Гетманство на Украине

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Гетманство на Украине

Говоря об истории Российской империи, нельзя обойти и нынешнюю Украину. Её историю выстраивают, базируясь в основном на описаниях гетманского периода, сделанных сторонниками «западенства», а они явно ставили историю на службу политике. В их изложении или отсутствует всякое упоминание, или упоминается только вскользь роль Польши: якобы шла борьба украинской («древней киевской») культуры с некоей «низшей» московской культурой, которая и «поработила» к концу XVIII века Украину. А тот факт, что украинская культура уже к моменту воссоединения была в значительной степени полонизирована и быстро шла по пути полного исчезновения, в большинстве случаев просто замалчивается.

Мало того, навязывается ложное мнение, что если бы не вмешательство России, то украинская культура свободно бы развивалась и пышно расцветала. На самом же деле, как пишет А. Дикий:

«…беспристрастное изучение той эпохи даёт основание утверждать, что в Речи Посполитой эта „киевская культура“ была обречена, и, не приди Воссоединение, она бы была без остатка поглощена и переварена чуждой, польско-католической культурой».

Суть в том, что до конца XVIII века Украина, один из регионов былой единой Руси, была разделена на две части — российскую (Левобережье) и польскую (Правобережье Днепра). Каково было бы будущее всей Украины без участия в её судьбе России? Это видно из того, что на рубеже XVIII и XIX веков в польской части всё население в религиозной жизни было окатоличено навязыванием унии; в социальном положении превращено в крепостных «хлопов» польских помещиков, а национальная культура приведена в безмолвие. Не там, а в российской части некогда единой страны возродилась, точнее, возникла литература на украинском, уже не «книжном», а народном языке (Котляревский, Артемовский, Квитка).

Надо пояснить, что «книжный» язык был смесью украинско-церковно-славянского и польского, и было в нём ещё огромное число слов и целых выражении на средневековом латыни. Всё это делало «книжный» язык малопонятным для простого народа и, разумеется, сдерживало развитие культуры. Правда, в Великороссии тоже были некоторые отличия «книжного» и народного языка, но всё же меньшие, ибо здесь не было ни полонизмов, ни латинизмов.

Народ же и Москвы, и Киева мог прекрасно понимать друг друга. Именно поэтому оказались «без надобности» два переводчика, включённые в многочисленную свиту Бутурлина, ехавшего в 1653 году к Богдану Хмельницкому, оформлять воссоединение Великой и Малой Руси: московские бояре и казацкие старшины понимали друг друга без всяких переводчиков. Позже в объединённой стране политическим и культурным центрам стал европеизированный, светский Петербург, с его учебными заведениями (вроде Шляхетского Корпуса), Академией Наук, газетой, книгоизданием. Петербург стал местам, где можно делать блестящие карьеры, приобретать, как тогда говорили, «чины, звания и имения». И уроженцам Украины никаких ограничений для достижения всего этого не ставилось; культурные люди её потянулись на север без всякого принуждения! А свою, киевскую культуру, начали синхронизировать с культурой общероссийской, освобождаясь в то же время от всего чуждого, наносного, польско-латинского.

В этот переходный период сыграл свою роль на исторической сцене гетман Иван Степанович Мазепа (1644–1709).

Точной его биографии нет. Одни историки (Вольтер, Леклерк, Голиков, Симоновский, Лэсюр) считают его природным польским шляхтичем; другие (Город, Шафронский, а также его современник Феофан Прокопович), утверждают, что он происходит из шляхты Правобережья, и родился около 1640 года в селе Мазепицах, около Белой Церкви. Мать его была православной, но вопрос о том, была ли вся его семья православной, униатской или католической, не выяснен.

Учился он у иезуитов, образование по тому времени получил очень хорошее: в совершенстве владел не только польским, но и латинским, и немецким языками. С юности находился при дворе польского короля, где воспринял манеры, обычаи и взгляды польских придворных кругов и делал карьеру в польском высшем свете.

О его моральных качествах мнения историков расходятся. Его апологеты приписывали Мазепе все возможные гражданские и человеческие добродетели. Он, де, не только высокообразованный человек (чего никто не оспаривает), но также идеалист, отдавший все свои силы и способности делу свободы, блага и процветания Руси-Украины и прадедовской православной веры, покровитель православных церквей и монастырей, попечитель наук и искусств. Совсем другой портрет рисуют противники Мазепы. В одной из характеристик, данных ему современником, содержатся такие оценки: хитрость и осторожность, злоба, мстительность, любостяжение, славолюбие, неблагодарность.

…В результате скандала из-за его романа с замужней женщиной, Мазепа очутился далеко от Варшавы, в Приднепровье. В начале 1674 года он был казацким старшиной и находился в окружении гетмана Дорошенко, враждебного Москве и запорожцам. Тот послал его в Крым, просить у татар помощи, но по дороге Мазепу поймали запорожцы, и он, как агент Дорошенко, был доставлен к левобережному гетману Самойловичу, а потом в Москву. Однако Мазепе удалось завоевать доверие Самойловича, и через несколько лет он стал уже генеральным есаулом, одним из высших сановников и ближайших сотрудников гетмана; причём против доверявшего ему Самойловича он серьёзно интриговал. После смерти Самойловича выборы нового гетмана организовывал князь Голицын. Собрав старшин, он провёл выборы, настоятельно советуя выбрать генерального есаула Ивана Мазепу, — по преданию, он получил за это от Мазепы 10 000 червонцев. Мазепа был «единогласно» выбран гетманом 7 августа 1687 года, но при этом его противники от участия в выборах были искусно отстранены, а поскольку дело происходило в походе, многие казачьи старшины даже и не могли в них участвовать. Однако легитимность выборов немедленно подтвердил Голицын, а вскоре и Москва.

В начале своего правления Мазепа, учитывая усиление России и ослабление Польши, а прежде всего мнение народа, пошёл на сближение и даже слияние с Россией. По его инициативе было решено, что «Гетман и старшины обязаны стараться о соединении малороссийского народа с великороссийским посредством супружеств и другими способами, для чего дозволяется малороссийским жителям вольный переход в города великороссийские» (документ сохранился).

Новый гетман настаивал, чтобы в гетманской резиденции — Батурине, был на постое московский стрелецкий полк; Голицын согласился. (Документы об этом тоже сохранились.)

Начало его правления не обошлось без волнений на Украине. При помощи российских полков и верных ему казаков Мазепа быстро ликвидировал беспорядки и произвёл чистку административного аппарата в пользу верных ему людей. Со многими он расправился очень жестоко, отправив их в ссылку в Сибирь, не щадя даже некоторых идеалистов, содействовавших его избранию, — так, были смещены и лишены званий полковники Думитрашко и Гамалея.

Вслед за этим он «заложил» и своего благодетеля, князя Голицына: находясь в Москве в момент свержения царевны Софьи (в 1689), представил Петру I донос на Голицына, как вымогателя, с подробным перечислением всех взяток, которые, по его словам, Голицын от него получил. После такой «антикоррупционной акции» Мазепа почти 20 лет пользовался исключительным доверием и расположением Петра.

А во внутреннем управлении он продолжал политику своего предшественника Самойловича: щедро раздавал универсалы на потомственное владение землями, сёлами и деревнями, а крестьян обременял всё новыми и новыми повинностями, вплоть до никогда не виданной здесь барщины (панщины) включительно. Несомненно, начало закрепощения украинцев положено не «москалями» и Екатериной II, а гетманом из поляков, Мазепой, в пользу казацкой старшины.

О том, как к этому относился народ, записано у Грушевского, которого нельзя заподозрить в пристрастно-отрицательном отношении к Мазепе. В своей «Истории Украины» он пишет:

«Разумеется, эта новая барщина страшно возбуждала крестьянство, у которого ещё были свежи в памяти времена без помещичьи, когда оно хозяйничало на вольной земле. Горькая злоба поднималась в нём на старшину, которая так ловко и быстро сумела взять его в своё подчинение. Особенным гневом дышали люди на гетмана Мазепу, подозреваючи, что это он, как шляхтичи „поляк“, как его называли, старался завести на Украине польские панские порядки. С большим подозрением относился народ ко всем начинаниям его и старшины».

Далее Грушевский, естественно, желая свалить всю вину на Москву, пишет, что крестьяне:

«…не подозревали в этом руки московского правительства и даже готовы были верить, что всё это делается против его воли».

Но никаких доказательств, что в действиях Мазепы по раздаче своим сторонникам имений была «рука Москвы», конечно, не приводит, ибо их не существует. Ни в одном историческом документе об этом не сохранилось никаких, даже косвенных, упоминаний. Зато сохранился приказ Петра I Мазепе:

«…надзирать за малороссийскими помещиками, удерживать их от жестокости, поборов, работ излишних» (в Архиве Коллегии Малороссийской, дела 1693 года, № 39).

Приказа Мазепа не выполнил, а казачьи полки, дабы, узнав о жестокостях и несправедливостях, не стакнулись они с крестьянством против него, старался держать подальше, и охотно посылал их в любые походы, которые предпринимала Москва, взамен формируя возле себя наёмные полки «сердюков» и «компанейцев».

О религиозных же проблемах Малороссии того времени вот что пишет А. Дикий:

«О настроениях народа Мазепа, конечно, знал, и особенно его беспокоило обвинение, что он „поляк“, то есть униат или католик. Ненависть же против униатов и католиков была всеобщей. В этом вопросе весь народ был единодушен. Если в вопросах социальных Мазепа мог рассчитывать на поддержку некоторых высших классов и наёмного войска, то в вопросе религиозном господствовало редкое единодушие. Одного подозрения в униатстве было достаточно для самого жестокого самосуда. В церковных книгах бывшего сотенного местечка Карабугова сохранилось описание расправы с одним родственником сотника… Его били „киями“ (палками), а потом повесили перед церковью. Интересно…, что это осталось безнаказанным. На следствии, которое производил судья Нежинского полка, выяснилось, что повешенный „намовляв (подговаривал) пидкоритись папи Римському“. Этого было достаточно для прекращения дела».

Учитывая такие настроения, Мазепа, чтобы доказать своё православие, строил церкви, а также посылал богатые дары деньгами и имениями монастырям, в том числе Киевскому женскому, где игуменьей была его православная мать, Мария-Магдалина. Даже в Палестину послал он свой дар: художественной работы серебряную доску-антиминс. На доске выгравировано: «подаянием ясновельможного его милости пана Иоанна Мазепы, российского гетмана». Как видим, он сам называл себя российским гетманом. Надо полагать, он лучше знал, как себя назвать, чем его почитатели, посмертно переименовавшие его в «гетмана украинского». Но даже это не вызвало у народа симпатий и доверия к Мазепе: он всегда оставался чужим, «паном» и «поляком», и когда попытался опереться на народ при переходе к шведам — народ за ним не пошёл.

В 1692 году от Мазепы бежал его канцелярист Петрик, сначала на Запорожье, а потом к татарам, и начал выпускать и распространять призывы к свержению власти гетмана и старшин, «превратившихся в панов и вводящих польские порядки». Затем, с помощью части запорожцев и отряда татар Петрик вторгся в пределы южных полков, но был отбит верными Мазепе войсками. Четыре года беспокоил он Мазепу, и только в февраля 1696 года совместными усилиями казаков Мазепы и русских войск Шереметьева крымский хан с Белгородскими татарами были разбиты и почти полностью изрублены или потоплены в Ворскле и в Днепре. Погиб при этом и Петрик.

Затем появилась новая неприятность: правобережный гетман Самусь и его сподвижник полковник Палий своими успешными действиями против татар и защитой населения от польско-католических притеснений снискали необыкновенную популярность не только на Правобережьи, но и на подвластном Мазепе Левобережьи. Особенно Палий, который в глазах народа был легендарным героем. Не сумев справиться с ним, Мазепа использовал донос: в результате длительной и тонкой интриги ему удалось добиться, что Палий (как уроженец г. Борзны на Левобережьи) очутился в 1705 году в ссылке в Сибири.

Так, удачно выходя из всех затруднений, неизменно подчёркивая свою преданность России, Мазепа правил Левобережьем, принимая участие в походах Петра и на юге, и на западе, и в Прибалтике. Пётр осыпал его подарками и наградами, дал ему в потомственное владение целую волость в Великороссии, а когда учредил орден Андрея Первозданного, та Мазепа получил этот орден раньше самого Петра.

Так продолжалась верная служба Мазепы Петру до появления в северо-восточной Европе Карла XII, с его блистательными победами над всеми противниками. Когда же Карл вмешался в польские дела, в которых была заинтересована Россия, Мазепа решил затеять политическую игру, в надежде выиграть для себя более независимое положение. Ведь, несмотря на всё расположение к себе Петра, он всегда чувствовал его крутую волю и твёрдую руку: Пётр не терпел своеволия, столь обычного в польских шляхетско-магнатских кругах, в которых Мазепа получил своё политическое воспитание.

В Польше в то время шла ожесточённая борьба между двумя претендентами на престол: Августом Саксонским, союзником Петра, и Станиславом Лещинским, союзником Карла. С победами Карла и его вторжением в Польшу росли и шансы Лещинского, а война постепенно приближалась к границам Левобережья. Мазепа установил контакт с возможными победителями — сначала с Лещинским, а когда Карл XII приблизился к границам Украины, то и с ним. Гетман обещал выступить на стороне Карла с двадцатитысячным войском, как только он появится на подвластной Мазепе территории.

Об этих переговорах никто ничего не знал, и только генеральный судья Кочубей и полтавский полковник Искра послали Петру донос (который сохранился). В нём было 26 пунктов, но ни один из них не подтверждался какими-либо доказательствами, отчего при чтении возникало впечатление бездоказательного навета. Так его и воспринял Пётр, и с ним согласились Головкин и Шафиров, которым царь поручил произвести дознание. Эти двое были личными друзьями Мазепы. В результате доносчиков выдали Мазепе, и он их казнил.

В это время (1707) Пётр усиленно готовился к столкновению с Карлом, и призывал Мазепу подготовить и возглавить войско. Не желая раньше времени выявлять свои планы, гетман притворился больным, а Петру писал о там, что как только оправится, то сейчас же выступит в поход. Обеспокоенный болезнью своего любимца, Пётр даже послал к нему своего лекаря-итальянца. Но Мазепа всё не поправлялся, а, как умирающий, попросил митрополита совершить над ним соборование, о чём немедленно был уведомлён Пётр.

Но «болезнь» Мазепы помешала ему сосредоточить обещанные Карлу 20 000 войска. В результате осенью 1708 года, когда Карл занял Могилёв и переправился через Днепр, у Мазепы в Батурине было всего около 5000 войска, преимущественно не реестровых казаков, а наёмных «компанейцев» и «сердюков». Но медлить он уже не мог, ибо с севера приближался с большим отрядом Меншиков и, если бы он успел застать Мазепу в Батурине, весь план пропал бы. Оставив гарнизон в Батурине, Мазепа с группой старшины и отрядом около 3–4 тысяч войска (точных данных нет), отправился навстречу Карлу, который уже вошёл в пределы Стародубского полка и стоял в селе Горки, южнее Новгорода-Северского. «Войско не знало, куда и зачем его ведёт Мазепа, предполагая, что их ведут против шведов», — так рассказывал Петру перебежавший от шведов компанейский полковник Игнатий Галаган.

Узнав об измене, Пётр немедленно принял решительные меры: приказал Меншикову взять Батурин (что и было сделано), обратился к населению с манифестом, призывающим не идти за Мазепой, а тех, кто пошёл — вернуться, и назначил выборы нового гетмана. Население Мазепу не поддержало, и отдельные старшины начали прибывать к Петру с изъявлением верности. Одними из первых был Стародубский полковник Иван Скоропадский, Черниговский — Полуботок, и много других. Некоторые полковники, например, Галаган, Апостол и другие, вначале пошедшие за Мазепой, возвращались к Петру, который их не только не наказывал, но ещё и награждал за верность.

6 ноября 1708 в Глухове был торжественно выбран гетманом полковник Иван Скоропадский. При этом находившимся там же Петром была подписана и оглашена царская грамота, подтверждающая «сохранение вольностей и преимуществ Малороссийских». А через пять дней прибывший сюда же Киевский митрополит Иосиф Кроковский, и архиепископы с епископами, в особой церемонии предали вечному проклятию Мазепу и его помощников. Мазепа же находился в походе со шведским войском, которое двигалось к городам Ромны и Гадяч на зимние квартиры, где для шведов предателем было заранее заготовлено продовольствие и возведены укрепления. Но, начав теперь сомневаться в победе Карла, Мазепа через полковника Апостола обещал Петру содействовать поражению и даже пленению Карла. Пётр его обнадёжил, но предложению не поверил, и продолжал готовиться к решительному сражению с Карлом.

Зима 1708/1709 прошла без особенно крупных столкновений. Шведы сидели в Ромнах и Гадяче, а русская ставка была в Лебедине. Наши силы росли, благодаря прибывавшим подкреплениям; силы же и запасы шведов таяли, и они искали, кого бы ещё склонить к предательству. К маю 1709 года, после длительных уговоров, Мазепе и Карлу удалось подбить на это дело запорожцев, и те, под предводительством кошевого Гордиенка, двинулись на помощь Карлу.

В ответ Пётр молниеносно, смешанным русско-казацким отрядом, захватил Сечь, и уничтожил её до основания. Командовали этой экспедицией полковник Галаган (сам бывший запорожец) и Яковлев. Спасшиеся запорожцы бежали на турецкую территорию и основали там новую Сечь, Карл же двинулся на юг на соединение с запорожцами и по пути хотел взять Полтаву. Когда это ему не удалось, он и начал осаду этого города, которая продолжалась безуспешно полтора месяца и закончилась известной Полтавской битвой. Шведы были разбиты наголову. Остатки войск бежали на запад к Днепру, бросив все обозы и артиллерию. У Переволочни их настиг Меншиков и казаки, и принудили к капитуляции. Спаслись только Карл и Мазепа, переправившись через Днепр первыми, да небольшой шведско-казачий отряд. Дальше бежали они на территорию Турции, в Бендеры, где и задержались продолжительное время. Здесь вскоре Мазепа умер и был торжественно похоронен в монастыре.

Несколько старшин, оказавшихся в Бендерах после смерти Мазепы, выбрала гетманом его ближайшего сотрудника Филипа Орлика, который совместно с Карлом начал усиленно уговаривать Турцию нарушить мир с Россией и начать войну. В 1710 Орлик с группой казаков, запорожцев и татар предпринял набег на Правобережье, но был разбит и отогнан обратно. В 1711-м, наконец, Турция начала войну, о которой мы ещё скажем (в главе «Разные „мелочи“»), — на эту войну подстрекали её Карл XII и Орлик, обещая помощь и запорожцев, и всего населения Украины, и верных Станиславу Лещинскому поляков.

Для России война оказалась неудачной. Но и Карлу с Орликом она многих успехов не принесла. Орлик уехал в Швецию; в дальнейшем жизнь его протекала в интригах среди иностранцев за расчленение России. Однако европейские государи, убедившись в невозможности оторвать от России Украину (из-за отсутствия сепарататистских настроений у её населения), прекратили выдачу подачек Орлику. Католическая церковь, верным сыном которой он был, по-видимому, ему тоже не помогла, и он умер в нищете в Молдавии в 1742 году.

Измена Мазепы и присоединение к нему некоторого числа старшин и казаков, а также выступление на стороне Карла запорожцев вызвали взрыв негодования во всей России; о прежнем доверии к гетманству не могло быть и речи. Неудивительно, что новый гетман — Скоропадский, сразу после избрания, несмотря на подтверждение Петром «прежних прав и вольностей», получил комиссара, с которым должен был согласовывать все свои мероприятия. В придачу Скоропадский находился «под башмаком» своей жены и давлением алчных старшин, буквально вырывавших у него универсалы на потомственное владение разными имениями. В общем, элита и здесь больше думала о своём кармане, чем о благе страны и народа. Казаки же продолжали ходить на работы и в походы. В 1716-м несколько тысяч казаков были отправлены на рытьё канала Волга-Дон; в 1720-м 12 000 — на работы на Ладожский канал, и 5000 на постройку Киевской крепости; в 1722 ещё 10 000 в Ладогу. Работы были тяжелы и изнурительны; казаков косили болезни, и значительная часть их погибла. Сохранились сведения, что только в 1721 году на Ладожском канале умерло 2461 человек; за остальные годы сведений нет.

В 1721 году 10 000 ушли в поход на Персию — Индию. Между тем, находившийся при гетмане комиссар Протасьев в своём рапорте за 1720 год сообщил царю, что «в Малороссии самые последние чиновники добывают себе богатство от налогов, грабежа и винной торговли. Если кого определит гетман сотником, хотя из самых беднейших и слуг своих, то через один или два года явится у него двор, шинки, грунты, мельницы и всякие стада, и домовые пожитки».

Надо полагать, подобные рапорты комиссар подавал и раньше, ибо в архивах сохранился приказ ему Петра ещё за 1715 год: «строго смотреть за полковниками, чтобы они не обременяли народ взятками и разными налогами». А в 1722 году в инструкции Вельяминову, сменившему Протасьева, Пётр пишет: «препятствовать, с гетманского совета, Генеральной Старшине и полковникам изнурять работой казаков и посполитых людей». По словам А. Дикого, «как видно из … документов, оспаривать достоверность которых невозможно, защитником народа от притеснений его высших классов являлся Пётр». И несмотря на это, некоторые политически ангажированные «историки» уверяют, что Россия вообще угнетала весь украинский народ, а Пётр был «катом» (палачом). На деле же «катами» были свои же украинцы — старшины, а защитником от них был «москаль» Пётр. Это не значит, что жизнь населения Левобережья в эпоху Петра была лёгкой. Но если ту глубокую ломку всех сторон жизни, которую вызвали Петровские реформы, сравнить на Левобережьи и в остальной России, то нельзя не признать, что в Великороссии она была гораздо глубже, резче и болезненнее, чем на Украине.

Здесь-то ломки жизни и быта почти не было: усы и чубы с оселедцем остались в неприкосновенности, и никто на них не посягал, как на великорусские бороды. Пышные одежды старшин никто не перекраивал на немецкий лад; их детей не забирали принудительно для обучения или на царскую службу, а их жён и дочерей не заставляли проводить время на «ассамблеях». Администрация оставалась такой же, какой она установилась во времена Хмельницкого.

Интересно ещё вот что. Россия посылала в Малороссию людей для занятия разных должностей, но, с другой стороны, очень много представителей наиболее культурной части населения — прежде всего, высшего духовенства — в этот же период заняли в Великороссии руководящие посты. Известный проповедник, архиепископ Феофан Прокопович, местоблюститель Патриаршего Престола Стефан Яворский и целый ряд архиепископов и епископов (Димитрий Ростовский, Гавриил Бужинский, Василий Григорович, Сильвестр Кулябка, Амвросий Зертис и многие другие), происходили из Малой России.

От времён Раскола, а особенно с первой четверти XVIII века православной церковью Российской империи руководили главным образом украинцы. А так как церковь в ту эпоху имела огромное влияние на всю культурную жизнь, то можно утверждать, что культурное развитие России в значительной степени направлялось и определялось церковно-культурными деятелями с киевским образованием. И Пётр такому положению дел всячески содействовал! Вот и получается, что во время гетманства Скоропадского, и даже ранее, шёл своего рода обмен кадрами между Велико— и Малороссией. Первая давала администраторов с твёрдыми традициями централизованного государства, вторая — идеологических деятелей. Процесс этот, несомненно, вёл к сближению и слиянию воссоединённых частей Руси, а потому помимо «обрусения Украины» происходило параллельно «обукраинизирование» общероссийской православной церкви.

Лишь при поверхностном взгляде на события создаёт впечатление, будто всё правление Скоропадского было периодом утраты прежних вольностей. На деле шёл процесс эволюции общественных институтов, такой же, что и во всех других странах мира. Ведь нет ни одной, в которой всё осталось бы, как в день Творения. Скоропадский среди «плебса и патрициев» большой популярностью не пользовался, а когда умер (3 июля 1722), то летописец записал: «Доброта сердца без других украшений не составляет истинного достоинства правителя народа». Надо сказать, у Петра бывал соблазн поменять его на другого, «мудрого» деятеля, но он предпочёл стабильность мудрости. Тем более, что имел уже опыт предательства слишком образованного Мазепы. После смерти Скоропадского, по соглашению старшин и председателя Малороссийской Коллегии Вельяминова, впредь до избрания нового гетмана был назначен наказным гетманом черниговский полковник Павел Полуботок, человек умный, но излишне горячий. А Вельяминов вёл себя диктаторски, что сразу вызвало трения и недоразумения между ним, гетманом и старшинской элитой.

К Петру полетели доносы и с той, и с другой стороны. Вельяминова обвиняли в грубом обхождении, в «перемене слога в письме малороссийском, к которому Генеральная Канцелярия издревле при всех гетманах привыкла», во взяточничестве и в самовольстве. А он обвинял малоросскую элиту в самоволии, присвоении казённых земель, отягощении населения неправедными повинностями и поборами.

Одновременно начался спор об избрании нового гетмана, но Пётр с выборами не торопился. Он желал подобрать в кандидаты, как он сам писал: «…весьма верного и известного человека…; а пока оный найдётся для пользы вашего края, определено правительство, которому велено действовать по данной инструкции; так до гетманского избрания не будет в делах остановки, почему о сём деле докучать не надлежит».

А вслед затем он вызвал Полуботка и его сотрудников в Петербург, и поговорили так, что закончилось помещением и Полуботка, и сопровождавших его старшин в Петропавловскую крепость. Причиной гнева Петра была не только резкость Полуботка при разговоре, но и то, что от самих казаков, от Стародубского полка, поступила Петру просьба на выборы гетмана не соглашаться.

А кстати, не прекращались доносы Вельяминова на старшин, и старшин на Вельяминова. Для выяснения дел на месте Пётр послал Румянцева с приказанием произвести расследование и выяснить, чего хочет народ. Расследование выяснило злоупотребления со всех сторон — и Полуботка, и старшин, и Вельяминова (за это у него впоследствии были отобраны все имения.). А Полуботок послал на Украину гонцов с инструкциями, что говорить при расследовании, о чём Петру доложили в искажённом виде: будто Полуботок возбуждает народ против России. Потому его и держали в тюрьме, и могли за измену крепко наказать, но, пока шло расследование, Полуботок удачно умер (в 1724), а старшинская верхушка или сидела в Петропавловской крепости, или была так запугана событиями, что беспрекословно подчинялась Вельяминову, который всё управление взял в свои руки.

Уже в 1723-м Генеральная старшина была вообще упразднена, а в полковники начали назначать комендантов из московских, «впредь до выбора полковника». В 1724 году в десяти полках было только три полковника — не великоросса: Апостол, Галаган и Маркевич, да и то Апостола держали в Петербурге. Из 50 000 казаков половину распустили по домам «на отдых»; 12 000 находились в походе в Коломаке, а 10 000 в Сулаке. «От прежнего широкого самоуправления осталась только жалкая тень», пишет А. Дикий.

Так продолжалось до смерти Петра. Его преемница Екатерина I начала своё правление с освобождения старшин из Петропавловской крепости, с разрешением возвращаться домой. Строгий режим Малороссийской Коллегии начал смягчаться, а вскоре, при преемнике Екатерины (ум. в 1727) — Петре II, одно за другим начали отменяться решения Петра и Малороссийской Коллегии. Была восстановлена Генеральная Старшина; управление Малой Россией возвращено из ведения Сената в ведение Коллегии Иностранных дел; упразднена сама Малороссийская Коллегия и отозван Вельяминов; наконец, было разрешено произвести выборы нового гетмана.

Но об этом мы расскажем позже.