Глава 9. О печенье и папиросах

Глава 9. О печенье и папиросах

В этот же день, 19 мая, состоялся и очередной допрос комкора Фельдмана, которого арестовали 15 мая — на следующий день после Корка. С Тухачевским Бориса Фельдмана связывала не только личная дружба, но и «боевое» прошлое. Во время подавления «антоновского восстания» Фельдман командовал в Тамбове «Экспедиционным корпусом», а в период пребывания Тухачевского на посту командующего Ленинградским ВО он служил его начальником штаба. С 1934 года, когда Тухачевского назначили заместителем наркома обороны, Фельдман стал начальником Управления по комначсоставу РККА и членом Военного Совета при наркоме обороны.

И, работая под руководством Гамарника, именно Фельдман непосредственно координировал расстановку в войсках «великих полководцев», но в момент ареста он уже месяц находился на должности заместителя командующего Московским ВО.

Сразу после ареста Фельдман написал заявление следователю Ушакову: «Вы и[начальни]к особого отдела т. Леплевский, который также беседовал со мною, предъявили обвинение в участии в военно-троцкистской антисоветской организации и предлагаете встать на путь чистосердечного раскаяния. Прошу ознакомить меня с фактами, изобличающими меня в участии в вышеназванной организации. После этого мне легче будет разобраться в этом вопросе».

Действительно, после ознакомления с показаниями других подследственных с собственными проблемами «генерал» разобрался быстро. На допросе 16 мая Фельдман показал, что «в военнотроцкистскую организацию его вовлек в 1934 году Примаков», а 19 мая в числе участни­ков военно-троцкистской организации подследственный назвал более 40 командиров и политработников армии.

Между тем капитан ГБ Зиновий Ушаков (настоящая фамилия — Ушамирский) первоначально скептически отнесся к аресту комкора. Позже в собственноручных показаниях в октябре 1938 года Ушаков писал: «Так как на Фельдмана было лишь одно косвенное показание от некоего Медведева, я даже выразил удивление, почему мне не дали более важную фигуру с конкретной целью».

Однако Зиновий Маркович уже вскоре изменил свое мнение. Ушаков продолжал: «Придерживаясь принципа тщательного изучения личного дела и связей арестованных, я достал из штаба дело Фельдмана и начал изучать его. В результате я пришел к выводу, что Фельдман связан интимной дружбой с Тухачевским, Якиром и рядом др. крупных командиров и имеет семью в Америке, с ко­торой поддерживает связь.

Я понял, что Фельдман связан по заговору с Тухачевским, и вызвал его 19.V. рано утром для допроса. Но в это время меня вызвали к Леплевскому на оперативное совещание... Как только окончилось совещание, я... вызвал Фельдмана. К вечеру 19 мая было написано Фельдманом на мое имя известное показание о военном заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и др., на основании которого состоялось 21 или 22 мая решение ЦК ВКП(б) об аресте Тухачевского и ряда др.».

И уже на следующий день Ежов писал Сталину: «Направляю Вам протокол допроса Фельдмана Б. М., бывшего начальника Управления по начсоставу РККА, от 19 мая с. г. Фельдман показал, что он является участником военно-троцкистского заговора и был завербован Тухачевским М. Н. в начале 1932 года. Названные Фельдманом участники заговора: начальник штаба Закавказского военного округа Савицкий, заместитель командующего Приволжским] ВО Кутяков, быв. начальник школы ВЦИК Егоров, начальник инженерной академии РККА Смолин, быв. пом. нач. инженерного управления Максимов и быв. зам. нач. автобронетанкового управления Ольшанский — арестованы. Прошу обсудить вопрос об аресте остальных участников заговора, названных Фельдманом».

Поскольку показания Фельдмана почти 80 лет были засекречены, приведем их без больших сокращений: «Протокол допроса Б. М. Фельдмана от 19.05.1937.

ФЕЛЬДМАН Борис Миронович, родился в 1890 г., член ВКП(б) с 1919 г., имеет высшее военное образование, комкор, бывший начальник Управления по начсоставу РККА, до ареста заместитель командвойск Московского военного округа.

Вопрос: Вы обвиняетесь в участии в военно-троцкистском заговоре. Вы признаете себя виновным в этом?

Ответ: Да, признаю себя виновным в участии в военно-троцкистском заговоре. Хочу сообщить следствию, что до сих пор неискренне рассказал обо всей подлой, предательской работе моей и других участников заговора. Несмотря на то что я,будучи арестован 15 мая, на другой же день сделал заявление, что состою в антисоветской организации, все же до сегодняшнего дня я пытался ограничить свою роль и скрыть наиболее существенные факты, относящиеся к заговору, и людей, принимавших участие в нем.

Вопрос: Расскажите подробно, кем, когда и при каких обстоятельствах вы были вовлечены в военно-троцкистский заговор?

Ответ: В военно-троцкистский заговор я был вовлечен в начале 1932 г. в Москве ТУХАЧЕВСКИМ Михаилом Николаевичем. Вовлечению меня в эту организацию предшествовала обработка со стороны ТУХАЧЕВСКОГО, когда я был в Ленинграде в должности начальника штаба ЛВО, ТУХАЧЕВСКИЙ неоднократно в беседах со мной выказывал недовольство руководством армии - ВОРОШИЛОВЫМ. Высказывал ряд моментов о личных обидах, о недооценке его как крупного военного специалиста, о том, что в прошлые годы гражданской войны он, как командовавший фронтами, имел огромные заслуги и его ТРОЦКИЙ высоко ценил, а в теперешней обстановке его отодвигают на задний план. Эти разговоры происходили в Ленинграде и встречали с моей стороны должное сочувствие и одобрение.

Приехав в конце августа 1931 года в Москву, приблизительно на месяц позже ТУХАЧЕВСКОГО, я был назначен на должность начальника Главного Управления РККА. При встречах и беседах с ТУХАЧЕВСКИМ в Москве он мне говорил, что хотя он вернулся обратно к руководству армией, все же к нему осталось прежнее отношение со стороны Наркома и руководства и что он намеревается, не ограничиваясь только разговорами, перейти к определенным действиям. Когда я спросил: какие это действия, он сказал мне, что в армии имеет много своих сторонников, у которых он пользуется большим доверием, и он намерен объединить вокруг себя этих командиров для борьбы против армейского руководства. Я, естественно, поинтересовался у него: на какой базе он сумеет этих командиров объединить, на что ТУХАЧЕВСКИЙ мне ответил, что среди высшего командного состава имеется много командиров — бывших троцкистов и вообще недовольных, которых можно объединить для борьбы против партии и правительства, и назвал мне ряд таких командиров из бывших троцкистов.

ТУХАЧЕВСКИЙ предложил мне принять участие в этой борьбе.

Вопрос: Вы дали ТУХАЧЕВСКОМУ свое согласие?

Ответ: Да, находясь в течение нескольких лет под его большим влиянием, я дал согласие на участие в этой контрреволюционной работе. Через короткий срок после указанного выше разговора и после того, как я согласился принять участие в борьбе против руководства партии, ТУХАЧЕВСКИЙ в начале 1932 г. в своем кабинете сообщил мне о существовании военной контрреволюционной троцкистской организации, изложил мне ее программу и задачи и назвал целый ряд участников.

Вопрос: Что говорил Вам ТУХАЧЕВСКИЙ о практических задачах и установках?

Ответ: ТУХАЧЕВСКИЙ мне говорил, что основной задачей является создание в армии крепкой организации, которая должна в нужный момент служить вооруженной силой для свержения существующей власти и прихода на смену этой власти ТРОЦКОГО.

Он мне говорил, что практическая работа должна заключаться в подборе надежных командиров, соответствующей их расстановке в центральном аппарате Наркомата обороны и на периферии, в военных округах, что берется ставка на снижение темпов разворота вооружения в армии, главным образом артиллерийского. По словам ТУХАЧЕВСКОГО, это необходимо для того, чтобы в случае войны вызвать заминку на фронте, чем будут созданы благоприятные условия для вооруженного переворота внутри страны.

ТУХАЧЕВСКИЙ также говорил, что налаживается сугубо конспиративная связь с представителями гражданской троцкистской организации, в первую очередь по линии военной промышленности, и что налаживается непосредственная связь с ТРОЦКИМ, по директивам которого он, ТУХАЧЕВСКИЙ, будет действовать.

Вопрос: Кого Вам назвал ТУХАЧЕВСКИЙ как участников военно-троцкистского заговора?

Ответ: В начале 1932 г. ТУХАЧЕВСКИЙ мне назвал участников военно-троцкистского заговора ПУТНА,

ПРИМАКОВА, начальника Артиллерийского Управления ЕФИМОВА. Позже, в конце 1932 г. или начале 1933 г., ТУХАЧЕВСКИЙ мне дополнительно назвал ГАРЬКАВОГО, ТУРОВСКОГО, ЗЮКА, ШМИДТА, ВАСИЛЕНКО, ПОТАПОВА и других, фамилии которых сейчас не помню.

Вопрос: Какие Вы лично получали указания от ТУХАЧЕВСКОГО по антисоветской практической работе и что Вами было сделано?

Ответ: Мне лично ТУХАЧЕВСКИЙ дал указание при подборе людей на командные должности выдвигать бывших троцкистов и завербовать небольшую, но надежную группу людей из работников центрального аппарата Наркомата обороны, указав, что весьма полезно втянуть несколько работников из Инженерного управления, Химического, Мото-Мех. управления и Штаба РККА. Я обещал посте­пенно присматриваться к определенным людям, наметить и вовлечь их в организацию.

Вопрос. Кого Вы лично привлекли в организацию?

Ответ: Я завербовал в организацию САВИЦКОГО в 1933 г., бывшего помощника начальника Инженерного управления МАКСИМОВА в 1933 году, начальника 3-го Отдела АППОГУ в 1934 г., ОЛЬШАНСКОГО в том же

1934г. и начальника Инженерной академии СМОЛИНА. Кроме перечисленных людей мною завербованы в организацию в конце 1934 г. бывший начальник школы ВЦИК ЕГОРОВ и КУТЯКОВ, о котором мне сообщил ТУХАЧЕВСКИЙ, что он его подготовил, а я завершил его вербовку в начале 1935 г. По Московскому военному округу я завербовал начальника штаба СТЕПАНОВА.

Кроме этих людей я имел поручение от ТУХАЧЕВСКОГО обработать и вовлечь в организацию начальника Химического Управления ФИШМАНА и заместителя начальника штаба РККА ЛЕВИЧЕВА.

Вопрос. Вам удалось их завербовать?

Ответ: Завербовать их мне не удалось. Я не смог завербовать ЛЕВИЧЕВА потому, что он в 1932 г. был тяжело болен, потом уехал на заграничную работу в Берлин, а по приезде я с ним не говорил.

ФИШМАНА, как бывшего члена ЦК эсеров, мне казалось, будет нетрудно завербовать, но, однако, после нескольких разговоров с ним, во время которых я пробовал прощупать его политическое настроение, я от этого отказался. Возможно, что его завербовал ТУХАЧЕВСКИЙ, но я этого не знаю.

Вопрос: Вы не назвали всех участников организации. Предлагаю дать по этому поводу полные и правдивые показания.

Ответ: Сообщаю следствию, что ТУХАЧЕВСКИЙ мне назвал в разное время еще следующих участников военного заговора: командующего Киевским военным округом ЯКИРА, бывшего командующего Московским военным округом КОРКА, бывшего командующего Уральским военным округом ГАРЬКАВОГО, бывшего помощника начальника Управления боевой подготовки УГРЮМОВА, бывшего заместителя начальника Управления боевой подготовки ЧАЙКОВСКОГО, начальника Киевской пехотной школы БЕЛОГО.

УГРЮМОВ и ЧАЙКОВСКИЙ по просьбе ТУХАЧЕВСКОГО были продвинуты мною на эти должности, и он мне говорил, что опирается на них в своей антисоветской работе.

В 1935 г. ТУХАЧЕВСКИЙ говорил мне о том, что ему удалось привлечь к работе в нашей организации председателя Центрального Совета Осоавиахима ЭЙДЕМАНА и что это очень важный участок для развертывания контрреволюционной работы в общественных организациях Осоавиахима.

Вопрос: Расскажите следствию подробно, что Вам говорил ТУХАЧЕВСКИЙ о ЯКИРЕ и КОРКЕ?

Ответ: О ЯКИРЕ со мной ТУХАЧЕВСКИЙ говорил неоднократно как о человеке, с которым он близко связан, причем указывал, что ЯКИР, ведущий все время фронду против Штаба РККА, мог бы стать участником организации и его единомышленником. Он говорил, что ЯКИР пользуется большим доверием и авторитетом среди начальствующего состава, что его участие в заговоре очень ценно и что он, ТУХАЧЕВСКИЙ, обязательно вовлечет его в заговор.

В конце 1933 г. или начале 1934 г. ТУХАЧЕВСКИЙ проинформировал меня, что он завербовал ЯКИРА в организацию, но подчеркнул, что мне необходимо держаться в отношении его сугубо осторожно и не подавать вида, что я знаю о его роли в организации и что ЯКИР будет вести соответствующую работу по Украинскому военному округу. При этом он предложил мне всемерно поддерживать все предложения ЯКИРА в части продвижения и расстановки его кандидатов, я же помог ЯКИРУ продви­нуть его людей — бывших троцкистов: БУТЫРСКОГО — сперва на должность заместителя начальника штаба УВО, ГЕРМОНИУСА, ДАВОСА и некоторых других, фамилии коих по памяти назвать не могу, но я всегда поддерживал предложения ЯКИРА и выдвигаемые им кандидатуры.

Должен добавить, что ЯКИР добивался и добился назначения в качестве начальника Строительно-квартирного Управления РККА ЛЕВИНЗОНА, бывшего троцкиста, командира запаса, который раньше ни в каких строительных организациях не работал и никакого опыта в строительстве не имел. Результаты строительства под руководством ЛЕВИНЗОНА таковы, что дело жилищного строительства, в особенности в связи с развертыванием новых частей, доведено до такого состояния, что это способствовало порождению недовольства начсостава и этим самым создавалось еще больше благоприятных условий для вербовки новых людей в военную троцкистскую организацию.

Что касается привлечения КОРКА к военному заговору, то ТУХАЧЕВСКИЙ информировал меня, примерно в тех же сроках, что и о ЯКИРЕ, как об участнике заговора. В отношении КОРКА ТУХАЧЕВСКИЙ сказал, что он проводит работу по Московскому военному округу и темпы боевой подготовки Московского округа самые отсталые по сравнению с другими округами.

Хочу сообщить следствию, что в одном из разговоров с ТУХАЧЕВСКИМ я задал ему вопрос — был ли у него разговор с УБОРЕВИЧЕМ о вовлечении его в организацию. Этот вопрос я задал ТУХАЧЕВСКОМУ, зная, во-первых, что он лично очень близок с УБОРЕВИЧЕМ, и, во-вторых, что УБОРЕВИЧ, так же как и ЯКИР, занимает линии фронды против центрального аппарата, что особенно выявилось в 1933 году, в связи с огромной аварийностью в БВО по линии авиации, когда УБОРЕВИЧ вместо того, чтобы самому ставить вопрос о недопустимом поведении КУШАКОВА (начальник ВВС БВО), его усиленно поддерживал. ТУХАЧЕВСКИЙ от прямого ответа уклонился. Должен добавить, что КУШАКОВ, по словам ПРИМАКОВА, являлся членом военной троцкистской организации.

Вопрос: Продолжайте Ваши показания об известных Вам участниках заговора.

Ответ: Со слов ПРИМАКОВА, с которым я неоднократно беседовал о работе организации, я знал, что ему удалось в Ленинграде вовлечь в организацию ДРАГИЛЕВА - бывшего начальника ПВО ЛВО, ПРИМАКОВ также мне назвал, как своих людей, привлеченных им непосредственно: КОШЕЛЕВА — бывшего начальника штаба корпуса и БАЮШИ. Со слов завербованного мною СМОЛИНА, им были вовлечены в организацию: бывший начальник морского факультета Инженерной академии СЕЛИВАНОВ и преподаватель ГОРОДСКОЙ.

Со слов ГАРЬКАВОГО во время разговора с ним в 1935 г. мне известно, что в работе военно-троцкистской организации по УралВО участвует командир 65-й дивизии ГАВРЮШЕНКО, начальник инженерных войск ВЕЛЕЖЕВ и кто-то из Квартирно-строительного отдела, фамилию не помню.

ГАРЬКАВЫЙ мне говорил, что у него есть группа людей, которую ему передал ПРИМАКОВ, как бывший командир 13-го корпуса.

Вопрос: С кем из названных Вами участников организации Вы имели разговоры по вопросам, связанным с делами организации?

Ответ: Не считая ТУХАЧЕВСКОГО, ПРИМАКОВА и ГАРЬКАВОГО, а также людей, непосредственно мной завербованных, я имел разговоры о делах организации со следующими ее участниками: в 1935 г. имел разговоры со ШМИДТОМ в Москве в моем служебном кабинете, где я интересовался, как у него протекает работа с людьми, и он мне сообщил, что у него в бригаде имеется группа людей, им завербованная и работающая по его указанию. Он мне назвал несколько фамилий, но поскольку это командиры среднего и старшего звеньев, фамилии их я не помню.

ТУРОВСКИЙ имел со мной разговор в связи с переводом ЗЮКА в Харьковский округ, что ЗЮК в своей дивизии (25-й) вербует людей главным образом среди недовольных и у него работа подвигается вперед.

В начале 1936 г., в связи с назначением ВАСИЛЕНКО в Уральский округ, я ему в осторожной форме намекнул о необходимости связаться с ГАРЬКАВЫМ. О назначении ВАСИЛЕНКО в УралВО я предупредил ГАРЬКАВОГО, что к нему едет ВАСИЛЕНКО в качестве заместителя.

С ЕФИМОВЫМ я чаще разговаривал о делах организации. Он меня информировал о людях, привлеченных им и работавших по его заданию. Из названных им людей я помню: начальника отдела АУ ДРОЗДОВА и начальника Отдела базы ОЛЬШЕВСКОГО.

ЕФИМОВ рассказал мне, что очень остро стоит вопрос с боекомплектностью на складах и разработкой систем дивизионной и корпусной артиллерии и приборов управления огнем, что они по количеству не обеспечивают развертывания должным образом артиллерийской программы. Это острое положение образовалось как ре­зультат вредительской работы ЕФИМОВА, которую он проводил по директиве ТУХАЧЕВСКОГО.

Вопрос: Что Вам говорил ТУХАЧЕВСКИЙ о состоянии артиллерийского и инженерного вооружения в связи с задачами организаций?

Ответ: ТУХАЧЕВСКИЙ неоднократно меня информировал о том, что работа по срыву артиллерийского и инженерного вооружения идет так, как им намечено, то есть идет по пути количественного занижения заказов промышленности по линии срыва обеспечения армии новыми образцами.

В ноябре 1933 г. он мне рассказывал, что у него, ТУХАЧЕВСКОГО, имеется связь и договоренность с ПЯ­ТАКОВЫМ по вопросу занижения наших заказов, с необходимостью затяжки выполнения изготовления новых артиллерийских систем.

ТУХАЧЕВСКИЙ говорил, что он усиленно добивался протаскивания идеи о новой структуре стрелковой дивизии в 7–8 тысяч человек, что принятие такой схемы привело бы примерно на год — два к большой организационной ломке в армии и что это входило в его расчеты как ру­ководителя военной организации. Что касается боевой подготовки в армии, то ТУХАЧЕВСКИЙ говорил мне, что развивается большое очковтирательство и особенно в стрелковой подготовке, которой руководил член организации ВАСИЛЕНКО.

ТУХАЧЕВСКИЙ неоднократно подчеркивал о необходимости иметь своего ответственного человека в штабе, через которого можно было бы влиять на организационную работу.

Вопрос: Что рассказывал Вам ТУХАЧЕВСКИЙ о своей связи с ПЯТАКОВЫМ?

Ответ: В 1932 или начале 1933 г. ТУХАЧЕВСКИЙ мне рассказал, что в области промышленности подрывную работу ведет ПЯТАКОВ, с которым он непосредственно связан и что эта связь весьма конспиративна. Тут же он мне указал о том, что его работа в области воо­ружения РККА контактирует с работой ПЯТАКОВА по оборонной промышленности.

Вопрос. Говорил ли Вам ТУХАЧЕВСКИЙ о своей непосредственной связи с ТРОЦКИМ?

Ответ: ТУХАЧЕВСКИЙ мне говорил еще в 1932 г., что он имеет связь с ТРОЦКИМ, от которого получает директивы по работе, но тогда он мне не назвал лица, через которого эти директивы идут к нему и информация от него к ТРОЦКОМУ. В 1934 г., в связи с назначением ПУТНЫ в качестве военного атташе в Лондон, ТУХАЧЕВСКИЙ сказал, что он через ПУТНУ будет держать связь с ТРОЦКИМ. В 1935 г., в один из приездов ПУТНЫ в Москву, ТУХАЧЕВСКИЙ рассказал мне о том, что ПУТНА привез от ТРОЦКОГО директиву (письменно или устно, я не могу сказать, он мне этого не сказал) о том, что военная организация должна чрезвычайно законспирировать свою связь с гражданской троцкистской организацией, что военная организация должна продолжать собирать силы и расставлять людей и быть готовой к действиям, особенно в случае войны, которая приближается.

Вопрос. Расскажите о встречах и непосредственных разговорах с ПРИМАКОВЫМ.

Ответ: Должен сообщить, что ТУХАЧЕВСКИЙ добивался перевода ПРИМАКОВА из СКВО в Москву, считая его активным человеком, и что с его приездом работа усилится. ПРИМАКОВ был переведен в Москву в 1934 г. и был назначен заместителем инспектора по высшим военно-учебным заведениям. По приезде ПРИМАКОВА в кабинете у ТУХАЧЕВСКОГО между ТУХАЧЕВСКИМ, ПРИМАКОВЫМ и мною происходил разговор, где мы говорили о работе ПРИМАКОВА, что он должен сосредоточить внимание на снижении темпов боевой подго­товки в Академии. Действительно, в этой области ПРИМАКОВ успешно проводил работу. Подобные встречи вместе с ТУХАЧЕВСКИМ и ПРИМАКОВЫМ по делам организации в течение 1934 г. были несколько раз. При встречах ПРИМАКОВ информировал, как у него идет работа по Академии, что в связи с пересмотром программы и установками, которые он дает, происходит большое недовольство его работой в Академии. ТУХАЧЕВСКИЙ информировал о той работе, которая ведется в отноше­нии снижения наших военных заказов. Я информировал о своей работе по вербовке новых людей и расстановке троцкистских кадров.

Вопрос: Был ли у Вас разговор с ТУХАЧЕВСКИМ об организации в связи с процессом троцкистско-зиновьевского центра?

Ответ: Узнав об участии в раскрытой организации ШМИДТА и КУЗЬМИЧЕВА, я был крайне удивлен и взволнован этим обстоятельством, так как, по информации ТУХАЧЕВСКОГО, связь между военной организацией и гражданской поддерживалась только им, ТУХАЧЕВСКИМ, через ПЯТАКОВА.

В то время я был в отпуску. По приезде в Москву я узнал дополнительно, что арестованы ПРИМАКОВ, ПУТНА и ЗЮК, и я обратился к ТУХАЧЕВСКОМУ за разъяснением, как могли эти военные быть непосредственно связаны с гражданской организацией и как это получилось. ТУХАЧЕВСКИЙ ответил, что он сам этим чрезвычайно поражен и удручен, но что он это объясняет следующим: что ШМИДТ и КУЗЬМИЧЕВ могли быть представителями гражданской троцкистской организации втянуты на Украине непосредственно, а ЗЮК, ПРИМАКОВ и ПУТНА были выявлены как участники организации по показаниям ШМИДТА и КУЗЬМИЧЕВА. ТУХАЧЕВСКИЙ сказал, что сейчас, в связи с этим, необходима еще большая конспиративность, чтобы сохранить существующую военную организацию.

Вопрос: Расскажите о Вашем разговоре с ТУХАЧЕВСКИМ в связи с процессом параллельного антисоветского троцкистского центра.

Ответ: Незадолго до приезда ТУХАЧЕВСКИЙ говорил мне, что ему известно о том, что ТУРОВСКИЙ и ПРИМАКОВ не сознаются и что РАДЕК, как выразился ТУХАЧЕВСКИЙ, чертыхается, а поэтому не при­ходится нам особенно беспокоиться за провал. В период же процесса параллельного центра между мною и ТУХАЧЕВСКИМ, в его служебном кабинете, был разговор о том, чем угрожает нам этот процесс и что нам делать в дальнейшем. ТУХАЧЕВСКИЙ был очень удручен провалом ПЯТАКОВА, высказывал боязнь, что ПЯТАКОВ или кто-нибудь другой даст нить на военную организацию, что в связи с этим работу необходимо временно приостановить, выжидая окончательного выяснения последствий процесса.

ТУХАЧЕВСКИЙ обнадеживал себя тем, что на самом процессе вопрос о военной организации не стоял, хотя РАДЕК называл его фамилию, но о его роли ничего не сказал. ТУХАЧЕВСКИЙ мне говорил, что сейчас очень опасный момент, что надо быть особо осторожными и временно свернуться.

Рассказывая мне о поведении арестованных на следствии, ТУХАЧЕВСКИЙ сказал, что он предпринимает шаги для облегчения положения ТУРОВСКОГО и добивается его реабилитации.

Вопрос: Поскольку Вы, как начальник Командного Управления РККА, знали об арестах участников организации, которые происходили за последнее время, разговаривали ли Вы с ТУХАЧЕВСКИМ об этих арестах?

Ответ: Да. Когда ТУХАЧЕВСКИЙ возвратился из отпуска в марте 1937 г., он имел со мной разговор по поводу ареста ГАРЬКАВОГО. Я, в свою очередь, информировал его об арестах ряда других людей. Мне ТУХАЧЕВСКИЙ сказал, что эти аресты являются сигналом для нашей во­енной организации, к разгрому которой органы НКВД приступили, и говорил мне, что так как не исключена возможность арестов других участников организации, находящихся в Москве, то необходимо при арестах держать соответствующую линию и не раскрывать все карты и всех участников организации.

Допрос прерывается.

Показания записаны с моих слов правильно и мною прочитаны.

ФЕЛЬДМАН

Допросили:

Начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР

комиссар государственной безопасности 2-го ранга

ЛЕПЛЕВСКИЙ

Помощник начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД

капитан государственной безопасности УШАКОВ».

Хотя в числе лиц, вовлеченных в заговор, Фельдман не упомянул Гамарника, но 20 мая 1-й заместитель Наркома обороны и Председателя Военного совета, начальник Главного политического управления РККА был снят со всех постов. Ни для кого не было секретом, что военачальники Фельдмана, так или иначе, принадлежали к выдвиженцам начальника Политуправления, которым он покровительствовал.

Но дело было деликатное. Поэтому его не арестовали, а лишь назначили членом Военного совета Среднеазиатского ВО. На следующий день были арестованы начальники управления боевой подготовки РККА и управления связи РККА, комкоры Чайковский и поляк Лонгва, а также другие названные Фельдманом военные.

К последней декаде мая в расследовании наступила кульминация. И даже появился пафос в оценках ситуации самими допрашиваемыми. На допросе 21 мая Примаков говорил: «...Блок троцкистов с правыми и организация общего изменнического антисоветского военного заговора привели к объединению всех контрреволюционных сил в РККА... с их платформой восстановления капитализма, зиновьевцев и троцкистов — с их террористическими установками — с общей целью бороться за власть вооруженным путем... Этот антисоветский политический блок и военный заговор, возглавляемый лично подлым фашистом Троцким, руками военного заговора должен был обрушить на СССР все неисчислимые бедствия военной измены и самого черного предательства во время войны...

Троцкизм, в течение ряда лет руководивший контрре­волюционной борьбой против руководства партии и правительства и против строительства социализма в нашей стране, шедший гнусным путем через поддержку кулацкого саботажа в 1930–1932 годах, через террористическое подлое убийство т. Кирова в 1934 году, пришел со своими террористическими установками к фашистскому блоку с правыми внутри страны и прямо поступил на службу к гитлеровскому генеральному штабу».

Примаков тоже перечислил новых, «известных ему участников заговора». В их числе он назвал и Б. С. Горбачева, являвшегося с марта 1937 года заместителем командующего Уральским ВО. Примаков показал: «Горбачев, комкор, (бывший) заместитель командующего войсками МВО, известен мне со слов Геккера, который сообщил мне, что Горбачев связан с Сокольниковым и Тухачевским. Личный контакт с Горбачевым я не устанавливал. Геккер сообщил мне, что он в хороших отношениях с Горбачевым, который часто бывает у Сокольникова».

Напомним, что Г. Я. Сокольников (Гирш Янкелевич Бриллиант) в 1929–1932 годах был полпредом в Великобритании, позже — заместителем министра иностранных дел, а в январе 1937 года он предстал в качестве подсудимого на открытом процессе по делу параллельного антисоветского центра. В протоколе допроса Примакова отмечалось: «Геккер, комкор, начальник отдела внешних сношений НКО, стал известен мне, как участник заговора, со слов Сергеева (начальник кафедры Военной академии им. Фрунзе. — К.Р.). Установив с ним личный контакт, я узнал, что он лично связан с Сокольниковым, Корком, Тухачевским. Он сообщил мне в разговоре, что аппарат внешних сношений обслуживает Тухачевского и обеспечивает ему связь с заграницей — с кем и как, он мне не рассказал, я полагал, что с Троцким».

Следует пояснить и то, что бывший штаб-ротмистр царской армии еврей А. И. Геккер уже в начале 1920 года стал начальником штаба внутренних войск республики; тогда в его подчинении находились концентрационные лагеря. Позже, в качестве военного атташе, он работал в Китае и Турции, а с 1934 года занял пост начальника отдела внешних сношений Разведупра РККА. Через Геккера Тухачевский и члены его центра осуществляли связь с военным руководством Германии; и именно он устраивал поездки «полководцев» в Берлин, для присутствия на маневрах Вермахта.

21 мая все мировые средства информации сообщили о сенсационном событии. Советский летчик Михаил Водопьянов высадил на Северном полюсе первую высокоширотную полярную экспедицию «Север-1» в составе Папанина, Ширшова, Федорова и Кренкеля. С этого момента по февраль 1938 года отважная четверка станет предметом пристального внимания как советской, так и мировой общественности. Взволнованный этим сообщением, летчик Валерий Чкалов позвонил Молотову, чтобы выяснить: каково же мнение Сталина о желании его экипажа лететь в Северную Америку. Чкалов сообщил, что его самолет к полету готов, и, выслушав его, Молотов пообещал, что этот вопрос будет обсужден в ближайшее время.

Но совсем иные чувства будоражили в эти дни умы людей в воинских гимнастерках. После отстранения с поста заместителя наркома обороны Тухачевский стал добиваться встречи со Сталиным. Как позже рассказывал бывший член ВЦИК Кулябко, рекомендовавший Тухачевско­го в 1918 году в партию, он узнал о назначении своего приятеля командующим ПриВО из газет. Он отправился на квартиру Тухачевского. И при свидании маршал рассказал Кулябко, что «в ЦК партии ему сообщили: причиной его перевода в Куйбышев является то обстоятельство, что его знакомая Кузьмина и бывший порученец оказа­лись шпионами и арестованы».

Впрочем, как писала вдова Фельдмана, упадническое настроение Тухачевского проявлялось еще до отстранения с поста. Она отмечала, что «в последние месяцы жизни он потреблял коньяк больше обычного». В Куйбышев Тухачевский прибыл в собственном салон-вагоне. Сразу после приезда он принял участие в работе окружной партконференции. И хотя его появление на вечернем заседании в президиуме встретили привычно щекочущими самолюбие аплодисментами, это уже не волновало тщеславного военного.

Вечером следующего дня ему предстояло выступить перед областным активом; и утром он снова сидел на сцене. Генерал-лейтенант Ермолин вспоминал, что таким он не видел Тухачевского никогда: «Виски поседели, глаза припухли. Иногда он опускал веки, словно от режущего света. Голова опущена, пальцы непроизвольно перебирают карандаши...» Для плохого настроения у нового командующего округом была веская причина. Накануне телефонным звонком из Москвы ему сообщили об аресте его ближайшего друга Бориса Фельдмана. Однако выступление Тухачевского на конференции не состоялось.

Представив членам Политбюро показания Корка и Фельдмана о подготовке военного переворота, Ежов запросил санкцию на новые аресты. Он получил ее сразу. 22 мая были арестованы: комкоры Ефимов, Аппога и председатель Центрального совета Осоавиахима Р. П. Эйдеман. В этот же день в Куйбышеве был арестован и сам Тухачевский. Но НКВД собирал под свое крыло не только военных. 22 мая арестовали начальника центрального управления народно-хозяйственного учета Краваля, а 24-го числа — председателя Совнаркома Белоруссии Голодеда.

Тухачевского задержали в приемной первого секретаря Куйбышевского обкома партии, куда он пришел для встречи с Постышевым. Арестом руководил «Рудольф Карлович Нельке, старый большевик, честнейший человек, работавший полномочным представителем НКВД». Распахнув дверь в приемную, Тухачевский помедлил и, не входя, долгим взглядом обвел всех присутствующих, а потом, махнув рукой, переступил порог. К нему подошел Нельке и, представившись, сказал, что получил приказ об аресте. Не произнося ни слова, Тухачевский сел в кресло, и тут же послали за гражданской одеждой. Когда привезли одежду, арестованному предложили переодеться, но он, никак не реагируя, продолжал молча сидеть в кресле.

Присутствующим пришлось самим снимать с него мундир с маршальскими звездами, который он надел лишь полтора года назад. К подъехавшей оперативной машине его вывели уже через черный ход. Об аресте Тухачевского Ежов известил членов Политбюро только после того, как бывший маршал был доставлен в Москву и помещен во внутреннюю тюрьму НКВД, в камеру № 94. Поэтому именно в этот день Политбюро вынесло Постановление:

«Поставить на голосование членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК следующее предложение: «ЦК ВКП получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-право-заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и пе­редаче их дела в Наркомвнудел».

Но к этому времени дел у профессионалов госбезопасности было невпроворот. 26 мая очередной допрос Ягоды начальник 4-го отдела ГУГБ капитан ГБ Коган и оперуполномоченный 4-го отдела лейтенант ГБ Лернер начали с рассмотрения обстоятельств убийства Кирова. Но, по его ходу, Ягода сделал и другие признания: «Весь 1935 год я тормозил, саботировал, оттягивал требование ЦК громить центры троцкистско-зиновьевских организаций и правых. Когда по прямому заданию Сталина я вынужден был заняться делом «Клубок», я долго тянул, переключал следствие от действительных виновников, организаторов заговора в Кремле — Енукидзе и др., «на мелких сошек» — уборщиц и служащих и тем самым спас свое положение.(...)

Поэтому было бы неосторожно с моей стороны продолжать свои встречи с Енукидзе именно в этот период, когда шло следствие по делу «Клубок». (...) Но Енукидзе, должно быть, не очень в меня верил и опасался, что я его могу окончательно провалить. Поэтому он прислал Карахана для разговора со мной. А до этого по его поручению со мной говорил Петерсон.

Вопрос. О чем Вы беседовали с Петерсоном?

Ответ: ...Весной 1935 года Петерсон... заявил, что Енукидзе сам обеспокоен материалами о заговоре, которые попали в НКВД. Он говорил мне, что некоторые факты об их заговорщицкой деятельности, которые про­рывались в стенах Кремля, он их задержал у себя... Я ознакомил его с данными НКВД, сказал ему, что особых причин к беспокойству нет, что я стараюсь выгородить его и Енукидзе. (...)

В следствии я действительно покрыл Петерсона, но мне надо было его скомпрометировать, чтобы снять его с работы коменданта Кремля. Я все время стремился захватить охрану Кремля в свои руки, а это был удобный предлог. И мне это полностью удалось. Кроме того, я сообщил тогда же в ЦК, что Петерсон подслушивает правительственные разговоры по кремлевским телефонам (кабинет Петерсона находился рядом с телефонной станцией)... Петерсон был после этого снят, вместе с ним из Кремля была выведена школа ЦИК. В Кремль были введены войска НКВД».

В продолжение ответов на вопросы следствия Ягода отметил: «На одном из допросов я уже показал, что к планам нашего заговора на государственный переворот только внутренними силами прибавилась ориентировка на немцев, вернее на фашистскую Германию, как на со­юзника в деле свержения Советской власти.

...В 1935 году перспектива войны со стороны окрепшей Германии против Советского Союза нарастала с каждым днем. В связи с этим надо было забежать вперед и договориться с ними. Енукидзе мне говорил, что Троцкий за границей установил контакт с германскими правитель­ственными кругами, что сам Енукидзе тоже имеет линию связи с немцами. (...) И именно в связи с этим роль Сокольникова в общем центре заговора, являющегося одновременно заместителем Наркоминдела, имела особое значение потому, что через него могла быть налажена связь с официальными кругами Германии».

Ягода пояснял следователю, что во взглядах на сотрудничество «с германскими правительственными кругами у троцкистов и зиновьевцев, с одной стороны, и у правых, с другой стороны, были свои особые, различные линии». Это привлекло внимание капитана ГБ Когана.

Вопрос: Чем они отличаются и откуда вы знаете?

Ягода: Об этом мне говорил Карахан... в 1935 году. (...) Троцкистско-зиновьевская часть нашего центра вела переговоры с германскими правительственными кругами через находящегося в эмиграции Троцкого... готового все отдать, лишь бы скорее свергнуть Советскую власть и вернуться в Россию.

Иначе к делу относились мы, правые. Мы не являлись сторонниками полного раздела России, как это делал Троцкий. Мы считали, что силы наши в стране довольно значительны и можем в переговорах с немцами выступать как равная сторона. Если дозволено на фоне наших преступ­ных и изменнических дел употребить слово «патриотизм», то некоторая доля этого патриотизма в нас, правых, все же сохранилась. (...)

Связь с немцами у Карахана существовала давно. И эту уже установленную линию связи центр правых использовал как реальную линию, предложив Карахану вступить с германскими правительственными кругами в официальные переговоры. Я уже показывал, что Карахан после этого был в Берлине, виделся там с Надольным и Гессом (или с Геббельсом) и, как он мне говорил, уже в 1936 году добился значительных уступок от немцев.

Вопрос: Каких уступок?

Ягода: Уступок от кабальных условий, на основе которых было достигнуто соглашение с Троцким. ...Карахан говорил о двух вариантах соглашения: один, если центр заговора приходит к власти самостоятельно без помощи немцев; второй, если заговорщикам в их приходе к власти помогут немецкие штыки во время войны.

При первом варианте речь шла о следующих условиях: 1) Разрыв СССР договоров о союзе с Францией и Чехословакией; 2) заключение военного и экономического союзов с Германией; 3) ликвидация Коминтерна; предоставление Германии (права) на долголетние концессии источников химического сырья СССР (Кольского полуострова, нефтяных источников и прочее); 5) установление в СССР такого политического и экономического строя, который гарантирует германским фирмам полную возможность развития своей частной инициативы на территории СССР.

При втором варианте, т.е. при приходе к власти в военное время при помощи немцев, оставались в силе те же условия, плюс какие-то территориальные уступки, но какие именно, я не помню. Об этом должен подробнее и точнее показать сам Карахан».

В материалах по реабилитации Тухачевского, представленных в 1960 году комиссией под председательством Н. Шверника (члены комиссии А. Шелепин, З. Сердюк, Н. Миронов, Р. Руденко, В. Семичастный), указывается: «Следствием по делу Тухачевского непосредственно руко­водил Ежов; в качестве следователей им были использованы вышколенные фальсификаторы Леплевский, Ушаков и другие. Эти лица, потеряв понятые о человеческом облике, не считались с выбором средств для достижения цели, применяли различного рода моральные и физические пытки, чтобы сломить волю арестованных и добиться ложных показаний... Тухачевский 26 мая 1937 года написал следующее заявление:

«Народному комиссару внутренних дел Н. И. Ежову. Будучи арестован 22-го мая, прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его (курсив и подчер­кивание мои. — К. Р.). Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа..

Основание заговора относится к 1930-му году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др., о чем подробно покажу дополнительно. Тухачевский».

Цитируемое выше утверждение о применении «моральных и физических пыток» нельзя воспринимать как свидетельство умственной неполноценности членов хрущевской комиссии. Наоборот, совершенно очевидно, что такое утверждение является осмысленной грязной фаль­сификацией хрущевских клевретов, впоследствии тысячекратно повторенной другими клеветниками.

Но обратим внимание на всю логику хронологии событий. Как видно из заявления самого Тухачевского, до 25 мая он вообще не допрашивался. Поэтому применить физические меры воздействия, о которых с «гневом» и «состраданием» писали хрущевские «шестёркодесятники», у следователей не было не только необходимости, но и возможности. Впрочем, такой необходимости не было и 26 числа, поскольку арестованный заявил о своей готов­ности сделать чистосердечные признания, «касающиеся заговора, не утаивая никого из его участников...».

Более того, только после доклада Ежова о доставке Тухачевского в Москву опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК, проведенным 25–26 мая, Сталин подписал постановление: «На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, исключить из партии Рудзутака и Тухачевского и передать их дела в Наркомвнудел»[52].

Поэтому следствие началось почти шаблонно. С того, что арестованному были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые назвали его руководителем заговора. При этом прежде, чем «расколоться», Тухачевский, как и его подельники, попросил ознакомить его с показаниями других подследственных.

Накануне, 25 мая, заявление на имя Ежова написал и председатель Центрального совета Осоавиахима Эйдеман, арестованный 22 мая — во время работы Московской партийной конференции. Он тоже сообщил «о согласии помочь следствию в раскрытии преступления».

То есть подследственные не демонстрировали оригинальности в способах самозащиты. И уже 26 мая Тухачевский написал на имя Ежова еще одно заявление: «Мне были даны очные ставки с Примаковым, Путной и Фельдманом, которые обвиняют меня как руководителя антисоветского военно-троцкистского заговора. Прошу представить мне еще пару показаний других участников этого заговора, которые также обвиняют меня. Обязуюсь дать чистосердечные показания без малейшего утаивания чего-либо из своей вины в этом деле, а равно и вины других лиц заговора».

Конечно, объявив о готовности сделать признания, Тухачевский не собирался «лезть как кур в ощип» и раскрывать всю свою подноготную. Амбициозный человек, он был не борцом, а реалистом и хотел знать объем информации, которым располагает следствие. Подтверждением такого поведения Тухачевского в этот период может служить заявление Фельдмана:

«Я догадывался наверняка, что Тухачевский арестован, но я думал, что он, попав в руки следствия, все сам расскажет — этим хоть немного искупит свою тяжелую вину перед государством, но, увидев его на очной ставке, услышал от него, что он все отрицает и что я все выдумал...»

Впрочем, утверждения, будто бы следователи применяли к «великим полководцам» меры физического воздействия, «выбивая» из них признания, — просто нелепы. Зачем бить подследственных, если они сами «рвутся» дать показания? Со стороны следователей это явилось бы проявлением идиотизма. Насилие могло даже обозлить подследственных, укрепив волю, конечно, если она была. Профессионалы знают, что людей ломает не истязание, а боязнь неизвестности.

Поэтому просьбу подследственного удовлетворили. Следователь Зиновий Ушаков (Ушамирский) объяснял столь скорое признание тем, что он выложил Тухачевскому все материалы, которыми располагал, включая и показания сообщников. И, внимательно их изучив, бывший маршал понял, что ему не вывернуться, поэтому на дальнейших допросах он назвал несколько десятков имен заговорщиков.

Поражает другое. Тухачевский «заговорил» на первом же допросе, а по ходу следствия вообще сдал всех! Все названные им военные были арестованы, а позже расстреляны. То есть он сыграл роль не только провокатора, вовлекшего своих сообщников в заговор, но и предателя, сдавшего их на заклание. При своем огромном честолюбии, склонности к азартной интриге, в которой ему выпадала роль авторитетного лидера, в процессе следствия он демонстрировал полное равнодушие к судьбам тех, кто вольно или невольно стал соучастником его преступления. В протоколе допроса Тухачевского от 26 мая 1937 года указывается:

«Вопрос. Вы обвиняетесь в том, что возглавляли антисоветский военно-троцкистский заговор. Признаете ли себя виновным?

Ответ. Как я уже указал в своем заявлении на имя народного комиссара Внутренних Дел СССР тов. Ежова, я возглавлял контрреволюционный военный заговор, в чем полностью признаю себя виновным. Целью заговора являлось свержение существующей власти вооруженным путем и реставрация капитализма...

...Наша антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско-зиновьевским центром и правыми заговорщиками и в своих планах намечала захват власти путем совершения так называемого дворцового переворота, то есть захвата правительства и ЦК ВКП(б) в Кремле или же путем искусственного создания поражения на фронтах во время войны, чем вызвать замешатель­ство в стране и поднять вооруженное восстание...

...Я считаю, что Троцкий мог знать... что я возглавляю антисоветский военный заговор, и это послужило для него основанием направить ко мне Ромма... Сообщаю следствию, что в 1935 г. Путна привез мне записку от Се­дова (приемный сын Троцкого. — К.Р.), в которой говорилось о том, что Троцкий считает очень желательным установление мною более близкой связи с троцкистскими командирскими кадрами. Я через Путна устно ответил согласием, записку же Седова я сжег» (ЦА ФСБ РФ, АСД № Р-9000 на Тухачевского М. Н. и др. «Следственное дело». Протокол допроса Тухачевского. От 26 мая 1937 года. Т. 1. Л. 15–19.).

Конечно, бывший маршал не был самоубийцей и не спешил раскрывать всю подноготную действий заговорщиков. Об этом свидетельствует протокол допроса Тухачевского от 27 мая: «...Должен сказать, что на допросе 26 мая я был неискренен и не хотел выдать советской власти всех планов военно-троцкистского заговора, назвать всех известных мне участников и вскрыть всю вредительскую, диверсионную и шпионскую работу, проведенную нами.