ГЛАВА VII. 1892–1906 гг.

ГЛАВА VII. 1892–1906 гг.

Москва очищена. В столице осталось немногочисленное, в несколько тысяч душ еврейское население, состоявшее из лиц, чье безусловное право на жительство в Москве пока было неоспоримо. Но кроме этой кучки евреев в Москве остались еврейские учреждения, остался раввинат, достраивалась главная синагога, были еврейские учебные заведения — словом, остались все атрибуты еврейской общины. Чтобы совершить «очищение», надо было покончить и с этим злом, так сказать искоренить самый дух еврейства в Москве. Первой жертвой этой политики была синагога. Как выше упомянуто, раньше синагога находилась в наемном помещении, и только к концу 80-х годов, когда финансовое положение общины значительно улучшилось, а срок аренды наемного помещения истекал, приступлено было к постройке новой синагоги по плану небезызвестного архитектора Эйбушица^[102], утвержденному Губернским правлением. Синагога вчерне была готова весной 1892 г., в самый разгар еврейских выселений. Но еще до открытия началось гонение на нее. Атака на синагогу началась с ее купола. Купол этот был самый обыкновенный, такой, какой можно видеть на многих строениях Москвы. Но он показался угрожающим устоям православия. Кто-то послал Победоносцеву анонимку, в которой утверждалось, что синагога по своему фасаду и куполу напоминает православный храм, почему обер-прокурор Синода должен обратить на это свое внимание и не допустить такого кощунства над православной верой. Победоносцев очень рьяно взялся за дело и написал по этому поводу в Святейший Синод, и началась обширная переписка Синода с разными начальствующими лицами по поводу купола на еврейской синагоге. Несмотря на то что здание без колокольни, без крестов и со своей колоннадой и фасадом так было не похоже на православную церковь, даже для слепого это было ясно, тем не менее судьба купола была решена, и летом 1892 г. этот купол под аккомпанемент галдевшей и кричавшей «ура» уличной толпы был сорван, а на его место была положена уродливая заплата, обезобразившая всю внешность здания. Ввиду подавленного настроения, в котором находилось тогда еврейское население, с одной стороны, ввиду, далее, того, что внутренняя отделка не была еще совсем готова, решено было открыть синагогу без всякой помпы и торжественных манифестаций, тихо, без шума, так сказать таинственно. Раввин Минор обратился по этому поводу к Власовскому с ходатайством о разрешении переехать из старого соседнего помещения в новую синагогу. Власовский сказал ему, что он против этого ничего не имеет и что открытие синагоги может состояться. Тихо и бесшумно в присутствии раввина и нескольких лиц синагогальная утварь и предметы культа были перенесены в новую синагогу, и последняя начала открыто функционировать. Это было в начале июня 1892 г. 23-го июня назначено было во вновь открытой синагоге венчание одного врача. Но в 4 часа того же дня в синагогу явился пристав местного участка и заявил, что по распоряжению начальства он уполномочен закрыть синагогу. Пристав тут же запер синагогу и наложил на двери казенные печати. Синагога была закрыта… Впечатление, произведенное этим новым ударом еврейскому обществу, только что проводившему в изгнание своих единоплеменников, было громадно. Всех обуяла какая-то паника, напоминавшая душевное настроение евреев в средние века. Мотивы закрытия были совершенно неизвестны. Оказалось, что Власовский на запрос генерал-губернатора Сергея Александровича отрекся от данного им Минору устно словесного разрешения и заявил, что открытие синагоги было совершено раввином самовольно. Этот факт вызвал всеобщее негодование. Но особенно был потрясен, конечно, старик Минор. Было созвано собрание прихожан для обсуждения сложившегося^[103] положения. Это историческое собрание оказалось роковым. Объятое страхом собрание парализовалось тяжестью полицейского гнета и сознанием бессилия бороться с деспотической силой, действовавшей подобно непреодолимой стихии. Долго сидели почти безмолвно. Выступавшие бессвязно бормотали какие-то слова. Только один старик Минор, с пылающими от гнева и возмущения глазами, не растерялся. Он красноречиво и патетически убеждал собравшихся, что нельзя безропотно подчиняться такому неслыханному в истории отношений русского правительства к евреям факту, что необходимо апеллировать к высшей власти, подать прошение на Высочайшее имя. Это предложение было встречено скептически: с сильным, мол, не борись. Тогда старик, подняв трясущуюся от волнения руку, воскликнул: «Вы колеблетесь, вы не решаетесь — так я один вот этой дрожащей старческой рукой подпишу это прошение…». Прошение было написано и отправлено по назначению. Кроме Минора прошение подписал еще староста синагоги, престарелый Шнейдер. Текст прошения в точности неизвестен. Известно лишь, что в нем указывалось, что закрытие синагоги представляет нарушение известной статьи из основных законов, гласящей: «Свобода веры присвояется не токмо христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам; да все народы, в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языками по закону и исповеданию праотцев, благословляя царствование Российских монархов и молят Творца вселенной об умножении благоденствия и укреплении славы Империи…». В ответ на это прошение 23 сентября 1892 г. последовало Высочайшее повеление: 1. Московского раввина Минора отрешить от должности и выслать из Москвы в черту оседлости с воспрещением навсегда жительства в местах, лежащих вне этой черты; 2. Старосту Шнейдера выслать из Москвы и Московской губернии на два года; 3. Московскому молитвенному обществу объявить, что к 1-му января 1893 г. оно обязано синагогу продать или обратить под благотворительное заведение; в противном случае это здание будет продано с публичных торгов Губернским правлением. Ясно, что выполнить это высочайшее повеление можно было только в первой части, превратить же в течение трех месяцев синагогу в «благотворительное заведение» было совершенно невозможно. И с этого момента началась длительная и мученическая эпопея, которую можно бы назвать «игрою кошки с мышью», ряд беспрерывных издевательств над еврейским обществом, в своей жестокости и циничности доходивших порою до виртуозности. Желая спасти синагогу от публичных торгов, евреи, конечно, стали придумывать, под какое «благотворительное заведение» обратить это здание. Евреев осталось в Москве мало, вся еврейская масса была изгнана. Что делать? Решено было перевести в здание синагоги Еврейское Александровское ремесленное училище. Начальство дало свое согласие. Но для этого надо было произвести большой ремонт и приспособить к нуждам школы здание, построенное для другой цели — синагоги. Начальство требовало, чтобы здание было перестроено так, чтобы оно ничем не напоминало о прежнем назначении этого помещения. Это, конечно, было не так легко выполнить, особенно в несколько месяцев. Начались перестройки, переделки. Ряд комиссий осматривали эти перестройки и переделки — и все находили недостаточным. Приходилось переделывать и переустраивать. Наконец, 27 мая 1895 г. за № 5532 из Хозяйственного отделения канцелярии московского обер-полицмейстера получено было следующее распоряжение: «Министр Внутренних дел, по соглашению с Московским генерал-губернатором и согласно отзыва министра народного просвещения, признал соответственным существующее в Москве по временным правилам еврейское ремесленное училище упразднить и обязать Хозяйственное правление: 1) со дня объявления настоящего распоряжения прекратить прием воспитанников в названное училище; 2) отнюдь не оставлять обучающихся в училище на второй год в одном и том же классе. Означенное распоряжение относится только до еврейского ремесленного училища, именуемого „Александровским“, и не касается училища-приюта, носящего название „Талмуд-Тора“». Так распорядился грозный сын с учреждением, носившим имя его отца и за основание которого, как указано было выше, Александр II повелел благодарить Московское еврейское общество. Пропали, таким образом, все труды, положенные на перестройку синагоги с целью превращения ее в ремесленное училище, пропали зря все средства, потраченные на ремонт и переделку. А над обществом по-прежнему висел^[104] дамоклов меч в виде «священной воли незабвенного брата», как писал великий князь Сергей Александрович. Опять встал вопрос: что делать? Но последний пункт распоряжения об упразднении Александровского училища предоставил, казалось, небольшую лазейку мышке, над которой так цинично надругалась кошка. Раз это распоряжение не касается училища-приюта, то предложено было перевести в здание синагоги это училище-приют, до которого распоряжение не относится. Опять целый ряд комиссий, осмотров, поправок и переделок, опять десятки тысяч рублей на ремонт. Начальство все находило недостаточным. И наконец, 27 октября 1897 г. новое распоряжение. «М.В.Д. Московского Обер-полицмейстера канцелярия. Отделение хозяйственное, Октября 27 дня 1897 г. № 13 624. Г. Приставу 2-го участка Мясницкой части. Ввиду незначительности числа учеников, обучающихся в Московском еврейском училище-приюте, известном под названием „Талмуд-Тора“, и так как дети не лишены права поступать в общеобразовательные учебные заведения, названный приют, по соглашению Его Императорского Высочества Московского Генерал-Губернатора с управляющим министерством внутренних дел, подлежит закрытию. Вследствие сего и согласно предложению Его Императорского Высочества за № 2491 предписываю Нашему Высокоблагородию о вышеизложенном объявить Хозяйственному Правлению для еврейских молитвенных учреждений г. Москвы под расписку, с тем чтобы Правление это в течение двух месяцев со дня отобрания помянутой подписки озаботилось обращением здания, в котором ныне помещается сказанный приют, под благотворительное заведение или больницу. При этом предлагаю вам предупредить Правление, что неисполнение им распоряжений в назначенный срок, а равно допущение каких-либо отступлений при переделке здания для нового его назначения, подобно допущенным Правлением при приспособлении такового для размещения в нем приюта „Талмуд-Тора“, вызовет немедленное распоряжение о приведении в исполнение Высочайшего повеления 23 сентября 1892 г., в силу которого здание, предназначавшееся под синагогу, подлежит продаже с торгов. Подписку названного Правления в объявлении и в обязательстве точного исполнения всего вышеизложенного представить ко мне, учредив, с своей стороны, строгое наблюдение за своевременным исполнением сказанного, и о следующем донести…»

Опять встал перед евреями во всей своей бессмысленности вопрос: что делать? Как «обратить здание под благотворительное заведение или больницу?» Какое заведение? Есть ли потребность в таковом? Если население было так незначительно, что, как мотивировало начальство, не могло дать достаточного количества учащихся в училище, то где взять такое количество больных, ради которых стоило бы оборудовать больницу, требующую громадных средств на устройство и содержание? И посыпались разного рода проекты. В конце концов остановились на следующем: в нижнем этаже устроить дешевую столовую для бедных евреев, а во втором — дом для сирот. В таком смысле и было подано соответствующее ходатайство. Начальство дало согласие, потребовало представить план нового переустройства здания и устав сиротского дома. Ясно, что в двухмесячный срок это выполнено быть не могло. И вновь пошла переписка, приказы и угрозы всякого рода. Утверждение устава требовало соглашения с разными ведомствами, что, конечно, требовало времени. Представлявшиеся планы браковались. Так тянулось дело два года, в течение которых имел место целый ряд переписок, ходатайств и всякого рода прошений и докладных записок, а начальство вновь приказывало и грозило. Так, в 1899 г. последовал такой запрос: «М.В.Д. Московского Обер-полицмейстера Канцелярия, Отделение Хозяйственное, февраля 17 дня 1899 г. № 1956. Г. Приставу 2-го участка Мясницкой части. Возвращая при сем представленный при рапорте за № 10 887 план в двух экземплярах переустройства здания бывшей еврейской синагоги, предписываю Вашему Высокоблагородию предложить Хозяйственному Правлению для еврейских молитвенных учреждений в Москве безотлагательно сделать на этих планах соответствующие исправления на тот предмет, чтобы вновь образуемые помещения внутри здания бывшей синагоги отделялись друг от друга кирпичными капитальными стенами и чтобы отопление и вентиляция были устроены также капитальным образом для постоянного действия, а не посредством отдельных нагревательных приборов, как то в проекте переустройства, которых мало. По исполнении сего план представить ко мне без всякого промедления, имея в виду предписания от 27-го октября 1897 г. за № 13 624». Так тянулась эта трагикомическая игра еще целых шесть лет. Или учреждение, которое хотели переводить в здание синагоги, закрывалось, или же переустройство браковалось и признавалось недостаточным. Громадные суммы были затрачены на эти переделки и перестройки, истрачены были все фонды, имевшиеся в общине, организовывались специальные сборы, Правление впало в долги, но все это пропало даром, здание синагоги все стояло заколоченным и запечатанным, болезненно дразня национальное самолюбие и вызывая оскорбительное злорадство враждебно настроенных кругов. Наступил бурный 1905 год, 17 апреля этого года был опубликован известный указ о религиозной свободе. Евреи пытались, основываясь на этом указе, испросить разрешение на открытие синагоги. Но им было отказано. Курьезно, что еще в ноябре 1905 г. московский градоначальник предъявил Хозяйственному правлению требование ускорить открытие какого-либо благотворительного учреждения в здании синагоги. И только через год, когда в 1-го июня 1906 г. получено было разрешение открыть синагогу — и в сентябре, после удаления всех нагроможденных в течение 14 лет многочисленных перестроек, после ремонта, производившегося архитектором Р. И. Клейном^[105] и потребовавшего опять громадных средств, синагога была открыта и начала функционировать свободно.

Такова печальная повесть этого здания, в котором ярко отобразился дух царского режима, ногами топтавшего свои собственные законы и беспощадно издевавшегося над честью и достоинством целых народов. Недаром праведник русской литературы Вл. Г. Короленко, встретившийся в кулуарах Киевского суда на процессе Бейлиса с московским раввином Я. И. Мазэ, прежде всего спросил его: «А как поживает ваша многострадальная синагога?».

Эта «многострадальная» синагога стоит как исторический памятник победы революции 1905 г. над деспотическим самодержавием, победы над антисемитизмом и национальным угнетением.