Глава 12. Военный совет

Глава 12. Военный совет

В тот день, когда Тухачевский закончил изложение своих показаний, 1 июня в Кремле начало работу расширенное заседание Военного совета при наркоме обороны с участием членов Политбюро ЦК ВКП(б). Кроме постоянных членов на нем присутствовало 116 военных работников, приглашенных с мест и из центрального аппарата НКО. Перед началом работы все участники были ознакомлены с показаниями Тухачевского, Якира и других заговорщиков.

Присутствовавший на этом совещании Конюхов вспоминал: «После завтрака нас пригласили в Малый зал ЦИК СССР. Нарком внутренних дел СССР Ежов и... Леплевский (начальник Особого отдела Главного управления государственной безопасности НКВД. — К.Р.) раздали нам «собственноручные» показания Тухачевского, Якира, Корка, Фельдмана, Путны, Эйдемана. Показаний Уборевича еще не было. По мере ознакомления с «показаниями» наше мрачное настроение перерастало в гнев против заговорщиков государственного переворота и измены Родине. И только после ознакомления с показаниями... в присутствии членов Политбюро ЦК ВКП(б) маршал А. И. Егоров открыл заседание Военного совета».

С докладом «О раскрытом органами НКВД контрреволюционном заговоре в РККА» выступил Ворошилов. Выступление наркома начиналось с заявления о том, что «органами Наркомвнудела раскрыта в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая, строго законспирированная контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии...».

Он пояснял: «О том, что эти люди — Тухачевский, Якир, Уборевич и ряд других — были между собой близки, это мы знали, это не было секретом. Но от близости, даже от такой групповой близости до контрреволюции очень далеко... Я, как народный комиссар... откровенно должен сказать, что не только не замечал подлых предателей, но даже когда некоторых из них (Горбачева, Фельдмана и др.) уже начали разоблачать, я не хотел верить, что это люди, как казалось, безукоризненно работавшие, способны были на столь чудовищные преступления. Моя вина в этом огромна».

Сталин выступил на Военном совете 2 июня. Его выступление было необычным. Он воздерживался от резких оценок, и, даже сама форма подачи им информации носила характер импровизации, доверительного разговора, прерываемого репликами с мест и обменом мнений. Он как бы рассуждал вслух, словно взвешивая характер происшедшего на весах логики. Вглядываясь в зал, он говорил:

«Вижу на ваших лицах мрачность и некоторую растерянность. Понимаю, что тяжело слышать такие обвинения в адрес людей, с которыми мы десятки лет работали рука об руку и которые теперь оказались изменниками Родины. Но омрачаться и огорчаться не надо.

Явление хоть и неприятное, но вполне закономерное. В самом деле: почему иностранные разведки должны интересоваться областью сельского хозяйства, состоянием транспорта и оставить где-то в стороне Красную Армию».

Сталин начал выступление с тройного повторения призыва «изучить». И продолжил: «В том, что военно-политический заговор существовал против Советской власти, теперь, я надеюсь, никто не сомневается.

Факт, такая уйма показаний (курсивы мои. — К.Р.) самих преступников и наблюдения со стороны товарищей, которые работают на местах, такая масса их, что, несомненно, здесь имеет место военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финан­сировавшийся германскими фашистами.

Оценивая предыдущие выступления, он продолжал: «Ругают людей: одних мерзавцами, других - чудаками, третьих - помещиками.

Но сама по себе ругань ничего не дает. Для того чтобы это зло с корнем вырвать и положить ему конец, надо его изучить, спокойно изучить, изучить его корни, вскрыть и наметить средства, чтобы впредь таких безобразий ни в нашей стране, ни вокруг нас не повторялось.

...Прежде всего, обратите внимание, что за люди стояли во главе военно-политического заговора. Я не беру тех, которые уже расстреляны (речь шла об участниках предыдущих процессов. — К.Р.), я беру тех, которые недавно еще были на воле. Троцкий, Рыков, Бухарин — это, так сказать, политические руководители. К ним я отношу Рудзутака, который также стоял во главе и очень хитро работал, путал все, а всего-навсего оказался немецким шпионом.

Карахан, Енукидзе. Дальше идут Ягода, Тухачевский — по военной линии, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник - 13 человек.

Что это за люди? Это очень интересно знать. Это — ядро военно-политического заговора, ядро, которое имело систематические сношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которое приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов. Что это за люди?»

Это было продолжительное выступление. И оно не было похоже ни на одно из ранее произнесенных им. Поэтому обратим внимание на очевидный парадокс. По версии противников Сталина, он, чуть ли не лично, спланировал весь ход репрессий в отношении «героических» полководцев. И вдруг, в момент кульминации, когда, казалось бы, нужно заклеймить изменников, он начинает рассуждать перед высшим составом армии не о том, что арестованы враги, а о том, «что это за люди?».

В его рассуждениях нет злонамеренной обдуманности в обвинении заговорщиков. Наоборот, уже из содержания выступления очевидно, что даже у него к этому моменту еще не сложилась целостная концепция в оценке случившегося. Скорее Сталина можно упрекнуть в заземлении ситуации. Суммируя аналитически информацию, он отвергает социально-политические мотивы: «Вот здесь выступал т. Кулик, который говорил, что Тухачевский стал врагом народа якобы потому, что он бывший помещик».

Сталин назвал такую точку зрения неправильной, поскольку «она биологическая, а не социальная. (...) Поэтому общая мерка, что это не сын батрака, — это старая мерка, к отдельным лицам не применимая. Это не марксистский подход...

Есть у вас еще другая, тоже не правильная ходячая точка зрения. Часто говорят: в 1922 году такой-то голосовал за Троцкого. Тоже неправильно. Человек мог быть молодым, просто не разбирался, был задира. Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Это вы знаете? Он не был человеком, который мог бы оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист и все ГПУ он хотел поднять в защиту Троцкого. Это ему не удалось...

Так что эта вторая ходячая, имеющая большое распространение среди вас и в партии вообще точка зрения, она

тоже не правильна... Самое лучшее судить о людях по их делам, по их работе. Были люди, которые колебались, потом отошли; открыто, честно и в одних рядах с нами очень хорошо дерутся с троцкистами.

...Скажу больше. Я знаю некоторых не троцкистов, они не были троцкистами, но и нам от них большой пользы не было. Они по-казенному голосовали за партию. Большая ли цена такому ленинцу?

И наоборот, были люди, которые топорщились, сомневались, не все признали правильным. И не было у них достаточной доли трусости, чтобы скрыть свои колебания, они голосовали против линии партии, а потом перешли на нашу сторону.

...Нужна третья точка зрения при характеристике лидеров этого ядра заговора. Эта точка зрения характеристики людей по их делам за ряд лет.

...Я пересчитал 13 человек. Повторяю: Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Карахан, Рудзутак, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник. Из них 10 человек — шпионы».

Не подвергая сомнению вывод Вождя, «пересчитаем» и мы. В числе перечисленных людей: 5 — евреи, 2 — латыши, 2 — русские, 1 — эстонец, 1 — литовец, 1 — армянин, 1 — с польско-литовскими корнями. То есть большинство названных лиц не принадлежит к коренной нации страны.

Но Сталин продолжал: «Троцкий организовал группу, которую прямо натаскивал, поучал: давайте сведения немцам, чтобы они мне поверили, что у меня, Троцкого, есть люди. Давайте диверсии, крушения, чтобы мне, Троцкому, японцы и немцы поверили, что у меня есть сила.

Человек, который проповедовал среди своих людей необходимость заниматься шпионажем, потому, что мы, дескать, троцкисты, должны иметь блок с немецкими фашистами. Стало быть, у нас должно быть сотрудничество, стало быть, мы должны помогать (им) так же, как они нам помогают в случае нужды. Сейчас от них требуют помощи по части информации — давайте информацию.

Вы помните показания Радека, вы помните показания Лившица, вы помните показания Сокольникова — давали информацию. Это и есть шпионаж. Троцкий — организатор шпионов из людей, либо состоявших в нашей партии, либо находящихся вокруг нашей партии, — обершпион».

Однако, обозначив логику падения оппозиционеров, Сталин не спешит мазать всех одной краской и даже делает поправки:

«Рыков. У нас нет данных, что сам информировал немцев, но он поощрял эту информацию через своих людей. С ним очень тесно связаны Енукидзе и Карахан, оба оказались шпионами. Карахан с 1927 и с 1927 года — Енукидзе. Мы знаем, через кого они получали секретные сведения, через кого доставляли эти сведения, — через такого-то человека из германского посольства в Москве. Знаем. Рыков знал все это. У нас нет данных, что он сам шпион.

Бухарин. У нас нет данных, что он сам информировал, но с ним были связаны очень крепко и Енукидзе, и Карахан, и Рудзутак, они им советовали - информируйте; сами (они сведения) не доставляли.

Гамарник. У нас нет данных, что он сам информировал, но все его друзья, ближайшие друзья: Уборевич, особенно Якир, Тухачевский — занимались систематической информацией немецкого генерального штаба.

Ягода — шпион... Он сообщал немцам, кто из работников ГПУ имеет такие-то пороки. Чекистов таких он посылал за границу для отдыха. За эти пороки хватала этих людей немецкая разведка и завербовывала, возвращались они завербованными. Ягода говорил им: я знаю, что вас немцы завербовали, как хотите, либо вы мои люди, личные, и работаете так, как я хочу, слепо, либо я передаю в ЦК, что вы германские шпионы.

Так он поступил с Гаем — немецко-японским шпионом. Он это сам признал. Эти люди сами признаются. Так он поступил с Воловичем — немецкий шпион, сам признается. Так поступил с Паукером — шпион немецкий, давнишний, с 1923 года. Значит Ягода. Дальше Тухачевский. Вы читали его показания.

Голоса: Да, читали.

Сталин: Он оперативный план наш, оперативный план — наше святое святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидания с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион.

Для благовидности на Западе этих жуликов из западноевропейских цивилизованных стран называют информаторами, а мы просто по-русски знаем, что это просто шпион.

Якир систематически информировал немецкий штаб. Он выдумал себе эту болезнь печени. Может быть, он выдумал себе эту болезнь, а может быть, она у него действительно была. Он ездил туда лечиться.

Уборевич — не только с друзьями, с товарищами, но и отдельно сам лично информировал (В частности, Э. Кинцеля. - К.Р.). Карахан — немецкий шпион. Эйдеман — немецкий шпион. Карахан — информировал немецкий штаб, начиная с того времени, когда он был у нас военным атташе в Германии.

Рудзутак. Я уже говорил о том, что он не признает, что он шпион, но у нас есть все данные. Знаем, кому он передавал сведения.

Есть одна разведчица опытная в Германии, в Берлине... Жозефина Гензи... Она красивая женщина. Разведчица старая. Она завербовала Карахана. Завербовала на бабской части. Она завербовала Енукидзе.

Она помогла завербовать Тухачевского. Она держит в руках Рудзутака. Это очень опытная разведчица, Жозефина Гензи. Будто бы она сама датчанка, на службе немецкого рейхсвера. Красивая, очень охотно на всякие предложения мужчин идет, а потом гробит...»

Сталин знал, о чем говорил. Обвинение им Тухачевского в передаче немцам мобилизационного плана основывалось на информации, полученной от дочери американского посла в Берлине — Марты Додд. Ее отец Улиам Додд поддерживал личные отношения с ближайшим соратником Гитлера Эрнстом Ханфштенгелем по кличке Путци. Именно Ханфштенгелю Тухачевский и передал советский мобилизационный план на 1936/37 год. Сталин не называл на совещании Ханфштенгеля. И лишь спустя три месяца после его выступления, 30 августа 1937 года, газета «Эко де Пари» огласила этот факт в статье «Что же происходит в России?».

Сталин продолжал: «Ядро, состоящее из 10 патентованных шпионови 3 патентованных подстрекателей шпионов. Ясно, что сама логика этих людей зависит от германского Рейхсвера (курсивы мои. — К.Р.). Если они будут выполнять приказания германского Рейхсвера, ясно, что Рейхсвер будет толкать этих людей сюда. Вот подоплека заговора.

Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского Рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках Рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти госпо­да взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты.

Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все го­тово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел Рейхсвер — и они это готовили.

...Заговор этот имеет... не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия. Не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского Рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию, для этого нашли себе и завербовали шпиков».

Объясняя суть военно-политического заговора, Сталин 11 раз методично повторяет термин «Рейхсвер». Между тем он прекрасно знал, что с середины марта 1935 года название «Рейхсвер» в Германии официально было заменено на «Вермахт». Однако он настойчиво употребляет термин, утративший свои функции два с лишним года назад. В связи с этим А. Б. Мартиросян пишет: «Сталин четко показывает, что он прекрасно знает, что именно «рейхсверовские» германские генералы являются партнерами заговора Тухачевского... что это давняя, корнями уходящая еще в догитлеровский период история».

Впрочем, генералы Рейхсвера не теряли амбициозного «маршала» из поля зрения и после прихода к власти нацистов. «Высшие чины германского генштаба, включая главнокомандующего сухопутными войсками Германии (Chef der Heeresleitung) генерал-оберста Вернера фон Фрича, в тот момент были замешаны в попытке сформировать союз с советскими военными»[87].

В 1974 году британским историком Фредериком Л. Карстеном в досье Министерства иностранных дел Германии (N(ational) A(rchives) microfilm series) был обнаружен документ, свидетельствующий еще об одном «застольном» высказывании Тухачевского осенью 1932 года, во время банкета по случаю завершения в Германии маневров (den voijaehrigen deutschen Herbstmanoevern).

В нем констатируется: «Как всегда, в вермахте сейчас предпринимаются усилия, которые нацелены на возможность союза с русской армией. Аргумент прост: о русской армии нельзя позаботиться с помощью силы, потому этого следует добиться дружбой. Фрич, адмирал Редер и даже генерал фон Райхенау, по слухам, являются сторонниками этого плана. Бломберг считается явно второстепенной (фигурой). Однако сторонники таких усилий в основном находятся среди представителей более молодой школы Генерального штаба.

Когда маршал Тухачевский был в Берлине по случаю прошлогодних осенних маневров, в ответ на тост генерал-полковника Фрича о русской армии в Вюрцбурге он предложил тост за германскую армию как борца со всемирным еврейством и за генерала Геринга. Борьба за власть, которая в настоящее время идет в России, вполне возможно закончится падением Сталина и утверждением военной диктатуры, что отслеживается вермахтом с самым пристальным вниманием и с нескрываемым сочувствием к подобному исходу».

Правда, вместе с соратниками по Рейхсверу барон Вернер фон Фрич в 1934–1938 годах активно способствовал перевооружению Германии. После прихода к власти Гитлера он был назначен главой Верховного командования сухопутных войск и затем главнокомандующим сухопутными войсками, а 20 апреля 1936 года Гитлер произвел его в генерал-полковники.

Бывший германский стальной магнат, король тяжелой промышленности Рура и один из первых членов нацистской партии Фриц Тиссен в своей книге «Я платил Гитлеру» писал: «Фрич всегда защищал союз с Россией, хотя и с некоммунистической Россией. Были попытки установить отношения между Фричем и русским генералиссимусом Тухачевским. Оба сходились в одном: каждый хотел свергнуть диктатора в своей стране»[88].

Немецкий историк С. Хафнер тоже обращает внимание на возможность подобного оборота событий: «Можно сказать с уверенностью: в Берлине, так же, как и в Москве, за девять месяцев с июня 1937 г. по февраль 1938 г. исчезли из рядов командования почти все традиционные носители германо-русской военной дружбы периода Рапалло, а в Москве — и из рядов живущих. Если и была возможность совместного военного переворота против Гитлера и Сталина, то в эти девять месяцев она прекратила свое существование»[89].

Конечно, Тиссен перебрал, «возведя» расстрелянного заговорщика в «генералиссимусы», однако шашни с германскими военными не изменили симпатий Тухачевского к нацизму. Об этом свидетельствует уже то, что в связи с успешной оккупацией нацистами Рейнской области в марте 1936 года он лично «поздравил военного атташе Германии в Москве генерала Эрнста Кестринга».

Впрочем, сотрудничество с нацистами было присуще практически всей Европе. Еще в 1935 году в Париже вышла книга «Коричневая сеть. Как работают гитлеровские агенты за границей, готовя войну». В ней описывалась работа 48 тысяч агентов. И говорилось, что заграничная организация национал-социалистической партии Германии имеет 400 отделений. То есть нацисты серьезно готовили «пятые колонны» во всех странах. Описывая в своих мемуарах свое психологическое состояние к 1 сентября 1939 года, т.е. к началу войны в Европе, Черчилль признается:

«Было известно, что в то время в Англии имелось двадцать тысяч организованных германских нацистов. Яростная волна вредительства и убийств как прелюдия к войне лишь соответствовала бы их прежнему поведению в других дружественных странах. В то время у меня не было официальной охраны, и мне не хотелось ее просить. Однако я считал себя достаточно видной фигурой, чтобы принять меры предосторожности. Я располагал достаточными сведениями, чтобы убедиться, что Гитлер считает меня врагом. Мой бывший детектив из Скотланд-Ярда инспектор Томпсон был в то время в отставке. Я предложил ему приехать ко мне и взять с собой пистолет. Я достал свое оружие, которое было надежным. Пока один из нас спал, другой бодрствовал. Таким образом, никто не мог бы за­стать нас врасплох. В те часы я знал, что, если вспыхнет война, — а кто мог сомневаться в этом? — на меня падет тяжелое бремя»[90].

Но вернемся на заседание Военного совета. Выступление Сталина было выдержанным. Он не спешил с обобщениями. Тем более, с обличающим выводами. Он часто даже поправлялся в деталях. «Тухачевский, — говорил он, — выделяется особо; он играл роль благородного человека, на мелкие пакости не способного, воспитанного человека.

Мы его считали неплохим военным, я его считал не плохим военным. Я спрашивал его: как вы могли в течение трех месяцев довести численность дивизии до 7 ты­сяч человек. Что это? Профан, не военный человек. Что за дивизия в 7 тысяч человек? Это либо дивизия без ар­тиллерии, либо это дивизия с артиллерией без прикрытия. Вообще это не дивизия, это — срам. Как может быть такая дивизия?

Я у Тухачевского спрашивал: как вы, человек, называющий себя знатоком этого дела, как вы можете настаивать, чтобы численность дивизии довести до 7 тысяч человек. И, вместе с тем требовать, чтобы у нас в дивизии было 60... 40 гаубиц и 20 пушек, чтобы мы имели столько-то танкового вооружения, такую-то артиллерию, столько-то минометов.

Здесь одно из двух — либо вы должны всю эту технику к черту убрать и одних стрелков поставить, либо вы должны только технику оставить. Он мне говорит: «Тов. Сталин, это увлечение». Это не увлечение, это вредительство, проводимое по заказам германского Рейхсвера...»

Вождь не терпел дилетантов, непрофессионалов, людей, которые не умели по-деловому решать вопросы. Он отказывал в признании заговорщиков людьми, способными на поступок. Действительно, действовавшие исподтишка, они оказались неспособны к острой политической игре. Оценивая самоубийство Гамарника, Сталин продолжал: «Если бы он был контрреволюционером от начала до конца, то он не поступил бы так; потому, что я бы на его месте, будучи последовательным контрреволюционером, попросил бы сначала свидания со Сталиным, сначала уложил бы его, а потом бы убил себя. Так контрреволюционеры поступают.

Эти же люди были не что иное, как невольники гер­манского Рейхсвера. Завербованные шпионы. И эти невольники должны были катиться по пути заговора, по пути шпионажа, по пути отдачи Ленинграда, Украины и т.д. Рейхсвер, как могучая сила, берет себе в невольники, в рабы слабых людей, а слабые люди должны действовать, как им прикажут. Невольник есть невольник. ...Тут дело не в политике, никто о политике их не спрашивал. Они были невольниками в руках германского Рейхсвера.

Те командовали, давали приказы, а эти в поте лица их выполняли. Этим дуракам казалось, что мы такие слепые, что ничего не видим. Они, видите ли, хотят арестовать правительство в Кремле. (...) Они хотят в Московском гарнизоне иметь своих людей и вообще поднять войска. Они полагали, что никто ничего не заметит... Оказалось, что мы кое-что видели. И вот эти невольники германского рейхсвера сидят теперь в тюрьме и плачут. Политики! Руководители!»

Конечно, Сталин не мог не задуматься о мотивах людей, вставших на путь измены. Но он размышляет и о другой стороне медали: «Второй вопрос — почему этим господам так легко удалось завербовать столько людей. Вот мы человек 300–400 по военной линии арестовали. Среди них есть хорошие люди. Как их завербовали?

Сказать, что это способные, талантливые люди, я не могу... Тогда почему же им удалось так легко вербовать людей?

Это очень серьезный вопрос. Я думаю, что они тут действовали таким путем. Недоволен человек чем-либо, например, недоволен тем, что он бывший троцкист или зиновьевец и его не так свободно выдвигают на более высокий пост. Либо недоволен тем, что он человек неспособный, не управляется с делами и его за это понижают в должности, а он считает себя очень способным.

Очень трудно иногда человеку понять меру своих сил, меру своих плюсов и минусов. Иногда человек думает, что он гениален и поэтому обижен, когда его не ценят».

То был тонкий анализ человеческой породы. Но верно определив психологические причины недовольства и употребив иронию, Сталин довел оценку событий до поступков комической выходки: «Начинали с малого — с идеологической группировки, а потом шли дальше. Вели разговоры такие: вот, ребята, дело такое. ГПУ у нас в ру­ках. Ягода в руках. Кремль у нас в руках, так как Петерсон с нами. Московский округ, Корк и Горбачев тоже у нас. Все у нас. Либо сейчас прояви себя, либо завтра, когда мы придем к власти - ты останешься на бобах.

И многие слабые, не стойкие люди думали, что дело это реальное, черт побери, оно будто бы даже выгодное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, захватят Московский гарнизон и всякая такая штука, а ты останешься на мели (веселое оживление в зале).

Точно так рассуждает в своих показаниях Петерсон. Он разводит руками и говорит: дело это реальное, как тут не завербоваться? (Веселое оживление в зале.) Оказалось дело не такое уж реальное...»

Однако Сталин не сводил дело к шутке. Более того, он признал, что с разоблачением заговора затянули. И объясняя: «почему мы так странно прошляпили это дело?» — он указал на притупление чувства «политической бдительности...» и на то, что «у нас нет настоящей разведки... Мы эту сторону прозевали. Все потому, что у нас разведка плоха, и в этой области мы оказались битыми, как мальчишки».

Он не выбирал слова с привычной тщательностью и даже не пытался удержать направление своего выступления. Его мысль развивалась свободно, как течет поток, естественно обходящий препятствия. Разве так говорил бы он, если бы обвинения в заговоре были сфальсифицированы и заранее обдуманы? Неужели бы он не нашел слов, раскаленным железом разящих? Вместо этого он скрупулезно взвешивает случившееся на весах почти житейской логики, стремясь отделить зерна от плевел. Он ищет допущенные просчеты, ошибки, которые надлежало исправить.

Словно размышляя вслух, он продолжал: «Еще недостаток, — в отношении проверки людей сверху. Не проверяют. Мы для чего создали генеральный штаб? Для того чтобы он проверял командующих округами. А чем он занимался?»

Сталин говорил об элементарных вещах, которые должны быть аксиомой для любого дела, а уж тем более для армии. Но ведь люди часто не понимают элементарного. Останавливаясь на роли Генерального штаба, кото­рый по классическому определению должен быть мозгом армии, Сталин говорит об ответственности. Он подчеркивал: «Генштаб должен знать все, если он хочет действительно практически руководить делом. Я не вижу признаков того, чтобы генштаб стоял на высоте с точки зрения подбора людей. ...Очень важным вопросом является, как расставить кадры. В военном деле принято так: есть приказ — должен подчиниться.

Если во главе этого дела стоит мерзавец, он может все запутать... Военная дисциплина строже, чем дисциплина в партии. Человека назначают на пост, он командует, он главная сила, его должны слушаться все. Тут надо прояв­лять особую осторожность при назначении людей».

Одной из проблем, которая волновала его все эти годы, являлись «кадры». Он продолжал: «Так же не обращали должного внимания на то, что на посту начальника командного управления подряд за ряд лет сидели: Гарькавый, Савицкий, Фельдман, Ефимов. ...У них какая уловка практиковалась? Требуется военный атташе, представляют семь кандидатур, шесть дураков и один свой, он среди дураков выглядит умницей (смех). Возвращают бумаги на этих шесть человек - не годятся, а седьмого посылают.

У них было много возможностей. Когда предоставляются кандидатуры шестнадцати дураков и одного умного, поневоле его подпишешь. На это дело нужно обратить особое внимание».

Он привел примеры и того, как на начальственные должности назначались «пьяницы», но люди с «выправкой». Но могли ли эти «полководцы», входившие в состав заговора военных, заслонить страну в 1941 году? Много ли потерял народ, лишившись таких «талантливых» людей?

К моменту выступления Сталина из числа военных, примкнувших к заговору, было арестовано около 400 человек. И в том, что такой группе было по силам свер­жение правительства, не может быть сомнений. Когда Ельцин громил законный «парламент», избранный населением страны, он обошелся лишь пятью офицерами- танкистами, расстрелявшими из орудий здание Верховного Совета.

Сталин не был намерен героизировать заговорщиков. Комментируя их замыслы, он иронически указывает: «Если бы вы прочитали их план, как они хотели захватить Кремль, как они хотели обмануть школу ВЦИК. Одних они хотели обмануть, сунуть в одно место, других — в другое, третьих — в третье и сказать, чтобы охраняли Кремль, что надо защищать Кремль, а внутри они должны были арестовать правительство, Днем, конечно, лучше, когда собираются арестовывать, но как это можно сделать днем? ...Люди начнут стрелять, а это опасно. Поэтому решили лучше ночью (смех). Но ночью тоже опасно, опять начнут стрелять».

Практически он интерпретировал показания комкора Корка, зафиксированные в протоколе допроса от 26 мая. Конечно, он умышленно оттенял деревенскую примитивность замыслов заговорщиков, не имевших политической базы и рассчитывавших лишь на банальный путч:

«Слабенькие, несчастные люди, оторванные от народных масс, не рассчитывающие на поддержку народа, на поддержку армии. Боящиеся армии и прятавшиеся от армии и от народа. Они рассчитывали на германцев и на всякие махинации: как бы школу ВЦИК в Кремле надуть, как бы охрану надуть, шум в гарнизоне произвести. На армию они не рассчитывали, вот в чем их слабость. В этом же наша сила.

Говорят, как же — такая масса командного состава выбывает из строя, Я вижу кое у кого смущение, как их заменить.

Голоса: Чепуха, чудесные люди есть.

Сталин: В нашей армии непочатый край талантов. В нашей стране, в нашей партии, в нашей армии непочатый край талантов. Не надо бояться выдвигать людей, смелее выдвигайте снизу...»

Конечно, в этом пространном и лишь выборочно процитированном выступлении Сталин умышленно упростил ситуацию, фактически приземлил ее. Удар последовал с неожиданной стороны, и в этот период ни он, ни следствие еще не знати полностью действительных масштабов заговора. Многие сторонники заговорщиков могли находиться здесь же, в зале. Поэтому он поступил как осторожный человек — не выдав своих намерений, но и не солгав.

В своем выступлении он тонко отделил руководителей заговора от примкнувших соучастников. Первых он обличил в шпионаже, поставив их за грань политической борьбы. Лишив их, таким образом, ореола авантюрного благородства. Причем он представил их не «классическими» шпионами - по убеждениям и даже не платными агентами, а людьми, пойманными на компромате, — невольниками. Вторых, «обвинив» их в простодушии и наивности, выставив почти дурачками. Но в действительности именно так и обстояло дело. Это был тот развенчивающий случай, когда, взглянув глазами трезвого человека, можно было увидеть «голого короля». Одновременно это была своеобразная подсказка условий «разоружения» тем, кто еще не был разоблачен.

Заседание Военного Совета продолжалось три дня. Ни для кого не было секретом, что Тухачевский всегда претендовал на высокое положение в военной иерархии. Поддерживая с этой целью свой имидж, недалекий, но тщеславный человек, он часто выступал на совещаниях с политизированными речами. Гротескно насыщенными набором иностранных слов, не всегда удачно втискиваемых в текст, но внешне создававших впечатление некой «культурности» говорливого военного. Таким же вычурно корявым языком он писал и свои многочисленные статьи, вставляя в них мысли, выловленные им в профессиональных зарубежных публикациях.

Как уже говорилось ранее, Тухачевский всегда занимался саморекламой, преувеличивая свои заслуги, и такое перетаскивание одеяла на себя не оставалось незамеченным. Выступая 3 июня 1937 года на заседании Военного Совета, Буденный говорил: «Тухачевского вот я как знаю. В операциях под Ростовом, уже после потрясения Деникина, мы с Климент Ефремовичем видели, что неправильно используют 1-ю конную армию. Подняли скандал, что конармия, которая расколола фронт Деникина, здесь на Батайских болотах гибнет. Подняли скандал против Шорина командующего. Вместо Шорина приехал Тухачевский.

...Тухачевский дает директиву окружить Деникина в Ейске, как будто Деникин сидит со своим войском в Ейске. Для этого бросают конармию через Богаевскую. Мы не подчинились этой директиве...

Деникин отступает, бежит. Таким образом, меня и К.Е. нужно было расстрелять за то, что мы не выполнили приказа командующего фронтом, разбили противника не согласно его приказа в Ейском округе, а разбили его там, где нужно. Но противник разбит, а раз противник разбит, то победителей не судят.

При чем тут Тухачевский? Тухачевский приписывает это себе, что он приехал на Северо-Кавказский фронт и разгромил противника. Знали ли, что этот человек даже не был в состоянии написать приказа, который бы разгромил противника? Знали. После этого Тухачевский назначается командующим Западного фронта против поляков... (он) проваливает всю Советско-польскую кампанию. Так? (Голоса. Правильно). За это нужно было повесить человека по меньшей мере. (Оживление в зале.)

...Нет, Тухачевский у нас начинает прогрессировать: пишет книжку «Поход на Вислу» и этим самым маскирует свои подлые дела. Причем сознательно делает эти дела. А почему сознательно? Что такое Тухачевский? Он пришел из плена делать социальную революцию к нам, попадает в Ленинград, там в Смольном как раз формировали красногвардейские отряды. Он явился и предложил Ленину: «Я хочу участвовать в революции, хотя я офицер Семеновского полка». Отсюда, теперь мне становится яс­ным, что это шпион не 27 г., а это шпион, присланный немцами сюда к нам, чтобы участвовать не в революции, а в шпионаже за нами. Сейчас это становится понятно. Уборевич тоже из плена пришел.

...Дальше, Тухачевский командовал последнее время Ленинградским ВО, перед назначением зам. наркома. Все знали, что округ провалил. Так сложились обстоятельства, что надо было его назначить. Сами выдвигали, примиренчески относились к этим людям, которых видно было с начала до конца, что они враги»[91].

Семен Михайлович был вправе возмущаться непорядочностью «маршала», укравшего у него чернильным пером сочинителя победу над Деникиным, но дело заключалось не только в присвоении чужих заслуг. Выступая на Военном Совете, заместитель наркома и начальник по ВВС Алкснис говорил: «Разве не было известно, что собираются по квартирам, пьянствуют, это все было известно. Я во всяком случае об этом знал. Я к этому не примыкал. Я прямо заявляю, Тухачевский пытался меня несколько раз пригласить себе на квартиру. Я не ходил. И недавно, когда был парад на Красной площади, Тухачевский стукает меня по плечу и говорит: тут холодно, зайдем на квартиру, закусим. Я не хотел, сказал, что мне некогда... Я к этой группировке никогда не примыкал».

Ворошилов тоже был информирован об этих застольях. На заседании Военного Совета он признал: «Относительно Тухачевского. Тухачевского я политически высоко не ценил, не считал его большевиком, а барчонком и т.д. Но я считал его знатоком военного дела, любящим и болеющим за военное дело... Я видел, что это человек — пьянчужка, морально разложившийся до последней степени субъект, но политически служит нам верой и правдой. Я был еще тогда таким идиотом, что не сделал из этого других выводов и... не подумал, что моральное разложение здесь уже переросло в политическую измену и предательство...»[92]