае нападения «разбойников» помещики не могли. Так, например, когда в сентябре 1769 г. «воровские люди» напали на дом помещика Пазухина в селе Араповке Алатырского уезда и захватили самого Пазухина, то никто из крестьян и даже караульных не откликнулся на звон деревенского колокола, призывавшего крестьян выручить своего барина, уведенного нападавшими в поле, где они совещались, отрубить ему голову или отпустить домой.

Крестьяне, дворовые, вступившие в «разбойные партии», часто приводили своих товарищей в усадьбу к барину для того, чтобы совершить акт мести. Более того, нередко можно проследить непосредственную связь между восстаниями крестьян и работных людей и действиями «разбойных партий». Так, в 1752 г. в деревне Поминовой в ответ на попытку прапорщика воинской команды схватить жену одного «разбойника» 2 тыс. крестьян выступили с оружием, отбили арестованную и другого участника «партии».

Во время волнений приписанных к демидовским заводам крестьян Ромодановской волости в июне того же 1752 г. власти и воинские команды больше всего опасались слияния движения работных людей с действиями «разбойных отрядов», хорошо вооруженных и многочисленных.

Весной и летом 1765 г. во время восстания крестьян села Ивановского Пензенского уезда поручик Дмитриев, возглавлявший воинскую команду, очень опасался действовавших вблизи села «воровских и разбойных партий», которые были связаны с восставшими крестьянами и могли с ними соединиться.

В июле 1771 г., когда было разгромлено восстание крестьян Кижского погоста, несколько активных участников движения — братья Соболевы, Родион Марков, отбившись от заводских властей и старост, ушли в леса. Их отряд оставался неуловимым и действовал около двух лет. Крестьяне-«пересказители» информировали своих земляков обо всем, что предпринималось или замышлялось против них. Так незаметно Кижское восстание в период своей агонии перешло в «разбойничество» наиболее активных и стойких повстанцев, не желавших покориться и предпочитавших лес и ружье извинениям и подписке о покорности.

Вот почему помещики так опасались того, что их крестьяне, «будучи в такой противности, не согласились бы с воровскими партиями».

Действия «разбойных партий» были направлены в первую очередь против помещиков, но не только против них, а вообще против всех тех, «кто деньги имеет». Страдали от действия «разбойных партий» приказчики, старосты, «первостатейные» крестьяне. «Разбойники» заявляли громогласно, что «будут помещиков и богатых мужиков… разбивать». Это вполне понятно, так как имущественное расслоение, довольно далеко зашедшее в русской деревне в XVIII в., побуждало крестьян, которых крепостническая действительность изгнала из деревни и привела в ряды «разбойников», выступать и против «богатых мужиков», «капиталистах», «первостатейных» крестьян.

Отряды беглых, врываясь в помещичьи усадьбы, обычно сжигали крепостнические документы, этим самым еще раз подчеркивая социальную направленность своих действий. В 1749 г. напавшие на усадьбу помещика Тербеева в Шацком уезде беглые «письма, склав в огонь… пожгли все без остатку». В 1753 г. в селе Федотово Арзамасского уезда в усадьбе помещика Кошкарева «воровские люди» уничтожили «всякие вотчинные крепости, писцовые и межевые выписи», документы «как на людей, так и на крестьян… сел и деревень, записи и купчие…» Повсеместно «разбойные люди» «всякие письма… на огне жгли».

Беглые наводили страх на целые области. «Разбойники» грозили барам расправой и осуществляли эти угрозы, угрожали ворваться в города и врывались в них, направляли помещикам и властям «подметные письма». Все это, подкрепленное успешными действиями «разбойников», приводило помещиков в ужас.

Участники «воровских партий» были, как правило, хорошо вооружены. У них имелись ружья, пистолеты и даже небольшие пушки, сабли, копья, рогатины, бердыши и другое «огненное» и «язвительное» оружие, которыми они владели очень неплохо.

Особый состав «разбойных партий», отличный от участников местных деревенских крестьянских восстаний, обусловливал наличие определенных форм организации. Отряды имели своих выборных атаманов и есаулов. В большинстве своем это были беглые солдаты, рекруты, матросы. Отряды действовали решительно и быстро. Их подвижность объяснялась наличием лодок, которыми они пользовались очень умело, лошадей, повозок. «Разбойная партия», совершив нападение, быстро переходила в другое место. Помощь, которую ей обычно оказывали крестьяне, делала «разбойную партию» трудно уловимой. Отряды беглых действовали главным образом весной и летом, когда сами условия благоприятствовали их борьбе против помещиков, властей и воинских команд. Зимовать нередко уходили в города или прятались в землянках, в недоступных лесах и оврагах. По весне снова собирались в отряды.

Отряды были, как правило, сравнительно немногочисленные: от 20 до 70 человек. В источниках встречаются упоминания и о более крупных «разбойных партиях»: в 100, 130, 150 и даже в 300 человек. Но такие многочисленные отряды были скорее исключением, чем правилом.

Хорошее вооружение, опыт борьбы, довольно строгая стройная организация, умелая и действенная тактика внезапных ночных нападений, мобильность — все это делало «разбойные партии» страшной угрозой для крепостников и местных властей.

Подводя некоторые итоги, следует отметить, что «разбойные люди» вели такую же активную борьбу против помещиков и их слуг, против «первостатейных» крестьян, как и их социальные собратья крестьяне, оставшиеся в деревнях. Но «разбойные люди» уходили из родных сел и деревень и объединялись в «партии», а их родственники и соседи оставались в деревнях, и их классовая борьба выливалась в форму различных «противностей», волнений и восстаний, «бунтов». Поэтому «бунтом» официальные документы именуют выступления крестьян данного помещика против него самого, а «разбоем» — действия беглых крестьян, объединившихся в «партию» и выступавших против разных помещиков, в первую очередь против господ кого-либо из участников данной «партии».

Вступивший в «разбойный отряд» крестьянин вначале освобождался лично и мстил за себя. Об этой форме борьбы, отражающей слабость крестьянского движения, несознательность его, говорил В. И. Ленин, отмечая как ее особенность, «когда воюющий мстит врагу, не имея силы уничтожить, раздавить врага»[36]. Но потом крестьянин, ставший участником «разбойной партии», начинал мстить за другого, за своего знакомого или незнакомого социального собрата, такого же крестьянина, как и он сам, только не имевшего мужества ни поднять восстания, ни уйти в «партию», ни даже оказать неповиновение. Он превращался в народного мстителя. При этом «разбойный человек» даже не пытался создать какие-то новые отношения в деревне, учредить свою власть, организовать сопротивление на территории, освобожденной от классового врага. Никаких созидательных целей он не ставил. Он мстил, добивался мимолетного успеха и уходил, укрываясь в лесах и камышах, растворяясь в массе бесчисленного работного люда, готовя новое нападение.