Глава XVII МИРНАЯ РЕЗОЛЮЦИЯ РЕЙХСТАГА И БРЕСТ-ЛИТОВСКИЙ МИР

Глава XVII

МИРНАЯ РЕЗОЛЮЦИЯ РЕЙХСТАГА И БРЕСТ-ЛИТОВСКИЙ МИР

1. Влияние русской революции. Утомление в Германии и Австрии. Секретный доклад графа Чернина. Апрельская забастовка на берлинских заводах (1917 г.)

Германское правительство, с своей стороны, теперь уже не желало уступок и компромиссов. Не только военные, но и гражданские власти укрепились в убеждении, что при выходе из войны России Антанта пойдет, наконец, на мир, не дожидаясь далекой и нескорой помощи со стороны Америки.

В заседании рейхстага 15 мая 1917 г. канцлер Бетман-Гольвег заявил, что положение на театрах войны так хорошо (для Германии), как еще никогда не было. Россия казалась сокрушенной, относительно Соединенных Штатов утешались словом «блеф», обозначавшим, что Америка больше пугает словесными угрозами, чем думает серьезно развернуть свои гигантские силы и возможности. Теперь уже известно, что Гинденбург и Людендорф весной 1917 г. были уверены, что в августе того же года Германия заключит победоносный мир со всеми врагами. Что касается морского штаба, то он продолжал уверять, что в конце июля или в начале августа Англия, изнуренная подводной войной, будет просить Германию о даровании ей мира.

Но все эти слова уже не оказывали прежнего действия ни на рабочую массу, где популярность оппозиционной социал-демократической группы меньшинства все возрастала, ни на широкие слои тяжко страдавшей от материальных лишений мелкой и отчасти средней буржуазии, служилого люда, лиц интеллигентных профессий и т. д. Мир, мир во что бы то ни стало, или, точное, мир на основании status quo ante, на основании возвращения к довоенному положению — вот какая программа стала выявляться все более и более. Но эта программа была уже абсолютной невозможностью: во-первых, консервативные слои, аграрии и крупные промышленники (и стоявшие всецело на их стороне военные власти), ни за что не хотели лишаться плодов «победы», якобы уже близкой, и Бетман-Гольвег не смел даже заявить открыто, что Германия безоговорочно очистит Бельгию (в случае общего мира); а во-вторых, Антанта после вступления Соединенных Штатов в войну обрела такую уверенность в конечном разгроме Германии, что если бы даже Германия торжественно отказалась от всякой мысли о завоеваниях и в самом деле предложила вернуться к довоенному положению, то, конечно, со стороны Антанты последовал бы категорический отказ. Не забудем, что Антанта уже овладела секретным докладом Чернина императору Карлу — об истощении Австрии, что и без всяких секретных докладов истинное экономическое положение центральных держав было в Англии и Франции в достаточной степени известно, что, наконец, уже в августе 1917 г. в дипломатических и военных кругах Антанты окончательный разгром и капитуляцию Германии приурочивали к осени 1918 г. (и определенно об этом уведомляли, например, министра русского временного правительства Терещенко).

Таким образом, весной 1917 г. в германском народе был налицо глубокий раскол, непримиримое расхождение по вопросу о новом мирном предложении.

Русская революция, выдвинувшая лозунг «мира без аннексий и контрибуций», могущественно способствовала росту мирных настроений в тяжко утомленных войной германских рабочих слоях, и все замаскированные аннексионисты из числа лидеров социал-демократического большинства, вроде Давида, Зюдекума и несравненно более ловкого и осторожного, чем все они, Шейдемана, должны были тоже, скрепя сердце, перейти на платформу «мира без аннексий и контрибуций». Умеренный консерватор и патриот Дельбрюк, которого, как мы это видели, его патриотизм иногда заводит в логические дебри, определенно утверждает, что даже некоторые социал-демократы примкнули во время войны к гибельной формуле Людендорфа: добиваться установления таких границ, чтобы враги не могли осмелиться напасть на Германию. Дельбрюк совершенно правильно говорит, что подобная формула прикрывает собой требование всемирного господства и предъявление такого требования, конечно, уже само по себе способно было затянуть войну и этим погубить Германию. Ибо ясно, что государство, на которое никто не может осмелиться далее напасть, может всегда и всем навязать свою волю[136].

Теперь, в 1917 г., Шейдеман уже торопился расстаться с этой горделиво-патриотической формулой. Мелкая, средняя, даже некоторая часть крупной буржуазии (во главе с директором-распорядителем Гамбургско-Американского пароходства Баллином) тоже далеко уже не так была настроена, как хотя бы до выступления Америки, и часть этих классов тоже не прочь была поскорее окончить затянувшуюся опасную войну «вничью». Их представителем стал вождь партии центра Маттиас Эрцбергер, живой, беспокойный, очень способный человек, некогда (в 1914–1915 гг.) стоявший за аннексии, а в 1916 г. пришедший к мысли о страшно опасном положении Германии. Он был честолюбцем и карьеристом, но умным и широко ведущим свою игру карьеристом, и поэтому уже в 1916 г. стал заметно отдаляться от правительства. Весной 1917 г. он находился под сильным впечатлением попавшей в его руки секретной докладной записки австрийского министра графа Чернина молодому императору Карлу I (преемнику Франца-Иосифа, умершего 21 ноября 1916 г.).

Чернин подал 12 апреля 1917 г. императору Карлу и одновременно Вильгельму секретный доклад («Іmmediatbericht»), в котором указывал на полную невозможность для Австрии вести войну дольше осени и на то, что у самой Германии тоже не надолго хватит для этого сил; что обеим странам угрожает революция, вроде русской; что мир должно заключить немедленно. Из документа явствовало, что Австрия уже погибает и, конечно, мечтает заключить вскоре сепаратный мир. Документ стал известен Эрцбергеру. Эрцбергер тогда еще не знал того, что было спустя год разоблачено французским первым министром Клемансо: именно, что австрийский император уже отправил через своего шурина, офицера бельгийской армии, принца Сикста Бурбонского предложение президенту Пуанкаре о мире, причем брался повлиять на Германию, чтобы она уступила Эльзас-Лотарингию Франции. Из этого предложения ничего не вышло, но самый этот факт, а еще более — копия доклада Чернина, какими-то до сих пер не выясненными путями попавшая в руки Антанты, убедили Антанту окончательно, что полный разгром центральных империй обеспечен, — следует только еще некоторое время не заключать мира.

Эрцбергер и Шейдеман весной 1917 г. многого еще не знали. Но они твердо знали одно: нужно немедленно заключить мир. В апреле 1917 г. в Берлине на заводах, работавших на снабжение армии, разразилась грандиозная стачка; бастовало 125 тысяч рабочих и работниц. Одновременно серьезное брожение охватило рабочих в некоторых других промышленных центрах. Из Лейпцига правительство получило резолюцию 18 тысяч рабочих, в которой требовались, кроме достаточного снабжения населения углем и хлебом, еще демократические реформы и немедленное заявление о готовности Германии заключить мир без всяких аннексий. Это было очень грозным революционным симптомом. Русская революция начинала оказывать свое воздействие на умы рабочего класса. Вильгельм, правда, поторопился пообещать реформу безобразного закона о выборах в прусский ландтаг, но всего этого было мало, да и обещание пока было только на бумаге. Да и всемогущие в ландтаге землевладельцы открыто заявляли, что ни за что не согласятся с «демократизацией» ландтага. Граф Ольденбург фон Янишау произнес в Данциге 12 декабря 1917 г., когда монархии оставалось жить еще 11 месяцев, следующие слова: «Если в Пруссии будет введено всеобщее избирательное право, то, значит, войну проиграли мы». Но, конечно, в центре всех трудностей находился вопрос о мире. Стачки в Берлине и в Лейпциге кончились, но впечатление не проходило. Уже состоявшееся в апреле формальное и фактическое вступление Соединенных Штатов в войну черной тучей заволакивало германский горизонт. Продовольственная нужда все обострялась.