Санитарное состояние. Эпидемии и борьба с ними

Социально-политические и экономические потрясения в любом обществе, наряду с расстройством привычного уклада жизни, голодом, ростом преступности, часто сопровождаются более широким, по сравнению с периодами стабильности, распространением различных заболеваний. Именно так и происходило в годы Гражданской войны во многих российских городах, в том числе в Петрограде. Эпидемии, среди которых преобладали различные формы тифа, были настоящим бедствием для горожан. Они поражали значительную часть населения города и уносили немало человеческих жизней. Убыль населения, резкий рост смертности среди жителей города были в значительной степени связаны именно с этим.

Рост заболеваемости в Петрограде после 1917 г. был вполне закономерным. Это вытекало из общего неблагоприятного санитарного состояния города. Водопровод в большинстве домов не действовал. Зимой в неотапливаемых зданиях грязь на лестницах и лестничных площадках целыми слоями примерзала к полу. Улицы города, включая даже центральные магистрали, были чрезвычайно загрязнены. Работа по их очистке затруднялась вследствие недостатка финансирования и нехватки транспортных средств. Комиссар городского хозяйства Л.М. Михайлов в конце апреля 1919 г. в своих обращениях к В.И. Ленину, М.И. Калинину и Г.Е. Зиновьеву сообщал о неудовлетворительном санитарном состоянии Петрограда и просил отдать распоряжение Народному банку удовлетворить денежными знаками городское хозяйство в первую очередь, наряду с военным ведомством. «Я мечтаю к 1 мая хотя бы очистить улицы от навозных куч, но боюсь, что даже эта скромная задача останется неосуществленной, так как окрестные крестьяне, которым мы задолжали <…> отказываются выйти на работу», – писал Михайлов[495].

Проблема загрязненности города и вопрос о его очистке обсуждались на заседании Исполкома Петроградского Совета 19 апреля 1921 г. Один из выступавших, В. Мурашов, нарисовал совершенно безрадостную картину. По его словам, чтобы справиться с вывозом нечистот, требовалось 1200 лошадей, в наличии же имелось 591. Нельзя было рассчитывать и на значительное число трамвайных платформ, так как на них перевозилось топливо. Существовало еще одно средство – вывоз нечистот на баржах. Однако положение с водным транспортом также оставалось тяжелым: имелось всего шесть барж для вывоза мусора, но и те были неисправны. Пароходов не давали и не обещали дать в течение всего лета. Выступавший также обратил внимание на резкое уменьшение количества дворников, которых раньше в городе насчитывалось несколько десятков тысяч, а теперь не набрать было и нескольких сотен. «Сейчас Невский и Литейный более или менее очищены от куч мусора <…> но общее состояние довольно плачевное», – заключал Мурашов[496]. Другой выступавший, А. Комаров, обратил внимание на остававшиеся в Александровском саду защитные железные круги для орудий, которые были там поставлены во время наступления на Петроград армии генерала Н.Н. Юденича. Теперь орудия были убраны, а эти круги остались, и их превратили в уборные, распространявшие зловоние в самом центре города. Оратор говорил о необходимости немедленно убрать их[497].

После революции прекратили поливку улиц, которая ранее регулярно проводилась для борьбы с пылью. Не принималось никаких мер для борьбы с дымом в районах, где располагались промышленные предприятия. Высоты фабричных труб не регулировалась, и, например, многочисленные трубы Путиловского завода вдоль Петергофского тракта были так низки, что при малейшем порыве ветра дым и газы заполняли прилегающие улицы, на которых погибли все древесные насаждения[498].

Эти обстоятельства не могли не способствовать развитию в городе эпидемических и прочих заболеваний. Свою роль сыграла продовольственная ситуация. При постоянном недоедании, нехватке витаминов, калорий и других питательных веществ сопротивляемость организма, как известно, существенно снижается, и люди гораздо сильнее подвержены заболеваемости, чем в обычных условиях. Наблюдались случаи, когда люди вырезали куски мяса из трупов павших лошадей и затем употребляли их в пищу. Подобный случай описал в своем дневнике К.И. Чуковский: «Возле нашего переулка – палая лошадь. Кто-то вырезал у нее из крупа фунтов на десять – надеюсь, не на продажу, а для себя»[499]. Схожую картину наблюдала и З.Н. Гиппиус: «На Никольской улице вчера оказалась редкость: павшая лошадь. Люди бросились к ней. Один из публики… устроил очередь. И последним достались уже кишки»[500]. Между тем употребление в пищу мяса павших лошадей было чревато самыми опасными последствиями, особенно если учесть, что среди лошадей свирепствовали сап и другие эпизоотии. Рассадниками всевозможных болезней были рынки и другие места, где производилась торговля продовольственными товарами с рук: здесь царила антисанитария, какой-либо контроль над качеством продуктов обычно отсутствовал.

Борьба против угрозы эпидемий затруднялась вследствие катастрофического положения системы здравоохранения. Ощущалась острая нехватка медикаментов, перевязочных средств, спирта, инструментария. Больницы в холодное время года нередко не отапливались, и хирургам приходилось работать в холодных операционных. По свидетельству хирурга И.И. Грекова, операции на брюшной полости производились при такой низкой температуре, что «пар шел из живота, как из самовара»[501]. Больница им. С.П. Боткина, согласно воспоминаниям ее сотрудницы М.М. Фигуриной, выглядела следующим образом: «Больничный городок выглядел убого: у бараков провисли крыши, со стен обвалилась штукатурка, веранды подгнили и подкосились. Водопровод бездействовал. Состояние электропроводов было таково, что оно могло в любую минуту привести к пожарам, которые действительно возникали по нескольку раз. Температура в палатах стояла в зимнее время ниже нуля, нередко замерзали лекарства. Больные лежали в верхней одежде, в валенках, укрывались тулупами. Из-за отсутствия халатов, а главным образом из-за холода, персонал работал в пальто и платках. Единственно доступным был суп из воблы и пшена. В связи с порчей водопровода и закрытием уборных больные отправляли свои естественные надобности на территории около бараков. Такое исключительно тяжелое положение продолжалось до 1921 года»[502].

Герберт Уэллс при посещении Петрограда обратил внимание на трудности с медицинскими средствами: «Также невозможно достать лекарства и другие аптекарские товары. При простуде и головной боли принять нечего… Поэтому небольшие недомогания легко переходят в серьезную болезнь. Почти все, с кем мы встречались, казались удрученными и не вполне здоровыми»[503]. Сын писателя побывал в Обуховской больнице и рассказал, «что она находится в самом бедственном состоянии: нехватка медикаментов и предметов ухода ужасающая, половина коек пустует из-за того, что большее количество больных обслужить невозможно. Не может быть и речи об усиленном, подкрепляющем питании… Доктор Федоров сказал мне, что операции производятся всего раз в неделю, когда удается к ним подготовиться. В остальные дни это немыслимо, и больные вынуждены ждать»[504].

Ощущалась нехватка самих врачей и медицинского персонала. Часть медицинских работников саботировала новую власть. Саботажники концентрировались вокруг Центрального врачебно-санитарного совета и правления общества врачей в память Н.И. Пирогова. На заседании правления Пироговского общества 2 ноября 1917 г. приняли резолюцию, призывающую врачей противостоять всем мероприятиям советской власти[505]. Многие врачи не поддерживали резолюцию, однако раскол среди медиков наносил немалый ущерб работе системы здравоохранения. Общее количество врачей за годы Первой мировой и Гражданской войн уменьшилось более чем вдвое. Если в 1914 г. в городе насчитывалось более двух тысяч докторов, преимущественно мужчин, в 1921 г. их оставалось 920, не менее половины которых составляли женщины[506]. Если также иметь в виду трудности с водой, хронический дефицит мыла, нехватку дезинфекционных средств и тот факт, что из-за отсутствия топлива не функционировали бани и прачечные и что в холодных квартирах люди неделями не меняли одежду и толком не умывались, можно сделать вывод, что вспышки эпидемий в Петрограде были неизбежны.

В феврале 1918 г. в городе разразилась первая крупная эпидемия сыпного тифа. Быстро разрастаясь, эпидемия достигла своего пика в марте – первой половине апреля. В марте было зарегистрировано 896 заболеваний (в феврале – 413)[507]. Больше всего пострадала от эпидемии южная часть города, особенно Александро-Невский район, где было зарегистрировано в общей сложности 1317 заболевших[508]. К концу весны эпидемия пошла на убыль, в последних числах мая наблюдались лишь единичные случаи заболевания сыпным и брюшным тифом. Зарегистрированы были также отдельные случаи заболевания натуральной оспой, но массового характера эта опасная болезнь не приняла (к примеру, за период 8-19 мая было отмечено 15 заболеваний, за 24 мая – три, за 26 мая – один).[509] На 1 мая 1918 г. в 13 городских больницах и 12 отделениях числились в общей сложности 15 581 человек, из них 2315 больных заразными болезнями и 12 157 остальных[510].

Постепенно деятельность основанного 24 марта 1918 г. Комиссариата здравоохранения Союза Коммун Северной области[511] начала давать некоторые результаты. Работа медицинских учреждений была несколько упорядочена. После проведения в апреле муниципализации аптек стало улучшаться аптечное дело. Был организован центральный аптечный склад, многие аптеки были намечены к ремонту, внутри аптек устанавливались постоянные дежурства[512]. Началась постепенная национализация больниц (этот процесс был завершен через два года).

Принятых мер, однако, оказалось недостаточно для предотвращения новых эпидемий. Серьезным недостатком в деятельности медицинских органов было отсутствие эффективной работы по профилактике заболеваний. Это и явилось одной из причин зарождения и быстрого распространения в Петрограде эпидемии холеры, которая поразила город в июле 1918 г. Источником эпидемии послужила загрязненная вода реки Невы: она оказалась зараженной холерными вибрионами. Первый случай холерного заболевания был обнаружен 4 июля. Эпидемия распространялась с большой скоростью. 5 и 6 июля было зарегистрировано 174 случая, 7 июля – 220, 8 июля – уже 450. Умерли от холеры в эти первые пять дней 14 человек. Сильнее всего эпидемия свирепствовала в Песках, Нарвском районе и в районе Невского и Литейного проспектов. Не было пока заболеваний в Лесном районе, где питьевая вода была лучше всего очищена и годна к употреблению[513]. В последующий период от холеры больше всего пострадали Васильевский остров (особенно Гавань), Александро-Невский район и Новая Деревня[514].

Городские власти были серьезно обеспокоены катастрофически быстрым распространением холеры и начали принимать неотложные меры по борьбе с эпидемией. Противоэпидемическая комиссия Комиссариата здравоохранения СКСО приступила к организации специальных пунктов для производства противохолерных прививок. Петроградский Совет принял решение ассигновать на борьбу с холерой 12 миллионов рублей и образовать Центральную рабочую комиссию по борьбе с холерой[515]. На учет взяли все склады медикаментов и дезинфекционных средств, аптеки перевели на круглосуточный режим работы, все фармацевты подлежали постановке на учет. Поскольку антисанитария уличной торговли в немалой степени способствовала распространению эпидемии, торговлю с рук продовольственными товарами в ряде районов запретили. Разрабатывался план распространения среди населения виноградного вина. Для этого распечатали склад гостиницы «Москва», из которого были извлечены 6000 бутылок[516].

Отдел общественного питания принял ряд мер в столовых. Все столовые снабдили кипятильниками, на столах ставилась холодная вода с лимонной или соляной кислотой. Посуда промывалась кипятком, зелень мылась и ополаскивалась кипяченой водой, кушанья закрывались сетками или марлей. У входов в столовые поставили умывальники и чашки с раствором сулемы для опускания рук после мытья[517]. Всем владельцам заведений квасных, фруктовых, минеральных вод было предписано вырабатывать напитки исключительно на кипяченой воде. Усилили санитарнопросветительную работу среди населения. Проводились лекции о холере и способах ее предотвращения, выпускались листовки и бюллетени, в общественных местах развешивались плакаты. Людей призывали не пить сырой воды, овощи и фрукты перед употреблением пропаривать и не есть свежими, истреблять мух, уничтожать кучи мусора. Отхожие места предписывалось поливать разведенной карболовой кислотой, керосином или чистым дегтем[518]. 10 июля Центральная рабочая комиссия по борьбе с холерой постановила произвести мобилизацию буржуазии для организации санитарных отрядов по борьбе с холерой и чистке города. Мобилизации подлежали лица в возрасте 18–45 лет, получавшие нормированные продукты по карточкам 3-й и 4-й категорий. Это был один из первых случаев привлечения «буржуазных элементов» к трудовой повинности, которая стала широко практиковаться в дальнейшем.

В результате всех принятых мер дальнейшее распространение холерной эпидемии удалось остановить, и с конца июля она постепенно пошла на спад. Если в середине месяца заболевали ежедневно более 300 человек, 25 июля зарегистрировали 114 холерных заболеваний и 27 подозрительных по холере, а 5 августа – 88 холерных, 12 подозрительных и 11 острожелудочных[519]. К концу сентября можно уже было говорить о полном прекращении эпидемии. Всего от холеры в городе умерли 4305 человек, из них более 3000 умерли в июле, когда эпидемия достигла своего пика. Общее же число заболевших составило около 12 тысяч человек (включая подозрительных по холере)[520]. Больше всего заболевших оказалось в Василеостровском (1483 человека, из них 452 в Гавани), Александро-Невском (1132 человека) и Нарвском районах. Максимальный коэффициент заболеваний – 21,2 человека на тысячу – дала Новая Деревня[521]. Врач И.Г. Федоров, приведший эти данные, отмечал также, что ближайшие по времени холерные эпидемии 1892 и 1908 гг. эта эпидемия значительно превзошла по размерам, экстенсивности и стремительности развития[522].

После примерно месячного «затишья» город оказался во власти новой эпидемии. На этот раз испанки – тяжелой формы гриппа. Эту болезнь занесли в Петроград из Новгородской губернии, где она зародилась в Большой и Малой Вишере. Затем болезнь была отмечена в Луге и Новой Ладоге, а в начале октября проникла в Петроград. Заболеванию испанкой было подвержено в основном взрослое трудоспособное населения в возрасте от 25 до 40 лет. До середины октября через Петропавловскую больницу прошли 245 заболевших. Смертность от испанки составляла 10 %[523]. Эту эпидемию в основном ликвидировали к концу 1918 – началу 1919 г.

Эпидемии холеры и испанки удалось ликвидировать относительно быстро. Гораздо более стойкими оказались различные формы тифа, в первую очередь сыпной. Вспышки тифозных эпидемий на протяжении трех послереволюционных лет возникали несколько раз, периодически то затухая, то вновь усиливаясь. Тиф появился в городе в 1917 г. – впервые за предшествующие 20 лет. Первая крупная вспышка, как уже упоминалось, имела место зимой-весной 1918 г., с осени 1918 г. вновь началось заметное увеличение заболеваемости тифом. В ноябре зарегистрировали 1500 случаев, в декабре – до 3000. В Городскую инфекционную больницу за 1918 г. поступило до шести тысяч больных тифом – больше, чем за все предыдущие 36 лет существования этой больницы. При этом нередкими были случаи заражения медицинского персонала. Смертность от сыпного тифа в эту эпидемию была относительно невысока – до 10 % заболевших (в предыдущую эпидемию умерло около 20 %)[524]. Сильнее всего заболеванию были подвержены жители Александро-Невского, Московского, Петроградского и Охтинского районов. Меньше всего пострадали Адмиралтейский и Коломенский районы[525]. За первую половину 1918 г. сыпным тифом в городе заболели 5500 человек[526]. За 1919 г. было отмечено 36 367 заболеваний сыпным тифом, что было почти в 70 раз больше чем за 1917 г. (571 случай)[527].

Следующая крупная вспышка тифозных заболеваний относится к началу 1920 г. Руководитель Отдела здравоохранения Е.П. Первухин связывал ее с последствиями боев под Петроградом во время отражения наступления армии Юденича. В те дни через город прошло большое количество воинских частей, которые, по мнению Первухина, и способствовали развитию эпидемии. Еще больше повлияли на рост эпидемии перебежчики от белых[528]. Для предотвращения дальнейшего распространения эпидемии решили в недельный срок открыть все бани, как можно скорее обеспечить население мылом, усилить дезинфекционные мероприятия. Поскольку основными разносчиками эпидемии становились приезжие, одной из основных мер борьбы с эпидемией было признано обеззараживание прибывавших пассажиров. Чрезвычайная комиссия по борьбе с эпидемиями приступила к организации санитарно-пропускных пунктов на вокзалах.

Все приезжающие пассажиры пропускались через эти пункты, их вещи дезинфицировались, каждому пассажиру отпускалось по ¹/₁₆ фунта мыла и чистое полотенце. Было начато оборудование санитарных поездов-бань[529]. Весной-летом 1920 г. эпидемия тифа пошла на убыль. В целом же в течение этой эпидемии сыпным тифом заболели 23 684 человека, умерли 1816[530]. Общее число заболевших было велико, но смертность от тифа заметно снизилась по сравнению с 1918–1919 гг.

Тифозные заболевания, таким образом, обычно усиливались с наступлением холодов. Именно так и произошло в конце октября 1920 г., когда похолодание ознаменовалось новой вспышкой сыпного и возвратного тифа[531]. На этот раз эпидемия протекала довольно вяло и постепенно начала отступать со второй половины зимы 1921 г. За последнюю неделю января в Петрограде и пригородах зарегистрировали 73 случая сыпного, 6 – брюшного и 24 – возвратного тифа[532]. Общее улучшение питания и бытовых условий на протяжении 1921 г. создало условия для полного исчезновения тифозных эпидемий. Количество заболевших сыпным тифом в названном году понизилось в шесть раз по сравнению с 1920 г.[533] Из всех эпидемических заболеваний тиф, таким образом, был самым большим бедствием для населения Петрограда. Посетившая в этот период бывшую российскую столицу Э. Сноуден, супруга одного из лидеров лейбористской партии Великобритании, обратила внимание на то, что у многих женщин и девушек волосы были коротко острижены. Англичанке объяснили, что короткие стрижки – это отнюдь не мода и не обычай среди русских женщин. Просто эти женщины переболели тифом и были вынуждены остричь волосы.[534]

Из других инфекционных заболеваний широких масштабов достигала дизентерия, особенно во второй половине лета 1920 г., когда она приняла форму эпидемии. Всего за лето 1920 г. дизентерией заболел 2271 человек. Из этого числа к концу августа 993 человека выздоровели, 304 умерли[535]. В тот же период наблюдался рост заболеваемости дифтерией и кровавым поносом. Что касается оспы, то, помимо весны 1918 г., кратковременная вспышка этой болезни наблюдалась в конце зимы – начале весны 1919 г. За последнюю неделю февраля 1919 г. заболели 192 человека.

Больше всего заболевших зарегистрировали в Петроградском и Невском районах[536]. Оспенная эпидемия, однако, и на этот раз не приобрела массового характера. Это было достигнуто в первую очередь благодаря своевременной организации оспопрививания. Как отмечала «Красная газета», в то время как в других городах декрет об оспопрививании только начал проводиться в жизнь, в Петрограде большая часть соответствующей работы была уже выполнена. На сентябрь 1920 г. оспа была привита двум третям населения города[537].

Среди других болезней наибольшее беспокойство вызывала цинга, что вполне объяснимо в условиях недоедания и нехватки витаминов. К тому же вследствие угрозы холерной эпидемии овощи и фрукты рекомендовалось не есть свежими и употреблять только в вареном виде, а при термической обработке овощей и фруктов разрушается содержащийся в них витамин С, который служит основным гарантом против цинги. Первые случаи цинги были отмечены в конце 1918 г. Болезнь достигла широких масштабов в середине 1919 г. К концу года число заболевших достигало тысячи человек[538]. Цинга протекала в относительно легкой форме и выражалась в разрыхлении десен и боли в ногах, к тяжелым последствиям она, как правило, не приводила. Однако ликвидировать ее было нелегко. Случаи цинги наблюдались еще в 1921 г., когда эпидемические заболевания в основном уже шли на спад. В частности, 13 апреля 1921 г. подотдел Петроградского губернского отдела народного образования обратился в Петросовет с просьбой принять срочные меры к улучшению питания детей, так как в некоторых детских учреждениях началась цинга[539].

Не последней проблемой в Петрограде стали венерические заболевания, особенно сифилис. Их распространение было связано с тем, что после закрытия домов терпимости и выхода проституции из-под государственного контроля «жрицы любви» перестали подвергаться регулярному медицинскому осмотру. Сохранилось любопытное письмо отдела Комздрава Московского района, адресованное Г.Е. Зиновьеву. В письме выражалась обеспокоенность ростом числа больных сифилисом в районе, причем среди заболевших было 12 служащих самого Комздрава. Для борьбы с угрозой распространения сифилиса предлагались радикальные меры: освидетельствование всего населения с последующим отделением больных от здоровых и издание декрета об обязательном вступлении в брак лиц, достигших зрелого возраста[540].

* * *

Такой в общих чертах была повседневная жизнь петроградцев в первые, самые трудные послереволюционные годы. Как подчеркивал в своих заметках А. Моризе, французский социалист, побывавший в России в 1921 г., из всех крупнейших городов России именно Петроград сохранил в первозданной чистоте дух коммунизма, но репутация авангарда революции стоила ему огромного количества жертв и лишений… Положение начало меняться только со второй половины 1921 г., когда стали ощущаться результаты мероприятий нэпа. Жизнь постепенно входила в нормальное русло. Как отмечал П.А. Сорокин, Петроград мало-помалу начал снова приобретать внешний облик европейского города. «Люди ремонтировали свои жилища, стали лучше одеваться, следить за своей внешностью. Печать смерти и запустения, лежавшая на нас целых два года, почти исчезла». Свидетельством нормализации жизни было и прекращение убыли населения города. С 1921 г. численность населения Петрограда вновь начала расти и в 1923 г. впервые после 1919 г. достигла миллионного уровня, составив 1 067 000 человек.