Криминогенная ситуация и борьба с преступностью

Революционное преобразование старого строя, как обычно бывает в переломные моменты исторического развития, сопровождалось обострением внутренних противоречий и проблем, которые в периоды общественной стабильности либо существуют в скрытой форме, либо проявляются в гораздо меньшей степени. К числу таких явлений относятся уголовная преступность и другие виды девиантного (отклоняющегося) поведения, которые во времена революций и внутренних конфликтов, в обстановке хаоса, слабости и нестабильности власти, приобретают огромные масштабы. Именно это происходило в 1917-м и в последующие годы в России и, в частности, в ее бывшей столице – Петрограде.

Первые месяцы после февраля 1917 г. в Петрограде ознаменовались невиданным ранее разгулом уголовной преступности, буквально захлестнувшей город. Ухудшение криминогенной обстановки было предопределено всем ходом событий во время и после Февральской революции. Прежняя правоохранительная система была разрушена в дни революции явочным порядком. Восставшие солдаты и толпы народа вымещали свое озлобление против царского режима на его слугах: громили полицейские участки, жгли архивы полиции, отлавливали и убивали городовых, жандармов, агентов сыска. Американский посол Д.Р. Фрэнсис следующим образом описывал события, свидетелем которых он был в февральские дни: «Полицейский участок через три дома от здания посольства (на Фурштатской улице. – В. М.) подвергся разгрому толпы, архивы и документы выбрасывались из окна и публично сжигались на улице – и то же самое происходило во всех полицейских участках города. Архивы секретной полиции, включая отпечатки пальцев, описания примет преступников и т. д., были таким образом полностью уничтожены… Солдаты и вооруженные гражданские лица преследовали полицейских, разыскивая их в домах, на крышах, в больницах»[267].

10 марта 1917 г. Временное правительство санкционировало фактически уже осуществленную ликвидацию департамента полиции, а чуть позже был формально упразднен корпус жандармов. Одновременно были предприняты меры для создания новой правоохранительной системы. 10 марта правительство приняло постановление об учреждении Временного управления по делам общественной полиции по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан (в июне переименовано в Главное управление по делам милиции и по обеспечению личной и имущественной безопасности граждан), а 17 апреля утвердило Временное положение о милиции[268]. Вновь созданная милиция оказалась, однако, неэффективной. Подготовка милиционеров была низкой, вследствие недостаточного финансирования недоставало оружия и обмундирования. Ощущалась нехватка квалифицированных кадров, так как было запрещено принимать на милицейскую службу лиц, служивших ранее в полиции[269]. Должного внимания борьбе против преступности не уделялось: различные политические силы были заняты главным образом выяснением отношений между собой. Не лучшим образом на организации работы органов охраны порядка сказывался сложившийся весной 1917 г. параллелизм: наряду с городской милицией, находившейся в ведении органов городского самоуправления, стала создаваться рабочая милиция, подчинявшаяся Советам рабочих и солдатских депутатов (после июльских событий рабочая милиция была упразднена Временным правительством)[270]. Милицейское руководство не отличалось должной энергией и инициативой. Начальник городской милиции (с лета 1917 г.) Н.В. Иванов, адвокат по специальности, по словам одного из работников милицейского управления, «никаким авторитетом ни у своих подчиненных по управлению, ни у комиссаров, ни у начальства не пользовался. Никогда он не пробовал проявить хотя бы малейшую инициативу в смысле реорганизации, упорядочения милиции, относясь к своим обязанностям совершенно по-казенному»[271].

В обстановке усиливавшегося разброда и хаоса преступные элементы чувствовали себя все более вольготно. Отсутствие контроля при раздаче оружия гражданским лицам привело к тому, что на руках у населения скопилось огромное количество единиц огнестрельного оружия. Уголовное население города росло. По амнистии Временного правительства на свободу вышло большое количество отпетых уголовников (их называли «птенцами Керенского»). Газета «Петроградский листок» констатировала: «То, что Петроград сегодня обокран и разграблен, не должно удивлять нас, поскольку из различных тюрем было выпущено около 20 тысяч воров. Грабители получили полные гражданские права и свободно ходят по улицам Петрограда. Офицеры уголовной милиции подчас узнают воров на улице, но ничего не могут сделать»[272]. 7 марта помощник градоначальника издал предписание комиссарам районов регистрировать освободившихся уголовных заключенных, являющихся в комиссариаты, и «выдавать им удостоверения, подтверждающие их явку и обязывающие их явиться в места, которые будут указаны особым объявлением Петроградского общественного градоначальника, в трехдневный срок по издании этого объявления»[273]. Особого эффекта это предписание не имело, так как бывшие заключенные, естественно, не спешили являться в комиссариаты и регистрироваться.

Другим источником пополнения преступного элемента были многочисленные дезертиры. Некоторые солдаты тыловых частей, принимавшие участие в февральских событиях, в казармы так и не вернулись. К ним присоединялись дезертиры с фронта. Как правило, все эти люди были вооружены. К середине 1917 г. в городе скопилось от 50 до 60 тысяч дезертиров[274]. На рост армии уголовников оказывала влияние также безработица, особо разросшаяся уже после свержения Временного правительства. В результате сворачивания военного производства многие рабочие, занятые ранее на военных заводах, оказались на улице. Далеко не все из них имели возможность или желание уехать из Петрограда. Безработные и праздная молодежь образовывали шайки и занимались хулиганством. Стали возникать целые слободы, заселенные уголовниками и дезертирами. Такие поселения располагались, в частности, в Гавани на Васильевском острове, на острове Голодай, в Семенцах, на Лиговке, в Песках, в Полюстрово. Милиционеры просто боялись там появляться[275].

После октябрьских событий 1917 г. новые власти предприняли шаги для реорганизации правоохранительной системы. Хотя милиция стояла на позиции невмешательства в политическую борьбу и во время событий 24–26 октября соблюдала нейтралитет, большевистское руководство считало ее неблагонадежной. 28 октября вышло постановление нового правительства об образовании рабочей милиции[276]. На следующий день Н.В. Иванов был снят с поста начальника городской милиции. В районах контроль новой власти над правоохранительными органами устанавливался следующим образом: милицейские комиссариаты занимались отрядами солдат или красногвардейцев, посланными Военнореволюционным комитетом, прежние комиссары увольнялись от должности, и на их место назначались новые, уполномоченные от ВРК. Личный состав милиции по-разному относился к изменениям: часть служащих была готова сотрудничать с советской властью, другие от этого решительно отказывались. До начала 1918 г. длился своеобразный «переходный период»: кое-где продолжали еще функционировать органы старой милиции, в то же время предпринимались меры для организации новых структур охраны правопорядка. 2 декабря решением Исполнительного комитета Петроградского Совета был образован Комитет революционной охраны Петрограда в составе представителей от Петросовета, городского самоуправления, межрайонного совещания Советов рабочих и солдатских депутатов, Красной гвардии и штаба Петроградского военного округа[277]. На одном из заседаний Комитета был рассмотрен проект организации охраны города. В Петрограде вводилась милицейская повинность. Промышленные предприятия должны были выделять определенное количество рабочих, из которых формировались батальоны дружинников. Дежурный батальон в течение недели нес охрану в своем районе, затем переходил в запас, а дежурить в порядке очередности начинал другой батальон[278]. Одновременно к несению службы по охране порядка привлекались отряды солдат и Красной гвардии. 30 декабря Петроградским Советом было принято постановление об окончательной ликвидации старой милиции к 30 января 1918 г.[279]

Переходный процесс протекал достаточно болезненно, подчас на местах возникал некоторый вакуум, когда старые структуры уже не действовали, а новые еще не были сформированы. Такая ситуация отмечалась, к примеру, на заседании Исполкома Василеостровского районного Совета 3 января 1918 г. Один из выступавших заявлял, как записано в протоколе, что «постановление Петроградского Совета о роспуске милиции ставит комиссаров в очень тяжелое положение. Милиционеры отказываются сдавать оружие и требуют выдачу жалованья за шесть месяцев вперед. Окончательный расчет назначен на 30 января, но милиционеры отказываются нести службу и дежурства. Чтобы не остаться без всякой охраны, необходимо найти какой-нибудь компромиссный выход, чтобы убедить милиционеров исполнять служебные обязанности»[280]. После роспуска управления городской милиции (решение о котором было принято Народным Комиссариатом внутренних дел 4 декабря) при осмотре занимаемого им помещения в доме № 2 по Гороховой улице была обнаружена картина полного разгрома: была изуродована вся мебель, провода оборваны, телефонные аппараты и большая часть пишущих машинок расхищены. В распоряжении бывшего начальника милиции было 10 автомобилей и 10 мотоциклов, а при осмотре гаража там оказалось всего по два автомобиля и мотоцикла. Выяснилось, что многие делопроизводства были взяты служащими на дом. Кроме того, было расхищено много ценных канцелярских принадлежностей, юридические книги и другое имущество. Как отмечалось в отчете об осмотре помещения, «это ужасное дело разгрома явно указывает на желание бывших служащих милиции создать разруху и лишить преемников возможности успешно продолжать работу»[281].

Очевидная слабость правоохранительной системы в конце 1917 – начале 1918 г. создавала условия для дальнейшего роста преступности. Заметное влияние оказывало ухудшение экономической ситуации. Уровень жизни в городе стремительно снижался, возникли перебои в снабжении продуктами и предметами первой необходимости. В условиях нищеты, голода и всеобщего дефицита, когда становилось невозможно добыть законным путем самые элементарные продукты и вещи, даже в прошлом вполне законопослушные люди могли решиться на противозаконные действия. При анализе причин ухудшения криминогенной ситуации следует учесть и причины физиологического и психологического порядка. Постоянное недоедание, нервное напряжение, стрессы угнетающе действовали на психику людей, способствуя развитию агрессивности. Накапливавшаяся в организме отрицательная энергия должна была искать выход. Это приводило к росту конфликтов на бытовом уровне, которые также нередко имели своим результатом правонарушение. Сыграли свою роль и официальная, а также анархистская пропаганда. Отрицание библейских заповедей и общечеловеческой морали, насаждение классовой ненависти, лозунги типа «Грабь награбленное!» способствовали исчезновению уважения к чужой собственности, обесцениванию человеческой жизни. Многие видели в большевистских лозунгах оправдание для беззакония и насилия.

Вскоре после большевистской революции в городе поднялась волна погромов. Основным объектом посягательств стали запасы вина и пива, хранившиеся в подвалах Зимнего дворца и на многочисленных складах. Первые известия о погромах стали поступать в ВРК в середине ноября. 14 ноября был разграблен пивоваренный завод Дурдина на Обводном канале. Охранявшие завод солдаты железнодорожного батальона сами начали ломать замки и пить пиво, а собравшаяся у ворот толпа в несколько сот человек с ведрами была пропущена солдатами во двор завода. Порядок восстановила прибывшая на место учебная команда Петроградского полка[282]. С конца месяца пьяные погромы стали распространяться по всему городу. Особо широких масштабов они достигли в начале декабря, когда были разграблены винные склады на Васильевском острове, Вознесенском проспекте, Галерной и Пантелеймоновской улицах[283]. Происхождение погромной вакханалии объяснить трудно. В советской историографии погромы связывались с подстрекательской деятельностью буржуазных элементов, якобы готовивших антисоветское выступление[284]. Имеющиеся в распоряжении материалы пока не дают возможности ни подтвердить, ни опровергнуть это утверждение. Изданные ВРК приказы о запрещении производства алкогольных напитков и предании суду лиц, занимающихся их изготовлением и продажей, виновных в хищении вина и появляющихся в общественных местах в состоянии опьянения[285], не имели большого эффекта. Безобразия продолжались. В ночь на 7 декабря толпа одетых в солдатскую и матросскую форму людей ворвалась в Зимний дворец и принялась грабить винные запасы. К утру к погромщикам стали присоединяться новые группы любителей спиртного. Прибывший отряд красногвардейцев и солдат никак не мог восстановить порядок. Оргия длилась еще несколько часов, пока не прибыли пожарные, которые затопили подвалы дворца, при этом многие перепившиеся погромщики утонули (свидетельницей этих событий была дочь английского посла Дж. Бьюкенена М. Бьюкенен)[286]. Имели место случаи нападения пьяных толп, искавших спирт, на аптеки. Правление профсоюза аптечных служащих обращалось в ВРК с требованием принять экстренные меры для недопущения подобных эксцессов[287]. При борьбе с погромами властям пришлось прибегнуть к уничтожению винных запасов. Около аптек были поставлены караулы. На предприятиях рабочие за появление на работе в нетрезвом состоянии наказывались вплоть до увольнения[288]. С середины декабря волна погромов начала стихать и к началу 1918 г. почти исчезла. Однако отдельные рецидивы случались и в январе-марте 1918 г. Например, 9 января около 70 вооруженных солдат совершили нападение на винный погреб Балабинской гостиницы в Александро-Невском районе. По прибытии красногвардейцев и милиционеров произошло вооруженное столкновение, закончившееся гибелью двух и ранением четырех человек[289]. 24 января двухтысячная толпа, пытавшаяся разгромить винный склад на Екатерининском канале, была разогнана отрядом красногвардейцев[290]. В середине марта объектом нападения снова стал завод Дурдина. Собравшиеся здесь громилы, большинство в состоянии сильного опьянения, открыли беспорядочную стрельбу из ружей. Подоспевший армейский отряд с трудом прекратил разгром, при разгоне хулиганов двое из них были убиты[291].

Общее количество уголовных преступлений в городе, увеличившееся в конце 1917 г. на волне погромов, в начале 1918 г.

несколько уменьшилось. Если в декабре 1917 г. по городу было зафиксировано 1368 правонарушений, в следующем месяце их было только 699[292]. Однако уровень преступности оставался очень высоким, и предпосылок для его дальнейшего снижения не имелось, так как продолжавшееся ухудшение жизненных условий способствовало его поддержанию. Росло количество безработных, все больше дезертиров, бежавших с разваливавшегося фронта, наводняли город (неслучайно преступники очень часто были одеты в солдатскую форму). Уличные грабежи стали обычным явлением. Человек мог в любой момент подвергнуться на улице нападению и быть лишен всего сколько-нибудь ценного, что он имел с собой, или даже раздет. «Союзником» грабителей была царившая на улицах темнота: в зимнее время в Петрограде темнеет очень рано, а электрическое освещение на улицах и в домах после октября 1917 г., как уже упоминалось, из-за нехватки электроэнергии давалось с большими перебоями и периодически отключалось. Жители города старались по вечерам без крайней нужды не покидать своих домов. Однако и дома нельзя было чувствовать себя в полной безопасности. Частные квартиры часто становились объектами грабежей, причем далеко не всегда сумма похищенного была значительной, то есть грабились не только богатые квартиры. По-видимому, наряду с опытными бандитами действовали шайки дилетантов, которые вламывались в первую попавшуюся квартиру. Грабители нередко действовали с бессмысленной, садистской жестокостью, зверски убивая целые семьи хозяев квартиры[293]. Человеческая жизнь максимально обесценилась, убить могли за какую-нибудь мелочь. Так, в октябре 1918 г. в своей квартире был зверски убит двенадцатилетний сын мастера мастерской ломовых качек; убийца (им оказался вскоре задержанный девятнадцатилетний рабочий той же мастерской) похитил 159 рублей и четыре продовольственные карточки[294].

С начала 1918 г. налетам особенно часто стали подвергаться магазины и склады. В середине января этого года отмечалась серия разгромов складов на Гутуевском острове, сообщалось о хищениях вина, консервов, ткани, сукна и других товаров, причем среди грабителей были замечены матросы, в частности, с ледокола «Ермак»[295]. Случаи краж и разгромов, особенно в продовольственных лавках и складах, участились в мае 1918 г.[296], что было неудивительно: именно в это время продовольственное положение города было особенно тяжелым. Действуя с чрезвычайной наглостью, банды грабителей устраивали налеты не только на частные квартиры и магазины, но и на государственные учреждения. 22 февраля 1918 г. трое сотрудников Комиссариата юстиции, которые везли на извозчике крупную сумму денег, полученную в казначействе для выдачи жалованья служащим, у самых дверей комиссариата были застигнуты автомобилем, из которого выскочили трое грабителей и, угрожая револьверами, захватили деньги и скрылись[297]. В один из январских дней среди бела дня был ограблен М.С. Урицкий: бандиты сняли с него шубу, когда он на извозчике следовал в Таврический дворец[298]. При проведении своих «акций» грабители нередко сами выдавали себя за представителей власти. Под видом сотрудников ЧК или милицейских органов, предъявляя поддельные мандаты и ордера на обыск, они являлись на квартиры и – особенно часто – в общественные места. К примеру, в ночь на 24 февраля 1918 г. в гостиницу «Медведь» явилась группа вооруженных лиц. Представившись отрядом ЧК и предъявив фальшивый ордер на обыск, злоумышленники забрали у посетителей 40 тысяч рублей и скрылись, но позднее их предводителей, неких Смирнова и Занозу, удалось задержать. По постановлению ЧК они были расстреляны[299].

Еще одним характерным явлением для «послеоктябрьской» преступности стали преступления против личности и имущества граждан и подданных иностранных государств. Вечером 29 января 1918 г. тремя вооруженными лицами, одетыми в солдатскую форму, на Моховой улице был ограблен голландский консул. Вечером следующего дня нападению подвергся итальянский посол, маркиз делла Торетта: на углу Михайловской площади и Итальянской улицы трое неизвестных на автомобиле преградили ему путь и под предлогом поиска оружия отобрали у него портфель и сняли с него шубу; в 25-градусный мороз, коченея от холода, посол с трудом добрался до своих апартаментов[300]. Несколько ранее, в новогоднюю ночь 1918 г., было совершено нападение на итальянское посольство, однако высланный армейский отряд сумел предотвратить разгром[301]. Под видом реквизиции был ограблен склад, принадлежавший датскому подданному X. Аскову. 11 октября 1918 г. на склад явились несколько вооруженных лиц в красноармейской форме. Один из них, назвавшись комиссаром, но не предъявив никакого ордера, заявил, что для предстоявшего празднования годовщины пролетарской революции они реквизируют все имеющиеся на складе лампочки и проволоку. Всего изъяли электролампочек на сумму около 82 тысяч рублей. Председатель местного Совета, узнав об этой реквизиции, произведенной якобы по его приказу, был крайне удивлен и заявил, что подобного приказа он не давал[302]. 19 ноября того же года грабежу подверглось имущество швейцарской миссии, временно находившееся на хранении в здании норвежского посольства (наб. р. Мойки, 42). Около десяти вооруженных лиц, явившись в здание, предъявили ордер на обыск, якобы от Петросовета, затем, войдя в помещение, обезоружили и связали двух охранников и вынесли 21 чемодан с деньгами и ценностями на общую сумму около 7 миллионов рублей. Через несколько дней, в ночь на 24 ноября, предположительно теми же лицами было ограблено испанское посольство[303].

Иностранцы встречались не только среди жертв преступлений, но и среди самих преступников. Особенно тесно с проблемой преступности был связан китайский вопрос. Во время войны петроградские промышленники, чтобы компенсировать потерю рабочих рук вследствие призыва части рабочих в армию, стали вербовать на свои предприятия китайцев. К 1917 г. в Петроград приехало более 10 тысяч китайцев[304]. Они трудились в основном строителями и малоквалифицированными рабочими на фабриках. Находясь в бесправном положении и почти не владея русским языком, китайцы одними из первых испытали на себе воздействие экономического кризиса: многие из них теряли работу, что и толкало их на преступления. Обычно жертвами преступников-китайцев оказывались их же соотечественники. В частности, 21 декабря 1918 г. сообщалось об убийстве бандой китайцев владельцев чайной по Предтеченской улице, китайца Ли Фа и его жены, и разграблении их квартиры и чайной[305]. 19 января 1919 г. был убит председатель Союза китайских рабочих Чжан Юйцан, причем за два дня до убийства в ЧК поступила жалоба на самого Чжан Юйцана, в которой утверждалось, что он занимался неблаговидными делами: спекулировал продовольственными карточками, собирал дань с китайских рабочих под угрозой ареста[306]. Временами китайская преступность выходила за рамки самих китайских общин: так, в середине июня 1918 г. сообщалось о покушении китайцев, проживавших в квартире в доме № 21 по Кузнечному переулку, на жизнь жителя той же квартиры Бондарева, его жены и брата[307]. Районы расселения китайских общин, в частности в Новой Деревне, Песках и Семенцах, изобиловали тайными притонами и курильнями опиума. При обыске в китайском общежитии в доме № 102 по Воронежской улице в апреле 1918 г. обнаружили более фунта опиума, другие наркотические средства, оружие, два десятка колод игральных карт[308]. В числе преступников попадались и другие иностранцы. Например, в марте 1918 г. арестовали двух индусов, занимавшихся грабежами, преимущественно на Васильевском острове и Петроградской стороне. Ими было совершено около 40 грабежей.[309]

Помимо обычных уголовников, грабежами и разбоями в городе занимались анархисты. Свои действия они прикрывали «идейными» мотивами. Орган Петроградской федерации анархистов «Буревестник» открыто призывал к погромам[310]. В городской и районные Советы поступали многочисленные сообщения о самочинных захватах анархистами зданий и ограблении квартир. На Васильевском острове анархисты захватили особняк барона Гинцбурга и отказались очистить его, несмотря на категорическое предписание Петроградского Совета. Когда, наконец, их удалось выдворить оттуда, оказалось, что в особняке разграблены все драгоценности, расхищены или попорчены ковры, картины и гобелены, вывезена мебель, с оставшихся кресел и диванов содрана обшивка[311]. Также на Васильевском острове в ночь на 24 февраля 1918 г. был ограблен столичный ломбард. Грабители, числом около 15 человек, подъехавшие на двух автомобилях, заявили сторожам, что они анархо-коммунисты и грабят только богатых. Действительно, мелких вкладов они не тронули. Всего же было похищено ценностей на сумму 600–700 тысяч рублей.[312]

Вакханалию грабежей пытались обуздать суровыми мерами. В силу постановления чрезвычайной охраны Петрограда, изданного в конце февраля 1918 г., грабители и погромщики подлежали расстрелу на месте. За день и ночь 26 февраля расстреляли 20 человек[313]. Это постановление на первое время заставило преступников несколько поумерить свой пыл. «Красная газета» за 8 марта отмечала значительное снижение количества вооруженных нападений и грабежей. Однако полтора месяца спустя, 20 апреля, на страницах той же газеты констатировалось, что, «несмотря на суровые меры… преступления как будто не уменьшаются». На улицах города временами разыгрывались настоящие бои между шайками преступников и силами охраны порядка. Один такой бой произошел 31 марта 1918 г. около ресторана «Севастополь» (Обводный канал, 153), когда во время обыска в ресторане группа вооруженных лиц оказала сопротивление проводившим обыск красноармейцам. Перестрелка, перекинувшись на улицу, длилась несколько часов. Только после прибытия солидного подкрепления красноармейцы заставили противника сдаться. В перестрелке было убито восемь бандитов и восемь ранено, столько же было раненых среди красноармейцев[314]. Ожесточенная перестрелка произошла в апреле того же года на крышах домов около театрального клуба на Литейном проспекте, в котором банда злоумышленников пыталась произвести самочинный обыск. Члены клуба сумели сообщить о происходившем в ближайший комиссариат, откуда срочно прибыл наряд бойцов революционной охраны и красногвардейцев. Шестеро бандитов были схвачены, один из них, ранивший в перестрелке охранника, был тут же расстрелян[315].

Велико было и количество бытовых преступлений. Обилие оружия на руках у населения в сочетании с обостренной агрессивностью приводило к тому, что люди стали прибегать к этому «аргументу» при ссорах и сведении личных счетов. В одном из номеров «Красной газеты» за март 1918 г. описан трагический случай во Владимирской церкви. Во время венчания бывшая возлюбленная жениха, желая отомстить счастливой сопернице, пыталась облить ее кислотой. Однако жених был начеку: выхватив револьвер, он тремя меткими выстрелами размозжил мстительнице голову. В поднявшейся суматохе жених сумел скрыться[316]. В Нарвском районе солдат Разумов, вернувшись с фронта, узнал об измене невесты и, недолго думая, пристрелил ее. За это убийство он был приговорен судом всего лишь к одному месяцу тюремного заключения[317].

Ответом жителей города на уголовный террор стали самосуды над пойманными с поличным преступниками. Первые случаи подобных расправ зафиксированы еще до октября 1917 г., однако особо широкий размах они приобрели в первой половине следующего года. Сводки о происшествиях изобилуют подобными случаями. Когда двое из пятерых бандитов, ограбивших в январе 1918 г. ювелирный магазин на Загородном проспекте и убивших при этом владельца, были задержаны и доставлены в комиссариат, вокруг собралась толпа и потребовала выдачи преступников. Получив отказ, люди ворвались в комиссариат, насильно вывели задержанных во двор и расстреляли их[318]. В феврале несколько неизвестных в солдатской форме по подложному ордеру производили обыск в квартире в доме № 17 по Прядильной улице. Прохожим показался подозрительным оставленный ими автомобиль, и они сообщили в комиссариат, откуда вскоре прибыл помощник комиссара с нарядом. Троих из злоумышленников удалось задержать, но в штаб был доставлен только один из них: с двумя другими толпа покончила самосудом[319]. 15 апреля толпой народа в комиссариат был доставлен неизвестный, пытавшийся ограбить квартиру в доме № 59 по Екатерининскому каналу. Допустив составление протокола, толпа выволокла грабителя на улицу и утопила в канале[320]. В один из тех же дней были задержаны двое из троих грабителей, покушавшихся на квартиру в одном из домов на Безбородкинском проспекте. Во время допроса вокруг собралась огромная толпа, которая требовала выдачи задержанных. Поскольку предотвратить самосуд не представлялось возможным, грабители по постановлению следственной комиссии Выборгского района были в срочном порядке расстреляны[321].

Участники самосудов доходили до крайней степени ожесточения, и если кто-то порой пытался удержать их от беззаконных расправ, тот сам мог стать жертвой озверевшей толпы. Подобный случай, описанный в нескольких газетах, имел место на набережной Фонтанки в мае 1918 г. Когда толпа хотела расправиться с человеком, подозреваемым в воровстве, двое из собравшихся стали настаивать на том, что его вина не доказана и что следует передать его в руки правоохранительных органов. В результате гнев толпы обратился и против этих двоих, и все трое были утоплены в реке[322]. Самосуды стали серьезной проблемой, их развитие вызвало беспокойство властей. Правительство, в начале 1918 г. еще находившееся в Петрограде, призывало со страниц «Известий»: «Самосуды – пятно на революции, они позорят ее честь. Не совершайте бессудных расправ над кем бы то ни было!»[323] Однако обуздать вырвавшиеся наружу низменные инстинкты было непросто. Тем более что сама же большевистская пропаганда, отрицавшая прежнюю «буржуазную» систему судопроизводства, вольно или невольно внушала людям мысль, что им самим принадлежит право выносить приговор и карать. А.М. Горький писал в «Несвоевременных мыслях»: «Уничтожив именем пролетариата старые суды, народные комиссары этим самым укрепили в сознании улицы ее право на самосуд – звериное право»[324]. С другой стороны, самосуды были реакцией обывателей на слабость правоохранительных органов, своего рода способом самозащиты, хотя, по замечанию Горького, самосуды никого не устрашали и отнюдь не приводили к снижению уровня преступности. Другой современник описываемых событий, генерал А. Будберг, отмечал: «Вообще самосуд начинает прививаться; очевидно, они сродни нам, а сейчас, кроме того, дает хоть какой-нибудь ответ на общий вопль найти где-нибудь защиту»[325]. Только с 1919 г., когда система охраны правопорядка и судопроизводства начала более или менее отлаживаться, случаи бессудных расправ стали сходить на нет и в конце концов прекратились: за вторую половину 1919 г. не было отмечено ни одного случая самосуда.

В такой тяжелой обстановке новым властям приходилось заниматься организацией и налаживанием работы правоохранительной системы. В первые послеоктябрьские месяцы положение усугублялось отсутствием какой бы то ни было централизации и разграничения компетенции в области охраны порядка. Помимо Комитета охраны действовала Чрезвычайная комиссия, которая также располагала вооруженными отрядами, имела право не только арестовывать и вести следствие, но и выносить приговоры и не была подотчетна Петроградскому Совету, подчиняясь непосредственно СНК. Кроме того, с ноября 1917 г. по февраль 1918 г.

существовал Комитет по борьбе с погромами. По собственному усмотрению действовали командование петроградского гарнизона и революционные трибуналы. Для городского руководства важной задачей было не только укрепление органов охраны правопорядка, но и систематизация их деятельности. Решением Петроградского Совета от 28 марта общее руководство деятельностью по охране порядка было передано только что образованному Комиссариату внутренних дел Петроградской Трудовой Коммуны, при котором создавался Отдел наружной охраны[326]. В ведении отдела находился Комитет революционной охраны, который непосредственно руководил работой правоохранительной системы через районные комитеты. Одновременно было решено перейти от системы милиционной повинности к кадровой милиции[327]. В каждом районе формировались отряды гвардейцев охраны, набор которых возлагался на районные комитеты революционной охраны. В отряды на добровольной основе принимались лица от 18 до 40 лет, не имевшие судимости. Гвардейцы несли постовую и патрульную службу по охране города. Довольствие, вооружение и обмундирование они должны были получать на общих условиях с красноармейцами[328]. С мая по июль 1918 г. Комитет революционной охраны находился в ведении М.С. Урицкого, который возглавлял одновременно Петроградскую ЧК и Комиссариат внутренних дел СКСО.

18 июля 1918 г. Комитет революционной охраны был по решению Петроградского Совета реорганизован в Комендатуру революционной охраны. Назначением комендатуры, по определению Положения о революционной охране города Петрограда, были наблюдение за внешним порядком в городе, защита «всех граждан от насилий и самоуправств» и проведение в жизнь правительственных распоряжений и постановлений. Общее руководство охраной города принадлежало Центральной комендатуре, которой подчинялись районные и порайонные комендатуры (всего в городе было образовано 14 районных и 49 подрайонных комендатур). Центральная комендатура состояла из коменданта, которым был назначен В.С. Шатов, и двух его помощников, утверждаемых Петросоветом. В компетенцию Центральной комендатуры входили организация и распределение вооруженной силы для охраны города, издание обязательных постановлений о внешнем порядке, финансирование районных комендатур, снабжение их оружием и транспортными средствами, контроль над их работой[329]. В своей деятельности Центральная комендатура была подотчетна Комиссариату внутренних дел СКСО и получала средства по смете этого комиссариата. Общее количество гвардейцев охраны во второй половине 1918 г. колебалось в пределах 6–7 тысяч человек (на 15 декабря 1918 г. – 6705 человек)[330], что нельзя было считать достаточным для выполнения всех возложенных на них функций. Кроме того, в распоряжении Комиссариата внутренних дел находился полк по охране города Петрограда, сформированный на базе бывшего Семеновского полка. Полк насчитывал в разные периоды около 2000–2500 человек, его основным назначением была охрана ценностей и государственных учреждений. Караулы полка размещались, в частности, в Государственном банке и других финансовых учреждениях, в Петросовете, в Городской думе, в Петропавловской крепости, у складов на Гутуевском острове, на телефонной станции[331].

Наряду с вооруженной постовой и патрульной охраной на улицах города осуществлялась наружная самоохрана домов, введенная в феврале 1918 г. Домовладельцы и домовые комитеты должны были нанимать сторожей и организовать круглосуточную сторожевую охрану. В обязанности самоохраны входило наблюдение за порядком и чистотой около своих домов и сообщение в комиссариаты милиции (позднее – комитеты и комендатуры революционной охраны) обо всех замеченных беспорядках[332]. После объявления Петрограда на осадном положении в мае 1919 г. самоохрану решено было усилить. 3 мая Отдел управления Петросовета издал приказ домовым комитетам и комендантам домов в трехдневный срок организовать круглосуточную домовую охрану на основе всеобщей повинности, привлекая всех жильцов в возрасте от 18 до 50 лет. У всех входящих и выходящих предписывалось проверять документы, ворота должны были закрываться с 21 часа вечера до 7 часов утра[333]. В конце ноября 1919 г. наружная охрана домов в ночное время (с 23 часов до 7 часов утра) была заменена дежурствами наемных сторожей, которые могли находиться в закрытом помещении и выходили к воротам по звонку[334]. 18 августа 1918 г. правительством было утверждено «Положение о советской милиции», определявшее основные принципы организации правоохранительных структур в центре и на местах[335]. На основании положения следовало унифицировать работу милицейских органов в городах и губерниях. В Петрограде и Петроградской губернии соответствующая реорганизация была проведена весной 1919 г. В связи с ликвидацией системы СКСО упразднялись областные комиссариаты.

Вместо Комиссариата внутренних дел 27 апреля было образовано окружное полномочное представительство Народного Комиссариата внутренних дел, в круг деятельности которого входили дела, находившиеся ранее в ведении областного комиссариата[336]. 5 мая 1919 г. Отдел управления Петроградского Совета (принявший на себя ряд функций упраздненного Совета Комиссаров СКСО) издал приказ о переименовании Центральной комендатуры революционной охраны в Управление Петроградской советской рабоче-крестьянской милиции. Подрайонные комендатуры преобразовывались в городские участки. Комендант города Петрограда отныне именовался начальником Петроградской городской советской милиции, районные и подрайонные коменданты – начальниками милиции районов и участков, гвардейцы революционной охраны теперь назывались советскими милиционерами[337]. В том же месяце в городе началась организация женской милиции.

Работа милицейских органов на протяжении всего рассматриваемого периода сопровождалась большими трудностями. Помимо некомплекта кадров, они были связаны с хронической нехваткой обмундирования, вооружения, неудовлетворительным продовольственным снабжением. Шатовым и последующими руководителями петроградской милиции было сделано немало для исправления положения в этой области, однако добиться радикального улучшения не удавалось. С осени 1919 г. петроградская милиция оказалась в особо сложных условиях. В связи с белогвардейским наступлением на Петроград почти половина личного состава была призвана в действующую армию. Был практически ликвидирован конно-милицейский отряд, милиция лишилась автомобильного транспорта, отправленного на фронт. Оставшимся в городе милиционерам приходилось нести службу с двойной нагрузкой, их рабочий день доходил до 16 часов в сутки. Это при том, что, по словам тогдашнего начальника городской милиции П. Роцкана, новое обмундирование и обувь не выдавались с 1918 г., все лучшее оружие было отдано в армию, а взамен были выданы винтовки Бердана устаревшего образца (их называли «палками»)[338]. Некоторое улучшение положения наметилось с конца зимы 1920 г. После окончания военных действий и демобилизации численность милиции несколько увеличилась, с марта милиция была зачислена на фронтовой паек, было проведено ее перевооружение, восстановлен конный отряд[339]. Однако и в дальнейшем жалобы на неудовлетворительное состояние дел в городской милиции не прекращались. На совещании милицейского актива в январе 1921 г. один из руководителей петроградской милиции И.П. Рекстин заявлял, что снабжение и вооружение милиции находится «ниже всякой критики», около 70 % милиционеров «почти босые и оборванные», у многих неисправно оружие. Главмилиция «отпускает какие-то остатки, которыми можно одеть только 50 человек». Рекстин обрисовал сложность положения с кадрами: многие увольняются, среди служащих растет процент заболеваний и проступков по службе[340].

Необходимо сказать и о таком важном подразделении системы охраны правопорядка, как уголовный розыск. Начало его деятельности было положено еще при Временном правительстве. В июне 1917 г. было образовано Столичное управление уголовным розыском[341]. В ноябре того же года управление было реорганизовано в отдел уголовного розыска при центральной уголовноследственной комиссии. С февраля 1918 г. уголовный розыск находился в ведении Комиссариата юстиции. Во главе его до декабря 1918 г. стоял опытный специалист А.А. Кирпичников, бывший начальник сыскной полиции[342]. В своей работе уголовный розыск также сталкивался с большими трудностями. Отделу в течение первого года работы несколько раз приходилось переезжать в различные помещения, как правило, неприспособленные, из технического оборудования имелись лишь крохотные остатки от того, что удалось спасти от прежних сыскных отделений, секретной агентуры не существовало. Диапазон деятельности уголовного розыска был непомерно широк, ему на первых порах приходилось участвовать в политических расследованиях, делах о должностных преступлениях, саботаже, спекуляции и др.[343]. Лишь со второй половины 1918 г. начали делаться попытки систематизировать его работу. На межведомственном совещании 30 июля 1918 г. было решено реорганизовать уголовный розыск на началах более тесного сближения со следственными органами. При каждой следственной комиссии должно было существовать отдельное бюро уголовного розыска, при Центральной следственной комиссии – Центральное бюро уголовного розыска[344]. В феврале 1919 г. уголовный розыск был передан из Комиссариата юстиции в Комиссариат внутренних дел, в составе которого считался самостоятельным отделом[345]. С июля 1920 г. уголовный розыск носил название Петроградская губернская следственнорозыскная милиция, а еще через год был переименован в Отдел уголовного розыска при Петроградской губернской милиции[346]. Именно с 1921 г. началась более планомерная работа по упорядочению деятельности уголовного розыска: был издан ряд приказов и инструкций, регламентирующих его функции, принимались меры к повышению квалификации кадров, к использованию научно-технических приемов борьбы с преступностью, включая фото, дактилоскопию, химический анализ и т. д.[347]

Меры по улучшению работы правоохранительных органов, несмотря на все трудности в этом деле, давали определенные результаты. В 1918–1919 гг. милиция и уголовный розыск обезвредили несколько крупных банд грабителей, в частности шайку Александрова (Паныча), хранившего награбленные ценности в склепе на Охтинском кладбище, 16 налетчиков во главе с Афанасьевым (Мишкой-портным), на счету которых было 20 грабежей на сумму около миллиона рублей[348]. К 1919 г. удалось добиться значительного снижения уличной преступности, в городе стало спокойнее. Если, к примеру, за июль 1918 г. было зарегистрировано 635 уличных краж и грабежей и 245 квартирных[349], в августе 1919 г. было отмечено лишь 17 уличных краж и 497 квартирных[350]. Хотя количество квартирных краж выросло вдвое, это были в основном мелкие кражи. Если судить по информации суточных рапортов о происшествиях, меньше стало квартирных грабежей, сопровождавшихся насилием в отношении хозяев, зато возросло число случаев проникновения воров в квартиры в отсутствие жильцов путем подбора ключей. Кроме того, обитатели коммунальных квартир, которых в городе становилось все больше в результате проведения так называемых уплотнений, часто обворовывали друг друга. В целом за первую половину 1919 г. по городу было зарегистрировано 3806 хищений, 19 налетов и 58 убийств (за вторую половину 1918 г., соответственно, 5902, 54 и 153)[351]. Среди районов города первое место по уголовной статистике занимал Первый Городской район, за ним следовали Петроградский и Второй Городской. Самая спокойная обстановка была в Пороховском и Петергофском районах (см. табл. № 1).

Таблица № 1

Статистика преступлений по районам Петрограда в 1918–1919 гг.*

Помимо краж и грабежей распространенным типом правонарушений были различные виды мошенничества, в частности продажа поддельных бриллиантов, фальшивых документов, обвешивание покупателей. В конце 1918 – начале 1919 г. участились случаи подделок продовольственных карточек и различных махинаций с ними[352]. Количество мошеннических операций не снижалось и в последующие годы: за первую половину 1921 г., к примеру, 1561 человек подвергся аресту за мошенничество[353]. Сравнительно немногочисленны дела фальшивомонетчиков. В начале 1918 г. уголовному розыску удалось накрыть две группы фальшивомонетчиков, занимавшихся изготовлением фальшивых «керенок» достоинством в 20 и 40 рублей[354]. С июня по ноябрь 1918 г. было арестовано 16 человек за фабрикацию денежных знаков и 56 – за сбыт фальшивых денег[355]. В прессе сообщалось о расстреле 16 фальшивомонетчиков в январе 1919 г. по постановлению ЧК[356]. К 1920 г. случаи подделки денежных знаков совершенно прекратились, так как в условиях гиперинфляции и преобладания бартерного обмена товарами заниматься этим не было никакого смысла.

Начавшаяся со второй половины 1921 г. относительная стабилизация жизни в бывшей столице, казалось бы, должна была привести к снижению уровня преступности. С ликвидацией дефицита основных продуктов питания и предметов первой необходимости исчез один из главных стимулов к правонарушениям, а правоохранительные органы стали организованнее и обеспеченнее технически. Однако оживление предпринимательской деятельности с введением нэпа стимулировало новое усиление бандитизма: появились шайки, специализировавшиеся на грабежах «нэпманов» – богатых торговцев и предпринимателей. Сравнение результатов работы милиции за 1921 и первую половину 1922 г. (см. табл. № 2) говорит не только об усилении ее эффективности, но и о новом оживлении криминального мира. За 1922 г. было зарегистрировано в общей сложности 26 710 правонарушений – почти на 10 тысяч больше, чем в 1920 г. (16 806)[357]. Говорить о реальном снижении уровня преступности можно лишь применительно к середине 1920-х гг. (количество зарегистрированных преступлений за 1923, 1924 и 1925 гг., соответственно, – 18 452, 16 650 и 7899)[358].

Таблица № 2

Сравнительная сводка деятельности петроградской милиции за 1921 г. и первую половину 1922 г.*