Вступление в права

Устранение Временного правительства не послужило основой для автоматического перехода власти во всей стране к большевикам и не обеспечило им лояльности государственных институтов. Изоляция нового правительства от остальной страны вовсе не была невозможной. Знакомство с печальным опытом Парижской коммуны требовало от руководства РСДРП(б) не ограничиваться рамками одной столицы и стремиться к более быстрому развитию революции вширь и активизации деятельности государственного аппарата, добиваясь лояльности прежних институтов власти и параллельно создавая новые. От успехов на этом пути во многом зависели возможности решения неотложных экономических проблем, в том числе и обеспечение продовольствием промышленных центров страны.

Однако данный процесс оказался достаточно длительным и далеко не всегда и везде успешным. В силу этого практическое, а не декларативное осуществление системы общегосударственных мер в сфере экономики оказалось невозможным, что и приводило к необходимости прибегать к паллиативам ради временного снятия остроты тех или иных проблем местного уровня. Плодами совместного революционного творчества масс и местных властей – в нашем случае петроградских – стали беспорядочные обыски, конфискации и реквизиции[574]. Чинной процедуры вступления в права наследования не получилось.

Несмотря на исключительную желчность анонимного автора рескрипта на имя Льва Троцкого (за подписью «Ленин»), опубликованного под новый 1918 г. в газете «Вечерний звон», в определенной мере заслуживает внимания следующая цитата из этого «документа»: «В неусыпном попечении о преуспеянии страны нашей дарована была Нами народу нашему общественная жизнь, покоящаяся на началах совершенно свободного, но точно нами очерченного круга деятельности, сообразно имеющихся духовных и экономических сил»[575].

Несомненно, представители новых властных органов сознавали неизбежность использования в течение более или менее продолжительного срока прежней системы жизнеобеспечения столицы. Однако помимо понимания этого непреложного факта, им приходилось сплошь и рядом, в рамках «очерченного круга деятельности», в экстренном порядке принимать решения, которые вносили разлад в эту систему. Методы, которыми они пытались добиться выполнения своих решений, породили крайне резкое обострение отношений с органами столичного городского самоуправления.

Между тем первые шаги новых властей, казалось, не предвещали такого развития событий. 27 октября в городских газетах было опубликовано подготовленное накануне предписание Военно-революционного комитета, гласившее: «…все торговые заведения г. Петрограда должны быть открыты с завтрашнего утра, и торговля повсюду должна производиться в установленное особым постановлением Городской думы время. Не подчиняющиеся настоящему приказу торговцы будут рассматриваться как враги революции и подлежат каре по всей строгости революционного закона». Одновременно ВРК распространил и свое заявление, что он «беспощадно будет бороться со всякого рода спекуляцией, причем все мародеры и спекулянты будут уничтожаться».

В этот же день Совет народных комиссаров принял постановление «О расширении прав городских самоуправлений в продовольственном деле». В нем, в частности, утверждалось: «Все продовольственные грузы, прибывающие в город, в том числе адресованные интендантству, Красному Кресту и всем прочим лицам и учреждениям, имевшим до сих пор право на независимое от города снабжение и распределение получаемых продуктов, – отныне поступают в распоряжение городского самоуправления, берутся им на учет и распределяются его продовольственной организацией»[576].

Внешне могло создаваться впечатление, что появляются предпосылки для достаточно слаженной работы в деле снабжения города и более или менее нормального функционирования в нем торговой сети. Впечатление, вероятно, было довольно сильным, так как столичные газеты наполнились разного рода благопожеланиями и предложениями. Порой даже довольно неожиданными предложениями. Так, например, орган Петроградской группы социалистов революционеров-оборонцев газета «Народ» писала 28 октября: «…прежде всего, необходимо отменить хлебную монополию и заняться, наконец, забытым делом – заготовкой хлеба для армии и населения. Пусть казна организует заготовку, но не по „твердым“, а по вольным ценам. Одновременно возобновится, конечно, частная торговля хлебом, но бояться этого отнюдь не следует… Только частный торговец сумеет вплотную приблизиться к мужику, а не сидеть вдали, издавая приказы и посылая воинские отряды для понуждения»[577].

Однако взаимодействие между новыми властями и органами городского самоуправления не сложилось. И объяснялось это не только различием политических позиций. Внешне подчеркивая желание сотрудничать с городской управой и ее исполнительными органами, большевики буквально с первых дней приступили к созданию параллельных исполнительных структур. В частности, уже 29 октября 1917 г. при Военно-революционном комитете был создан продовольственный отдел в дополнение к уже существовавшим Особому по продовольствию присутствию во главе с А.М. Аргутинским-Долгоруковым.

Неизбежность возникновения трений между старыми и новыми органами обусловливалась несколькими причинами. Прежде всего, следует учитывать то, что в первые недели после свержения Временного правительства главной заботой новых властей было упрочение собственных позиций. Это требовало предельно осторожного обращения с той огромной солдатской массой, которая буквально наводняла город. Для того чтобы удержать ее хотя бы нейтральной, не претендуя на безусловную и деятельную поддержку новых властей, требовалось просто кормить, а то и одаривать людей в форме. Именно поэтому в вышеупомянутом декрете «О расширении прав городских самоуправлений в продовольственном деле» была сделана существенная оговорка: «В Петрограде Центральному Исполнительному Комитету рабочих и солдатских депутатов предоставляется получать на адрес Смольного института количество продовольственных грузов, по определению Правительства необходимое для удовлетворения потребностей экстренно прибывающих частей войск и других чрезвычайных потребностей»[578].

Радужных перспектив в деле подвоза продовольствия в Петроград не наблюдалось[579]. Ситуация, напротив, продолжала все ухудшаться[580]. Поэтому становятся понятными те шаги, которые стал предпринимать Петроградский ВРК, чтобы удовлетворить запросы буквально на глазах наглеющей солдатской массы, в большинстве своем вообще не нюхавшей пороха[581]. ВРК не оставалось ничего другого, как решать свои проблемы за счет ресурсов продовольственных органов городского самоуправления. Он стал выдавать разрешения на осмотр складов и холодильников представителям различных воинских частей и Балтфлота. Почти до конца ноября этот революционный орган сквозь пальцы смотрел на то, как множество полковых и ротных комитетов выбивали на петроградских фабриках и заводах крупные партии промышленных товаров (особенно ткани, табак) и затем пускали их в частную продажу. Все это дополнялось небывалого размаха спекуляцией с так называемыми «военными» и прочими «привилегированными грузами»[582].

Происходившее в корне подрывало попытки продовольственной управы наладить, исходя из имеющихся ресурсов, обеспечение жителей продовольствием. Более того, развернутая ВРК с конца октября 1917 г. кампания по розыску скрытых продовольственных грузов чаще всего приводила к «находке» тех запасов, которые «с большими усилиями были собраны особым присутствием [по продовольствию] и помещены в своих и заарендованных складах»[583]. Однако «найденное», как правило, не шло в общий городской котел.

В определенной мере справедливым будет утверждение, что петроградский ВРК, являясь в первые недели после свержения правительства Керенского самой мобильной властнораспорядительной структурой в городе, не проявлял особого интереса к решению общегородских проблем в деле снабжения и распределения. Его внимание оказалось сосредоточенным на обеспечении только отдельных категорий горожан. Не был забыт и Смольный институт. Когда, например, 400 рабочих Государственного банка обратились в ВРК за продовольственной поддержкой, то последний переадресовал их просьбу Центральной продовольственной управе со следующей мотивировкой: «Мы лишены возможности выполнить это требование, так как кормим сейчас крестьянский съезд, телефонную станцию, рабочих по разгрузке, красную гвардию и т. п. и т. д.»[584].

Вообще слишком многие отмечали тот факт, что новые власти заботятся исключительно о «серошинельной массе», забывая о других. Даже глава германской военной миссии[585], прибывшей в Петроград в середине декабря, вице-адмирал, начальник оперативного отдела германского Адмирал-штаба барон Вальтер фон Кейзерлингк[586] в одном из своих военно-политических рапортов был вынужден констатировать: «Меры против голода всегда касаются, как известно каждому, способному видеть, только большевистских солдат. Народ будут держать в узде высокопарными словами, а когда это не поможет – упитанными солдатами»[587].

Впрочем, желание новых властей не осложнять свои отношения с некоторыми другими слоями населения приводило иногда к решениям, которые в перспективе могли иметь серьезные негативные последствия, перекрывавшие кратковременный выигрыш. Так, в начале ноября крестьяне «задержали» на Неве выше Обуховского завода продовольственные грузы, иными словами, попросту растащили их. Власти решили: ворованный хлеб отобрать, оставив по 20 фунтов на человека (не совсем ясно – каждому из непосредственных расхитителей или же и каждому из членов их семей)[588].

Действия ВРК крайне негативно сказывались на эффективности работы городских продовольственных органов. Интересно, однако, что, несмотря на достаточно быстро возникшие устойчивые антипатии к органам городского самоуправления, в ВРК люди явно осознавали тот факт, что комитет не способен самостоятельно справиться с проблемами снабжения и распределения. Впрочем, столь же осторожны были и районные городские власти, предпочитавшие оставлять «вопрос открытым до выяснения положения в центре» или просто полагаться на районные продовольственные управы[589]. Власти вполне, пожалуй, могли согласиться с мнением некоего штабс-капитана А. Неелова: «Если бы вам удалось улучшить положение с хлебом, все бы преклонилось перед вами»[590].

Источником серьезных трений между ВРК и городским самоуправлением служило и то, что первый постоянно изменял компетенцию старых и новых органов или же, напротив, уклонялся от ее определения. Так, например, хотя в соответствии с распоряжениями центральных властей таксация цен на продукты питания относилась полностью к ведению продовольственных органов местного самоуправления, ВРК 6 ноября присвоил это право и себе[591]. На практике это приводило к тому, что «устранить самочинную таксацию продуктов на рынках матросами и красногвардейцами», против чего выступала продовольственная управа, так и не удалось[592].

Кроме того, ВРК неоднократно признавал, что право осуществления реквизиций принадлежит исключительно продовольственной управе[593], однако, несмотря на это, не только сам выдавал распоряжения и разрешения на проведение реквизиций, но и не высказывался против проведения таковых другими советскими органами. Недовольство городского самоуправления не мог не вызывать и следующий способ действий «продовольственных абреков» от ВРК. 9 ноября ВРК издал постановление, которым обязывал владельцев продовольственных грузов вывезти свои товары с железнодорожных станций в течение 2 суток, в противном случае товары подлежали реквизиции. Однако распоряжение это было доведено до сведения публики лишь 17-го, а к этому времени грузы были уже реквизированы[594].

Исключительное внимание ВРК уделял доставшейся ему в наследство от Временного правительства Центральной разгрузочной комиссии. Позднее, в самом конце ноября, он создаст еще одну комиссию – Центральную контрольную разгрузочную. «С момента образования вышеуказанной комиссии к ней переходит исключительное право реквизиции всех товаров, скрываемых с целью спекуляции или саботажа, независимо от их количества или местонахождения. Центральная контрольная разгрузочная комиссия наделяется широкими полномочиями по борьбе с мародерством и со спекуляцией и на ее усмотрение передаются все заявления о скрываемых мародерами и спекулянтами продовольственных и других продуктах»[595]. Представители городского самоуправления оказались в этой комиссии в меньшинстве и никак не могли влиять на принимаемые решения. Поскольку и первая, и вторая комиссии имели исключительно широкие права в отношении разгрузки железнодорожных станций от продовольственных грузов (последняя из комиссий даже обладала правом издания обязательных инструкций по реквизициям), а сами эти грузы в значительной своей массе поступали в распоряжение именно ВРК, то подобное положение дел также не могло вызывать радости у сотрудников продовольственных органов столицы.

Конфликт между новыми властями и органами городского самоуправления подпитывался не только вносимым ВРК разладом в систему снабжения и чисто политическими разногласиями сторон, но и нескрываемым недоброжелательством большевиков и поддерживавших их слоев населения к представителям частной, в том числе и уличной торговли. В определенной мере именно это недоброжелательство (хотя не следует забывать и о том, что в распоряжении новых властей достаточно длительное время не было необходимой специализированной службы для поддержания порядка в городе) нередко прямо создавало благоприятную почву для той волны грабежей, которая не обошла стороной ни частные магазины, ни городские, ни интендантские склады и сбить которую удалось лишь к весне 1918 года.

Вместе с тем каких-либо официальных мероприятий, помимо ужесточения контроля над освещением витрин, соблюдением такс и тому подобного, к чему владельцы магазинов и лавок уже успели привыкнуть и до октябрьских событий, не проводилось. Даже осуществление муниципализации частных торговых предприятий началось лишь в январе 1918 г., да и то в довольно умеренных масштабах. Это не означает, что репрессивных мер против частной торговли не осуществлялось на практике вовсе. В этой сфере особенно проявили себя районные власти, имевшие достаточно оснований и поводов для недовольства в отношении ресторанов, столовых, клубов, трактиров. Эти «притоны темных элементов» являлись, по мнению районных властей, местами «разврата и распития спиртных суррогатов», а их владельцы «преследовали часто спекулятивную цель». Поэтому районные советы нередко принимали меры по закрытию и реквизиции этих заведений, как, впрочем, и в отношении магазинов. Власти пытались, по их словам, «урегулировать» магазинную торговлю, создавая для этого торговые инспекции.

Далеко не всегда для подобного рода шагов требовалось принятие решения на уровне районного совета – инициатива могла исходить и «снизу». Так, например, поскольку, по мнению коменданта Красной гвардии Рождественского района И.Н. Корнилова, власти на месте не принимали мер против свободной продажи продуктов по повышенной цене и без карточек, то его комендатуре пришлось «производить самостоятельные обходы и реквизиции продуктов»[596].

Заслуживает внимания и та поразительная активность, которую стали именно с этого времени проявлять, например, союзы трактирных служащих и торгово-промышленных служащих. И тот и другой поспешили, и явно небезуспешно, заручиться поддержкой новых властей. Вряд ли владельцы торговых предприятий были обрадованы инициативностью собственных приказчиков и официантов.

В начале ноября союз торгово-промышленных служащих выработал проект «Содействия военно-революционному комитету». Проект предусматривал создание центральной и районной комиссий содействия с целью организации «плановой борьбы» с явлениями саботажа на торгово-промышленных предприятиях города, со всеми видами спекуляции, сокрытием продуктов и всякими злоупотреблениями со стороны владельцев торговопромышленных предприятий[597].

Союз трактирных служащих[598] (иногда именовавшийся просто союзом официантов) поспешил воспользоваться ситуацией, для того чтобы без особых хлопот отрешить от ведения дел трактировладельцев. Весь предшествующий жизненный опыт «товарищей официантов» подсказывал им, что поддержку властей предержащих просто так не заполучить, даже если власти эти охотно поддерживают организованный пролетариат. Поэтому к середине ноября 1917 г. трактирные служащие собрали и передали ВРК «для борьбы с контрреволюцией» 10 000 рублей[599].

Траты, вероятно, окупались: в ВРК и районных советах неоднократно принимались решения о возможности отмены того или иного решения о закрытии трактиров, чайных и тому подобных заведений, если работа их «будет проходить через контроль официантов». Заведения и переходили под их контроль. Более того, 17 ноября Я. Петерс подписал следующее постановление ВРК: «Поручить профессиональному союзу служащих трактирного промысла взять все закрытые чайные и трактирные заведения под свой контроль и поручительство. Союзу служащих трактирного промысла предоставляется право закрытия таковых в случаях обнаружения торговли спиртными напитками»[600].

В значительно меньшей мере удалось преуспеть в отстаивании своих прав союзу уличных торговцев. Районные власти охотно соглашались с уличными торговцами, то есть разносчиками, что «вопрос уличного торга есть вопрос всего Петрограда», но предлагали обращаться либо в городскую управу, либо в Центральный совет рабочих и солдатских депутатов[601]. В «центре», судя по всему, никаких решений по этому вопросу вплоть до весны 1918 г. не принималось.

Постепенно вокруг владельцев частных торговых заведений и, пожалуй, в несколько меньшей степени вокруг уличных торговцев возникла малокомфортная для них атмосфера неуверенности и незащищенности. Волей-неволей у них должно было появиться ощущение полузаконности своей торговой деятельности как таковой вообще, а это могло служить только дополнительным фактором распада разветвленной и отлаженной системы взаимосвязей торговых заведений города. Одним же из условий сохранения в течение сколько-нибудь продолжительного времени атомизировавшихся торговых единиц стало не пунктуальное следование предписаниям новых властей, а ускоренный и полный переход к различным формам нелегальной торговли, складывание системы невидимых для властей каналов поступления товаров и их перераспределения. Это не могло не повлечь за собой дальнейшего расстройства системы снабжения городского населения.

Тем самым новые власти фактически оказались поставленными в ситуацию, когда им пришлось действовать по принципу «разрушь и воздвигнь». Уже 16 ноября СНК принял решение о роспуске городской думы и проведении на основе измененных правил новых выборов в думу. Спустя две недели новым городским головой стал М.И. Калинин. Затем, воспользовавшись объявленной 3 декабря руководством Особого совещания по продовольствию забастовкой, поддерживавший большевиков продовольственный совет[602] избрал 9 декабря Центральную управу из 10 человек в качестве исполнительного органа. В ее состав вошли только большевики (А.Е. Бадаев, М.Н. Смит-Фальккер, Н.О. Кучменко, В.Ф. Азовский, А.И. Гужевский и др.). И 14 декабря продовольственное дело в городе полностью перешло к Продовольственному совету.

Вне сомнения, в ноябре-декабре 1917 г. замена руководящего состава органов городского самоуправления представлялась большевикам действенным способом разрешения проблем снабжения. Уже принятие решения о «безусловной реквизиции по твердым ценам» нормированных товаров (перечень был внушающим) откровенно объяснялось как вынужденное, предпринятое «в интересах сохранения последних остатков государственного плана снабжения населения»[603]. При этом большевики определенно сознавали и то, что подобного рода действия повлекут разрушение созданной прежними продовольственными органами системы. Последняя включала в себя не только штат агентов на местах, но и отлаженные связи с поставщиками, комиссионерами, массу договоров о поставках и аренде, структуру финансирования, во многом основывавшуюся на коммерческом доверии. Но эта система была жизнеспособна только при относительной внутриполитической стабильности и при сохранении прежних принципов функционирования экономики страны.

В обозримом будущем стабильность просто невозможно было гарантировать. Остается, однако, непонятно, с какой целью Центральная управа Продовольственного совета запугивала население со страниц своего «Бюллетеня»: «Переживаемое петроградцами хроническое недоедание не случай, и если сейчас еще голод не ощущается в острой форме, то в ближайшем будущем петроградцам, без сомнений, предстоит пережить тяжелые дни голода со всеми его ужасными последствиями: цингой, тифом и другими спутниками голода»[604].

Безусловно, осознание неисправимости ситуации вынуждало к использованию действительно чрезвычайных и ранее не применявшихся мер в деле снабжения, что, в свою очередь, сделало неизбежным как устранение прежних продовольственных органов, так и отказ от их методов работы, прежде всего в деле заготовки и доставки продовольствия в Петроград. На повестке дня для новых властей оказался и вопрос о жестком классовом подходе в деле распределения продовольствия среди населения города. Однако даже в выступлениях главы Петрокоммуны Григория Зиновьева довольно долго звучали оговорки, что предпринимаемые в этом направлении меры вызваны отнюдь не классовой ненавистью[605].

Уже в конце ноября 1917 г. в десяток-другой губерний были посланы для организации заготовок отряды рабочих, солдат и матросов. Потребовалось достаточно продолжительное время (по крайней мере до конца января 1918 г.), чтобы Центральная продовольственная управа во главе с А.Е. Бадаевым смогла осознать простой факт: ситуация с обеспечением продовольствием плоха не только в Петрограде, а рассыпавшиеся по стране отряды настроенных по-боевому новичков-заготовителей вносят невероятный хаос в общегосударственную систему заготовок. Руководству новых петроградских продовольственных органов пришлось также осознать и тот факт, что и ресурсами самого Петрограда им не удастся распорядиться по собственному усмотрению.