Лекция 9 Движение среди казачества. Восстание яицких казаков

Лекция 9

Движение среди казачества. Восстание яицких казаков

Начиная с первых лет XVII в. в классовой борьбе в России огромную роль играло казачество. Казачество выступало застрельщиком всех трех крестьянских войн. Это обусловливалось и происхождением, и социальной природой казачества. Казаки — плоть от плоти и кровь от крови простого народа, крестьян и работных людей, бурлаков и солдат, посадских людей, потомков «старых служб служилых людей». Казачество породил беглый люд и в первую очередь беглое крестьянство.

Далеко не каждый беглый, устремлявшийся в казацкие земли, на Седой Яик и Терек, на «ясные зори, тихие воды», в Запорожскую Сечь и на Тихий Дон, приют основной массы беглых русских людей, достигал этих обетованных краев, где он мог, наконец, зажить той вольной, казацкой жизнью, о которой мечтал в родной деревушке; не каждый становился казаком.

Но когда все испытания оставались позади и пройден был тернистый путь от какой-нибудь воронежской или тверской деревушки до верховых казацких городков и станиц, вчерашний беглый становился казаком. Здесь он заставал веками складывавшийся казацкий строй, видел претворенный в жизнь свой крестьянский социальный идеал — вольный человек на вольной земле. Правда, на Дону, как и в Запорожье, подлинного равенства вольных людей не было и деление на «дюжих», «домовитых» казаков, «дуков», старшину, с одной стороны, и «голытьбу», «голоту», «нетяг», «серому» — с другой, отражало, как в миниатюре, деление на классы в России или на Украине, но для того чтобы это узреть, понять и почувствовать, вчерашнему крестьянину прежде всего необходимо было сегодня стать казаком. И только тогда, спустя известное время, потомок помещичьего или монастырского крепостного, «хлопа» уже на другой территории и в других условиях — на Дону и Яике, на Тереке и Днепре — продолжал ту борьбу за землю и волю, которую вел его отец, дед, прадед где-то в России или на Украине. Этим и объясняется общность социальных чаяний и стремлений крестьянства и порожденного им рядового, трудового казачества.

В борьбе за волю казачество выступало в своей крестьянской ипостаси, отличаясь от породившего его «мужика» из «Расеи» только тем, что считалось вольным, ревниво, хотя и не всегда успешно, отстаивало свою вольность от покушений со стороны царизма и старшины. Оно было вооружено, имело прочную, традиционную военную организацию и, ведя полную опасностей пограничную жизнь, вырабатывало в себе качества, свойственные его образу жизни: свободолюбие, мужество, независимость, чувство собственного достоинства, инициативу, смелость, настойчивость, складываясь в своего рода профессиональную гвардию трудового народа.

Казаки — не только «бессменная стража на крайних пределах» России, они — «славянские витязи, витязи-мужики, странствующие рыцари русского черного народа».

Но постепенно уходили в прошлое вольности казачества. Не только яицкое, терское, но даже многочисленное и сильное старейшее русское донское казачество все больше подпадало под гнет царских властей и своих старшин. После разгрома восстания Кондратия Булавина Дон притих. С середины XVIII в. правительство усилило организованный нажим на Дон, опираясь на старшину — «домовитых» казаков, превращавшихся в офицерство и чиновничество, награждаемое чинами, званиями и дворянством. Нарождавшееся донское казачье дворянство захватывало земли и угодья, обзаводилось крепостными крестьянами. Землю донского войска разделили на несколько округов, где учреждался сыскной надзор, порученный «верным» казакам: правительство и старшина стремились положить конец бегству на Дон. В казаки стали зачислять беглых только в том случае, если они были «прожиточными». Все казачье население Дона резко отделили от неказаков, обложив их подушной податью, тогда как казаки освобождались от налогов, обязанные государству лишь военной службой. Служба рядового донского казака становилась все обременительней, притеснения со стороны старшин непрерывно возрастали. И снова, как и встарь, «помутился Тихий Дон».

В своих манифестах («ярлыках»), адресованных и донским казакам, и всему народу, он призывал к себе «голутвенных людей», «бесприютных бурлаков» и вообще «всю чернь», обещая им постоять «за старую веру и за чернь», суля казакам облегчение службы.

Одной из форм борьбы донского казачества с крепостнической системой, распространявшей свои порядки на Дои, было уклонение от службы и нарядов и даже бегство. Из беглых казаков, крестьян, работных людей, бурлаков и солдат в землях донского казачества складываются такие же «разбойные», «воровские партии», как в центре России, в Поволжье и т. д. Особенной активностью действий таких казацких «разбойных партий» отличаются 30-е годы XVIII в.

В июле 1737 г. донские казаки Березовской и Малодельской станиц Иван Миренин, Осип Овсов, Иван Шишка и Василий Шаров возглавили отряд «разбойных людей» численностью в 60 человек, состоявший из донских и волжских казаков, беглых крестьян и бурлаков. Старшинским отрядам удалось разгромить отряд. Овсов с 26 товарищами ушел в Россию, где стал нападать на помещичьи усадьбы в Шацком, Козловском и Тамбовском уездах. Отряд Овсова правительственные войска разбили, сам Овсов погиб, но небольшая группа нашла прибежище на реке Медведице, вела себя очень активно и даже распространяла какие-то «ложные письма». Только спустя полтора месяца старшйна разгромила и эту группу.

В мае 1738 г. в Медведицких лесах появились отряды атамана Растегая и Ивашки Журавля, похвалявшиеся идти «на русские поселки» и «разбивать» помещиков. Искоренить «разбои» самих же казаков на Дону оказалось нелегким делом.

В 50–60-х годах «разбоев» на Дону не было, но «отягощения и непорядки» от старшин обусловили «возмущения, побеги и шатости». Среди казаков ходили «возмутительные письма». Казаки жаловались, что их «из лесу с работы не отпускают», что они «оголели и разорились», остается только уйти с Дона, и «все в сомнение пришли».

В 1753 г. на Дон для «секретного следствия» по указу генерал-прокурора был направлен бригадир И. В. Павлов.

Он получил приказ «наискорее забирать» «возмутительные письма», разыскать и арестовать зачинщиков волнений, пресечь «возмущения и шатости». Большинство зачинщиков оказались «люди худого состояния», а некоторые из них, как, например, Подтяжкин, пользовались у властей худой славой как укрыватели беглых. Энергичные действия и жестокость Павлова возымели действие: хотя «казаки все в сомнение пришли», но «шатость» удалось прекратить.

Волнение донских казаков с особой силой вспыхнуло в 1772 г. в связи с требованиями со стороны правительства выслать тысячную команду в действующую армию. Выступление казаков в своих личных целях использовал атаман Войска Донского Ефремов, опасавшийся репрессий со стороны правительства. Когда на Дон приехал с особыми полномочиями генерал Черепов, Ефремов отказался ему повиноваться.

Казачество волновалось, опасаясь «регулярства», т. е. распространения на Дон обязанностей регулярного войска. Поговаривали, что Черепов начнет Дон «делить». Нужно сказать, что выбор кандидатуры Черепова нельзя назвать удачным, даже с точки зрения правительства: Черепов прославился своей жестокостью по отношению к яицким казакам. Казаки кричали: «Это-де не Яицкое — войско Донское!».

Черепова избили, не стали слушать даже Ефремова, выступившего в роли защитника интересов казачества. Казаки укрепляли свои станицы, готовились к сражениям с правительственными войсками. С большим трудом старшинам удалось уговорить казаков принять войсковую грамоту, осуждавшую «бунтовщиков». Черепов приступил к допросам, применяя батоги и розги. В ответ осенью 1772 г. волнение вспыхнуло с новой силой, и лишь события крестьянской войны побудили правительство отказаться от преследования их участников.

Еще в худшем положении оказалось созданное в 30-х годах волжское казачье войско, образованное из переселенных на Царицынскую крепостную линию донских казаков и украинцев, проживавших на Дону.

На Царицынскую линию послали самых бедных казаков. Они голодали, жили в ужасных условиях, в холодных землянках, с трудом находя корм для своих лошадей. С большим трудом осваивали казаки новые места.

В 1770 г. еще одно испытание выпало на долю нищего волжского казачества: правительство переселяло 517 семей волжских казаков в Моздок. Едва успевшие обжиться на Волге казаки должны были бросать все и уезжать в далекие края. Начались волнения.

В 1772 г. беглый крестьянин Федот Иванович Богомолов, проживавший в центре волжского казачества Дубовке и здесь зачислившийся в Московский легион, объявил себя чудесно спасшимся Петром III. Несмотря на то, что Богомолов был совершенно не похож на покойного императора («отменен»), многие признали его таковым — сказывался присущий народу той поры наивный монархизм. Среди волжских казаков еще за год до Богомолова распространился слух, что среди записавшихся в легион находится Петр III. Этим и воспользовался Богомолов. К нему стали сходиться волжские и донские казаки. Вскоре у «Петра Федоровича» — Богомолова появился и «государственный секретарь» — донской казак Спиридон Долотин, записавшийся в легионную команду.

Поводом к волнениям послужила задержка жалованья казакам. Когда казак Буренин потребовал жалованья, офицер Терский ответил ему «обидными словами». Началось восстание. Энергичные действия офицеров и растерянность казаков привели к аресту Богомолова и Долотина, направленных под караулом в Царицын. Но и под арестом Богомолов не смирился и установил связь со своими «доброжелателями» донскими и волжскими казаками Иваном Семенниковым, Иваном Серединцовым, Максимом Семеновым, Фомой Турченковым, приписным Пятиизбенской станицы украинцем Степаном Певчим и др. Заговорщики рассчитывали склонить на свою сторону казацкую пятисотенную команду, горожан и тут же на месте в Царицыне, провозгласить Богомолова императором. Выступление назначили в ночь на 25 июня, но казаки не пришли. Власти узнали о заговоре и Богомолова перевели на гауптвахту. Арестовали и помогавшего ему священника Григорьева. Когда их везли, арестованные обратились к «миру» за помощью. И «миряне» откликнулись. Разобрав лавчонки и шалаши на «дреколья», солдаты, рекруты, «чернь» бросились их выручать. Царицынский комендант полковник Цыплетев приказал открыть огонь. Толпа отхлынула. Восстание, не успев разгореться, было подавлено.

Не зная о событиях в Царицыне, «доброжелатели» Богомолова пытались поднять казаков. Семенников приехал в Трехостровянскую станицу и убеждал казаков двинуться на Царицын, а препятствовавших им старшин уничтожить. Семенникова арестовали, но под давлением казаков вынуждены были освободить. По дороге к Царицыну 2 июля Семенников и Серединцов узнали о переводе Богомолова в неизвестное место и вернулись в Трехостровянскую станицу. Семенникову удалось скрыться. Между тем Степан Певчий действовал весьма энергично в Пятиизбенской станице. Ему удалось многих казаков привести «в сомнение» и привлечь на свою сторону станичного атамана Максима Слепова. Но в станицу направили большой отряд, арестовавший Слепова, Певчего и многих «станишников». Самого Богомолова отправили в Сибирь, но по дороге где-то между Царицыном и Астраханью он умер.

Прошло немного времени и «доброжелатели» Богомолова Певчий, Серединцов и священник Григорьев приняли участие в движении очередного «Петра III» — бежавшего с нерчинской каторги бывшего «разбойного» атамана Григория Рябова. Отпущенные из-под ареста после разгрома отряда Рябова, они позднее признали «Петра III» — Пугачева. Сосланные в Тобольск после поражения восстания Пугачева, они приняли участие в попытке освободить казаков-пугачевцев, за что подверглись мучительному наказанию.

Росли социальные противоречия среди русского казачества на Тереке — терского семейного казачьего войска и гребенских казаков. У богатой казацкой верхушки были свои холопы из числа выкупленных из плена или выменянных у горцев. Вместе с тем в казацких поселках увеличилось число «байдаков», бедных казаков, не имевших коней и не участвовавших в походах. Они служили работниками у богатого казачества. Казакам запрещали перевод из одного войска в другое, а с середины XVIII в. прекратилась выдача казакам паспортов даже для временной отлучки. Рядовое казачество оказалось положенным «в тягло» старшиной. Ревнители старой веры (а таких среди казаков на Тереке было немало) подвергались гонениям. Многие казаки-старообрядцы бежали к своим единоверцам-некрасовцам на Кубань. Так в форму борьбы за «старую веру» облекался социальный протест казачества против наступления на казацкие вольности правительства и официальной православной церкви.

Социальный протест выливался в побеги, причем бежали не только к ушедшим на земли, подвластные Турции, раскольникам-некрасовцам, но и на Дон, Каму, Волгу.

В 1770 г. имели место волнения среди донских казаков, переселенных на территорию моздокского полка и на новом месте оказавшихся в чрезвычайно тяжелом положении.

К середине XVIII в. очень многое изменилось к худшему и в положении рядового яицкого казачества. Давно уже ушли в прошлое те времена, когда казаки считали Яик «золотым донышком с серебряной покрышечкой». Яицкие казаки вели главным образом промысловое хозяйство, занимались рыболовством, скотоводством и добычей соли. Теперь рыбная ловля на Яике и добыча соли в озерах были объявлены государственной монополией. Государство сдавало рыболовные угодья в аренду. На низовьях Яика появились учуги, препятствовавшие рыбе подниматься вверх по течению. Среди арендаторов все больше становилось богачей, нередко из пришлого люда.

Старшина входила в силу. Она скупала у рядовых казаков рыбу, перепродавая ее приезжим купцам, присваивала казенное жалованье, выдававшееся казакам, собирала с них поборы, перекладывала на их плечи всю тяжесть службы, захватила в свои руки суд. Служба казацкая становилась год от года тяжелей. Казаки чувствовали, что надвигалось «регулярство», чего они боялись больше всего. Былым вольностям яицкого казачества приходил конец. Атаманов назначало правительство, Военная коллегия ведала делами Яика, казаки стали подсудны царским судьям и подвергались телесным наказаниям. В результате часто проводимых «чисток» яицкого казачества от беглых многие казаки распрощались со своим казацким состоянием и направлялись в солдаты. На территории Яицкого казачьего войска возводились крепости, а с севера грозил Оренбург с его губернатором, большим гарнизоном, послушным правительству оренбургским казачеством, чиновничеством. Отсюда, из Оренбурга, исходили всяческие «обиды войску» Яицкому. И вот яицкое казачество раскололось на два враждебных лагеря: казаков «войсковой руки», или «непослушную сторону», состоявшую из рядового казачества, и «послушную сторону», старшину, представлявшую собой опору правительства.

Волнения на Яике начались с 1752 г. Будучи атаманом Яицкого войска, Андрей Бородин расхищал деньги, собранные казаками для внесения в качестве арендной платы за рыбные промыслы по Яику, налагал на казаков произвольные поборы, а всех пытавших потребовать от него отчета «яко озорников и людей мятежных» наказывал плетьми. Атаман Сакмарского городка Иван Логинов, действуя из личных побуждений, направил жалобу в Военную коллегию. Присланная на Яик комиссия констатировала факт злоупотреблений, но не склонна была сместить Бородина. Возглавлявший ее генерал-майор Брахвельд выдвинул идею назначить атаманом Яицкого войска какого-нибудь штаб-офицера из Оренбурга. Вторая комиссия, возглавляемая генерал-майором Потаповым и присланная на Яик по жалобе казаков Ульянова и Копеечкина, подала рапорт в Военную коллегию. Военная коллегия сместила Бородина, приняла некоторые решения в пользу казаков, но в то же самое время назначила атаманом Яицкого войска премьер-майора драгунского полка Новокрещенова. Новокрещенов открыто помогал старшине. На жалобы казаков правительство ответило присылкой третьей комиссии во главе с генерал-майором Череповым, действовавшим решительно и жестоко. В 1767 г. атаманом избрали Тамбовцева, на кандидатуре которого сошлись обе группировки казаков. Но Тамбовцев вскоре целиком перешел на сторону старшины. А тяготы казацкой службы росли. Казаки категорически отказывались идти в Московский легион или на службу в Кизляр, перестали в виде протеста косить сено и ловить рыбу, что уже напоминало голодовку заключенных. Правительство отказалось от попыток привлечь казаков к службе в легионе. Но борьба казаков с правительством не прекращалась. В Петербург почти непрерывно ездили с челобитными посланцы «войсковой руки» Иван Портнов, Иван Кирпичников и др.

Решив не привлекать казаков к службе в легионе, правительство не отказалось от своих намерений послать их в Кизляр, и на этой почве имели место стычки вплоть до вооруженных столкновений.

К концу 1771 г. в Яицкий городок был прислан генерал-майор Траубенберг, действовавший быстро и решительно. Но «войсковая сторона» в свою очередь перешла в наступление. 13 января 1772 г. у дома Толкачевых на Кабанкиной улице собрались казаки. Их вожаки во главе с Максимом Шигаевым, Афанасием Перфильевым и вернувшимся из Петербурга Иваном Кирпичниковым совещались в доме. Казаки пытались договориться с капитаном Дурново, возглавлявшим очередную комиссию, направленную на Яик. В ответ Траубенберг приказал открыть огонь из орудий. Более 100 человек погибло, раненых насчитывалось еще больше. В ответ казаки бросились на пушки, перебили расчеты, открыли орудийный и ружейный огонь по правительственным войскам. Траубенберга, Тамбовцева и других старшин убили, Дурново тяжело ранили, более 70 человек старшин, в том числе Мартемьяна Бородина, арестовали.

Утром 14 января, собравшись на казачий круг, восставшие выбрали новых старшин — «поверенных» Трифонова, Лабзенова, Неулыбина, Сенгилевцева, приняли решение о казни «врагов войска» — дьяка Суетина и писаря Июгунова. Восстание носило антикрепостнический характер. Все крепостные богатых казаков были отпущены на волю и многие из них записаны в казаки. Записали в казаки работных людей и поселенцев, проживающих на Яике. У богатых казаков «послушной стороны» восставшие отбирали оружие, деньги, сено. На форпосты Нижнего Яика они направили старшинами А. Чапова, А. Перфильева и С. Фомичихина из числа казаков «непослушной стороны». Казахам и калмыкам были возвращены захваченные у них пленники и скот.

Свои действия казаки «войсковой стороны» считали законными, не чем иным, как исполнением «воли» императрицы. В этом опять-таки сказывался наивный монархизм, присущий крестьянству и казачеству. Казаки во всем обвиняли Траубенберга, Тамбовцева, старшин, о чем и писали 15 января в своей жалобе в Военную коллегию. Пока Военная коллегия рассматривала жалобу, оренбургский губернатор Рейнсдорп действовал. В мае 1772 г. из Рассыпной крепости выступили войска под командованием генерала Фреймана. 28 мая в Яицком городке собрали казачий круг. Большинство казаков настаивало на том, чтобы оказать вооруженное сопротивление и в случае победы двинуться в глубь России, «возмутить помещичьих людей на побег и принимать их в свое войско».

Для предотвращения кровопролития казаки выслали навстречу Фрейману своих представителей: Афанасия Перфильева, Курбетева и Дюбина. Фрейман требовал выдать зачинщиков. «Мы все виновны», — отвечали казаки. Фрейман шел вперед. 3 июня у реки Ембулатовки казаки потерпели поражение — сказалось превосходство правительственных войск в артиллерии и предательская деятельность старшин. Фрейман двигался на Яицкий городок. В городке началось смятение.

7 июня Фрейман вступил в Яицкий городок и назначил комендантом полковника Симонова. Город окружили войска. Всюду стояли пикеты. Войсковой круг был упразднен. Шли аресты. Все тюрьмы и гостиные дворы были переполнены арестованными. Казаки разбегались по степным хуторам. Яицкий городок запустевал. Велось следственное дело о «бунте». В июле 1773 г. приговор был объявлен. 85 человек казаков были биты кнутом, клеймены и с семьями отправлены в Сибирь. На участников восстания наложили огромную контрибуцию. Правительство считало Яик «замиренным». Но это был не эпилог, а пролог народного движения. На Яике уже появился «набеглый царь» — Емельян Иванович Пугачев, будущий предводитель Крестьянской войны.