Глава 15. «Большие манёвры»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15. «Большие манёвры»

В начале 30-х годов Тухачевский экспериментировал не только с созданием колесных «бронированных тракторов». Увлекшись «теорией глубокого боя» и созданием военно-воздушных и воздушно-десантных войск, он задумал внедрение в армии «летающих танков» — конструкций «двойного назначения для быстрой доставки танков по воздуху, а также «цеппелинов» для транспортировки танков».

Ориентируясь на опыт применения «цеппелинов-бомбардировщиков» в годы Первой мировой войны, Тухачевский решил использовать военные дирижабли в качестве «гигантских грузовых кораблей (авиаматок), которые должны были транспортировать танки, либо доставлять истребители — относительно небольшого радиуса действия — к зоне боевых действий и обратно на аэродромы».

Проектам в области дирижаблестроения был посвящен доклад Тухачевского, представленный Ворошилову 14 декабря 1930 г.[109]. На первый взгляд такой замысел выглядел поистине впечатляющим: тысячи сверкающих «алюминием» гигантских дирижаблей, медленно проплывающих в голубом небе, транспортируют в тыл противника танки и истребители. Правда, трудно сказать: сколько из них, под огнем зенитной артиллерии, могли долететь до цели, но полководец, видимо, об этом даже не задумывался.

Поэтому дофантазируем это мы. Картина могла быть еще более устрашающей, если бы, прикрывая себя на пути следования от глаз зенитчиков противника, тысячи дирижаблей выставили дымовые завесы. Тогда враг не видел бы не только дирижабли, но даже солнце и само голубое небо!

Но и это было не все. В начале 30-х годов, увлекшись еще одной фантастической идеей, Тухачевский создал особые условия для развития «смелых военно-воздушных проектов Павла Гроховского»[110]. Дело в том, что комкор Гроховский изобрел «уникальную конструкцию» «летающего танка» для использования в боевых условиях «глубокой операции». Еще одной его идеей стало конструирование особого высотного планера для нападения с воздуха («стратопланера»). Работа над всеми этими проектами велась при активной поддержке и в тесном контакте с Тухачевским[111].

11 июня 1932 года в газете «Красная звезда» была опубликована статья об «аэротанке» Кристи. И хотя в январе 1933 года УММ докладывало Тухачевскому, что у американского конструктора Кристи нет законченных чертежей «летающего танка», в особенности его двигательного отсека[112], он не успокоился. О трех конкурсных проектах и экспериментах Тухачевского с «летающими танками» рас­сказывалось в докладе Управления моторизации и механизации 31 мая 1933 года[113].

Конечно, наивная увлеченность заместителя наркома обороны фантастическими прожектами, прежде всего, объяснялась отсутствием технического образования. Но свидетельствовало ли это о его якобы «природном» даре полководца? Ведь никому не придет в голову назвать великими полководцами Жюля Верна, «придумавшего» подводную лодку «Наутилус», или Алексея Толстого с его «Гиперболоидом инженера Гарина». То, что возвеличивает писателя-фантаста, заставляет скептически восприни­мать военного, рассчитывающего, как барон Мюнхаузен совершит полет на пушечном ядре.

Впрочем, все экстравагантные замыслы Тухачевского не были плодами собственных умозаключений. Почитывая иностранные журналы, он охотно подхватывал чужие идеи. Так, познакомившись «с новаторскими работами генерал-майора Джона Фуллера о действиях механизированных войск», Тухачевский «развил свою собственную теорию». 20 июня 1932 года «Красная звезда» опубликовала статью «Неудачные попытки Фуллера перепрыгнуть через себя», подписанную псевдонимом «Тау». В этой статье Тухачевский подверг Фуллера «критике за то, что тот не развил свою концепцию механизации с учетом новейшей техники». Он выдвигал идею «авиа-мех-моторизации» и предлагал использование военно-воздушных и воздушно-десантных войск совместно с новыми броневойсками в качестве развития оперативной концепции.

Как уже говорилось, после визита в Германию осенью 1932 года, сообщая о маневрах, состоявшихся во Франкфурте-на-Одере, Тухачевский скептически оценил состояние германской армии. По его мнению, «ей не хватает понимания особенностей современной войны». Руководство Рейхсвера, писал он, не может представить себе новых форм сражения, вытекающих из существования новых видов вооружения: авиации, танков, автоматических винтовок и т.д. Правда, позже, после посещения немецкого военного завода, он изменил свое мнение о возможностях Германии.

Обратим внимание на то, что, в отличие от РККА, командование Вермахта получило возможность реального строительства современной армии только с приходом к власти нацистов. Точнее, лишь в 1936 году, когда в нарушение условий Версальского договора Гитлер принял программу перевооружения. До этого немцы в основном занимались совершенствованием подготовки всех рангов военачальников. В вопросах совершенствования обучения младшего командного состава, управления войсками и обеспечения потребностей армии немцы отставали.

Повторим и то, что в начале 1936 года, после отстранения Тухачевского с поста начальника вооружений, ему поручили заниматься боевой подготовкой в РККА. В округах, прилежащих к западной границе, ее обеспечивали командармы 1-го ранга Уборевич и Якир, считающиеся «самыми талантливыми из военачальников, пострадавших от репрессий». Они первыми должны были вступить в бой с германским Вермахтом.

Очередная серия маневров Белорусского и Киевского военных округов, которыми командовали Уборевич и Якир, состоялась в 1936 году. В конце августа были проведены «Большие маневры» в БВО — Полоцкие, а в сентябре в КВО — Шепетовские. В начале октября под Полоцком прошли еще и тактические учения. Их целью являлось «усвоение теории глубокой операции и глубокого боя, за счет массированного применения техники и взаимодействия всех родов войск — пехоты, кавалерии, артиллерии, танков, авиации и воздушного десанта».

На то, что в действительности показали эти «Большие маневры», обратил внимание кандидат исторических наук Андрей Смирнов. Приведем фрагменты его статьи: «Эскадрильи легких бомбардировщиков и штурмовиков Р-5, ССС и Р-Зет, которые должны были расчистить путь наступающим танкам, сделать этого, по существу, не смогли. Их взаимодействие с механизированными бригадами и полками «не удавалось» (БВО), «терялось совершенно или осуществлялось эпизодически» (КВО): подводила организация связи между авиационными и танковыми штабами. В КВО хромало и взаимодействие танков с артиллерией (...) Танкисты Якира и Уборевича наступали вслепую — разведка у них была плохо организована, не проявляла активности и (по оценке наблюдавшего за маневрами начальника Управления боевой подготовки (УБП) РККА командарма 2-го ранга А. И. Седякина) «была недееспособна».

В результате Т-26 из 15-й и 17-й мехбригад КВО неоднократно наносили удар «по пустому месту». БТ-5 и БТ-7 из 5-й и 21-й мехбригад БВО не смогли обнаружить засады (противника)... Т-28 из 1-й танковой бригады БВО «внезапно» (!) очутились перед полосой танковых ловушек и надолбов и вынуждены были резко отвернуть в сторону — на еще не разведанный участок местности, где и застряли. «В действительности, — заключил комбриг В. Ф. Гера­симов из УБП, — они были бы уничтожены». (...)

Вслепую танки действовали и непосредственно в «бою» — тут уже сказалась слабая выучка танкистов, не умевших ориентироваться и вести наблюдение из танка. А недостаточная подготовка механиков-водителей приводила к тому, что боевые порядки атакующих танковых частей «быстро расстраивались»

...Командиры взводов, рот и батальонов, не освоившие навыков радиосвязи и поэтому не умели наладить управление своими подразделениями. По этой же причине батальоны 15-й мехбригады на Шепетовских маневрах постоянно запаздывали с выполнением приказа на атаку, вступали в бой разрозненно.

Но еще большие потери в реальном бою с немцами понесла бы пехота Якира и Уборевича. Во-первых, она «всюду» шла в атаку на пулеметы «противника» не редкими цепями, а густыми «толпами из отделений». «При таких построениях атака была бы сорвана в действительности, захлебнулась в крови, — констатировал А. И. Седякин, сам участвовавший в подобных атаках в 1916-м и пять раз повисавший тогда на немецкой проволоке. — Причина: бойцы одиночные, отделения и взводы недоучены»[114].

В наступлении бойцы инстинктивно жались друг к другу, а слабо подготовленные командиры отделений и взводов не умели восстановить уставный боевой порядок.

Таким «толпам» не помогли бы и танки непосредственной поддержки пехоты, тем более что в КВО... ни пехотинцы, ни танкисты взаимодействовать друг с другом не умели[115]. Не спасла бы и артиллерийская поддержка атаки, тем более что в КВО «вопрос взаимодействия артиллерии с пехотой и танками» еще к лету 1937 года являлся «самым слабым», а в БВО артиллерийскую поддержку атаки часто вообще игнорировали[116].

Что касается пехоты Уборевича, то она вообще не умела вести наступательный ближний бой. На маневрах 1936 года ее «наступление» заключалось в равномерном движении вперед... отделения, взводы и роты шли в атаку, игнорируя огонь обороны, они не подготавливали свою атаку пулеметным огнем, не практиковали залегание и перебежки, самоокапывание, не метали гранат. (...)

Впрочем, эффективно подготовить свою атаку огнем пехота БВО и КВО все равно не смогла бы: как и вся Красная армия накануне 1937 года, бойцы плохо стреляли из ручного пулемета ДП — основного автоматического оружия мелких подразделений. (...) Наступавшая пехота Уборевича совершенно не заботилась об охранении своих флангов — «даже путем наблюдения»! (...) Пехота Уборевича сплошь и рядом наступала вслепую, совершенно не заботясь об организации разведки. «Не привилась», по оценке А. И. Седякина, разведка и в стрелковых дивизиях Якира — «у всех сверху донизу»

...Подводя итог работе войск БВО и КВО на Белорусских и Полесских маневрах, А. И. Седякин вскрыл главный порок РККА «эпохи» Тухачевского, Якира и Уборевича: «Тактическая выучка войск, особенно бойца, отделения, взвода, машины, танкового взвода, роты, не удовлетворяет меня. А ведь они-то и будут драться, брать в бою победу, успех «за рога». Еще нагляднее выразил эту мысль (уже после расстрела «талантливых военачальников» 21 ноября 1937 г.) С. М. Буденный: «Мы подчас витаем в очень больших оперативно-стратегических масштабах, а чем мы будем оперировать, если рота не годится, взвод не годится, отделение не годится?» (...)[117]

Слабую выучку одиночного бойца, отделения, взвода и роты, неумение командиров управлять огнем и «полное отсутствие взаимодействия огня и движения», когда «основной (и почти единственной) командой является громкое «Вперед», повторяемое всеми от ком[андира] батальона до командира отделения», войска БВО также демонстрировали еще в 35-м.

Но могло ли обучение войск быть лучше? Напомним, что Тухачевский фактически закончил лишь двухгодичный Александровский военный пехотный «техникум». Не имели высшего профессионального образования и другие расстрелянные «полководцы». Поэтому неудовлетворительное обучение в действующих частях Красной Армии в первую очередь объяснялось недостатком образования у самих армейских руководителей.

Бывший подпоручик царской армии, командующий БВО Уборевич, как и Тухачевский, тоже закончил лишь Константиновское училище. Тем не менее он получил представление о практике подготовки военнослужащих. Однако проверяющие отмечали «безобразную постановку обучения бойцов и младших командиров» во вверенном ему округе. Документы свидетельствовали, что в его частях «командиры рот, батарей и батальонов плохо планировали учебу. Занятия часто срывались; 8-часовой учебный день превращался «в 21/2 - 3 часа учебы, остальное — уходу, хождению, ожиданию и прочую неорганизованность. Много бойцов и командиров, — отмечалось в приказе от 2 января 1937 года, — не являются на занятия, а прогуливают время преступно. Масса красноармейцев отвлекалась на всевозможные хозработы»[118].

То же самое царило и в КВО у Якира, где «только из-за бестолковой организации занятий по огневой подготовке» у бойцов пропадало «до 35–40 процентов учебного времени». Еще хуже, до безобразия преступно, «великими полководцами» была организована в войсках «методика» обучения. Повсеместно нарушался ее основополагающий принцип: «учить не рассказом, а показом». Имевшиеся «учебные пособия младшим комсоставом упорно не использовались. В 52-м артиллерийском полку БВО в декабре 1936-го даже устройство винтовки изучали без самой винтовки, подготовку телефона к выходу в поле — без телефона... правила изготовки к заряжанию разъясняли сразу целой шеренге».

А. Смирнов отмечает: «Вообще, бичом РККА накануне 1937 года была низкая требовательность командиров всех степеней и обусловленные ею многочисленные упрощения и условности в боевой подготовке войск. Бойцам позволяли не маскироваться на огневом рубеже, не окапываться при задержке наступления; от пулеметчика не требовали самостоятельно выбирать перед стрельбой позицию для пулемета, связиста не тренировали в беге и переползании с телефонным аппаратом и катушкой кабеля за спиной и т.д.

Приказы по частям и соединениям округов Якира и Уборевича пестрят фактами упрощения правил курса стрельб — тут и демаскирование окопов «противника» белым песком, и демонстрация движущейся мишени в течение не 5, а 10 секунд, и многое другое...

45-й мехкорпус, так восхитивший иностранных наблюдателей на Киевских маневрах 1935 года, обучался вождению «на плацу танкодрома на ровной местности» и, как выяснилось уже в июле 1937 года, даже небольшие пре­пятствия брал «с большим трудом»[119]. Тогда же сменивший Якира командарм 2-го ранга Федько на дивизионных уче­ниях обнаружил, что «все необходимые артиллерийские] данные для поддержки пехоты и танков оказываются очковтирательными, показаны лишь на бумаге и не соответствуют реальной обстановке, поставленным задачам и местности»[120].

Впрочем, в войсках Уборевича и Якира безобразной была не только боевая выучка, но и все воспитание. Ком­див К. П. Подлас, проверявший в октябре 1936 года 110-й стрелковый полк БВО, писал в заключении о комсоставе: «Млад[шие] держатся со старшими фамильярно, распущенно, отставляет ногу, сидя принимает распоряжение, пререкания... Много рваного обмундирования, грязное, небритые, рваные сапоги и т.д.». «Небритые, с грязными воротничками» ходили тогда и средние командиры 44-й и 45-й дивизий КВО».

Напомним, что многие «расстрелянные генералы» неоднократно бывали на учениях в Германии, а часть из них учились там на курсах. Почему они не использовали тот опыт, который сделал немецкую армию организованным, обученным и отлаженным механизмом?

Имевшие многовековой опыт германской военной школы, немецкие генералы не играли в солдатиков, они действительно готовили командиров, способных управлять войсками, и это подтвердила первая половина Великой Отечественной войны. Причем, несмотря на обучение в академии германского генерального штаба, красные «полководцы» так и не поняли уроков германской стратегии и тактики — военной доктрины. Более того, советские крайкомы с верхоглядством и пренебрежением смотрели на немецких коллег.

Так, в письме Ворошилову от 19 июля 1933 года «О некоторых политических настроениях в германском рейхсере и некоторых моментах политработы за время нашего пребывания в Германии» Левандовский писал: «Германская армия, не будучи обеспеченной новейшими средствами борьбы, является армией, уже устаревшей на сегодняшнем этапе и отсталой от передовых в военно-техническом отношении других армий и, конечно, Красной Армии.

Глубокой операции и глубокого боя они не проигрывают, не изучают, и на основании многочисленных частных бесед можно сделать вывод, что они этих принципов не знают... Об авиадесантах нигде ни разу не упоминалось и совершенно ни одного слова не говорилось. В частных неоднократных беседах довольно большая руководящая часть офицерства называет авиадесанты «утопией».

Однако, как стало ясно в ходе войны, немецкие профессионалы были абсолютно правы. Увлечение Тухачевского и его подельников показными демонстрациями с десантированием являлось делом не только бессмысленным, но и вредным, ненужным в условиях предстоявшей войны. Но Левандовский продолжал сравнение.

«У нас. Моторизованные части в условиях нашей обстановки и учебы являются средством широкого, большого и решающего маневра. Моторизованные соединения, соединенные живой силой, дают возможность концентрированного массового мощного удара живой силой в необходимом месте и в нужное время.

У них. Разницы в использовании моторизованных частей между нашими установками и немецкими нет. Наличие в стране большого количества автомобилей позволяет немцам свободно использовать этот транспорт для широкого маневра, тем более что условие дорог (шоссе) этому благоприятствует. Широкая сеть железных дорог позволяет широко применять комбинированный маневр железных дорог и моторизованного транспорта.

Выводы. Наглядная картина из сопоставления учебы нашей армии с германской заставляет сделать следующий вывод: 1. В условиях технически оснащенной армии, многогранности самой оперативной и тактической учебы, глубины содержания задач наша Красная Армия стоит выше германской.

2. Германская армия на сегодняшнем ее этапе не является показательной для нашего командира»[121].

И так считал не один Левандовский, подобным образом рассуждали многие. Такая порочная практика обучения продолжалась и в последующие годы. Документы свидетельствуют, что пороки боевой подготовки войск Уборевича и Якира были типичными для РККА середины 30-х годов. То же самое было и в Московском военном округе у командующего Корка и в Особой Краснознамен­ной Дальневосточной армии Блюхера.

А. Смирнов делает закономерный вывод: «Таким образом, командиры, репрессированные в 37-м, не сумели подготовить Красную армию к войне с Германией, ибо не сумели обучить свои войска. И корни катастрофы 41-го года уходят не в 37-й...»

Чем же занимались «великие полководцы» после Граданской войны на протяжении 16 лет? Что оставили после себя эти «полководцы»? Кроме дач, построенных их подчиненными, они не оставили абсолютно ничего: ни обученной навыкам военного дела армии, ни шедевров тактического искусства в ведении наступления и обороны, ни умения управления войсками с помощью радиосвязи.

Они скрипели подошвами генеральских сапог, выходя на трибуны пленумов и совещаний, обещая разгромить любого врага, решившегося посягнуть на границы страны. Они сытно ели народный хлеб и получали привилегии. И в это же время, в служебных кабинетах и на товари­щеских застольях, они фрондировали против руководства страны и разрабатывали планы захвата власти.

Впрочем, современники понимали ситуацию. Умный, проницательный и хорошо информированный американский посол в Москве Джозеф Девис 28 июля 1937 года послал президенту Рузвельту шифрограмму за № 457. В ней он сообщал: «В то время как внешний мир благодаря печати верит, что процесс это фабрикация... — мы знаем, что это не так, и, может быть, хорошо, что внешний мир думает так... Что касается дела Тухачевского — то корсиканская опасность пока что ликвидирована».

В общей сложности по причастности к военному заговору было арестовано 980 командиров и политработников, в том числе 29 комбригов, 37 комдивов, 21 Комкон, 16 полковых комиссаров, 17 бригадных и 7 дивизионных комиссаров.

Но в 1937–1938 годах были ликвидированы не только участники и пособники прямого заговора против руководства страны. Фактически в СССР произошла ликви­дация пятой колонны. В этом заключались как историческая необходимость, так и объективная правота действий Сталина. Именно принятие чрезвычайных мер позже обеспечило возможность выиграть тяжелейшую войну.

В ноябре 1941 года британская газета «Санди экспресс» писала об опубликованной в это время статье Дж. Девиса. Через несколько дней после нападения Гитлера на Советскую Россию Девиса спросили: «А что вы скажете относительно членов пятой колонны в России?» Он ответил: «У них таких нет, они их расстреляли». Девис пишет далее, что значительная часть всего остального мира считала тогда, что знаменитые чистки 1935–1938 годов являются возмутительными примерами варварства, не­благодарности и проявлением истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что они «свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников».

Заявляя, что советское сопротивление, «свидетелями которого мы в настоящее время являемся», было бы «сведено к нулю, если бы Сталин и его соратники не убрали предательские элементы», Девис в заключение указывает, что «это является таким уроком, над которым следует призадуматься другим свободолюбивым народам».

Еще одним результатом предвоенной чистки стала дезорганизация работы германской разведки. Начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Типпельскирх в книге «Роковые решения» пишет: «Определить хотя бы приблизительно военную мощь Советского Союза было почти невозможно. Шпионаж не находил для себя в Советском Союзе никакого поля деятельности. У немецкого Генерального штаба было лишь приблизительное представление о том, на что способен Советский Союз во время войны».

Но сошлемся на свидетельства людей, совершенно не склонных к возвеличиванию советского Вождя. Уже 17 сентября 1941 года Гитлер заявил на секретном совещании: «Мы открыли дверь в Россию, не зная, что за ней находится. Абвер не справляется со многими из своих задач». В ходе войны нацистские лидеры неоднократно возвращались к теме репрессий в СССР. В дневнике Геббельса сохранилась запись от 8 мая 1943 года: «Шла конференция рейхсляйтеров и гауляйтеров... Фюрер вспомнил случай с Тухачевским и выразил мнение, что мы были полностью неправы, когда поверили, что таким способом Сталин уничтожит Красную Армию. Верным было обратное: Сталин избавился от оппозиции в Красной Армии и, таким образом, положил конец пораженчеству[122].

Еще один лидер Третьего Рейха — Гиммлер, выступая 4 октября 1943 года в Позене, тоже признался: «Когда в Москве шли большие показательные процессы (я полагаю, это было в 1937 или 1938 году) и были казнены бывший царский кадет, а впоследствии большевистский генерал Тухачевский и другие генералы, все мы в Европе, включая и нас, членов [нацистской] партии и СС, придерживались мнения, что большевистская система и Сталин здесь совершили одну из своих самых больших ошибок. Оценив так ситуацию, мы сами себя сильно обманули. Мы можем правдиво и уверенно заявить об этом. Я полагаю, что Россия не выдержала бы все эти два года войны — а сейчас она уже на третьем, — если бы сохранила бывших царских генералов»[123].

Конечно, возведение нацистскими лидерами дореволюционных «подпоручиков» в ранг «царских генералов» свидетельствует об ограниченности информации у Гитлера и его окружения. Однако, начиная с Хрущева, на протяжении многих десятилетий официальная пропаганда еще более цинично манипулировала общественным мнением. И, развращенный демократической демагогией, обыватель тупо верил, будто бы накануне войны Красная Армия действительно была «обезглавлена» и Сталин уничтожил «40 тысяч полководцев».

Причем, стеная о жертвах «тоталитарного режима» и размазывая сопли по страницам пасквилей, пишущая интеллигенция не приводила никакой статистики. И уж тем более не упоминала о том, что еще на февральско-мартовском Пленуме 1937 года Ворошилов откровенно сообщил о проведенной чистке в армии. Он говорил: «Мы без шума — это и не нужно было — выбросили большое количество негодных людей, в том числе и троцкистско-зиновьевского охвостья, и всякого подозрительного, недоброкачественного элемента...

За время с 1924 года... за 12 лет уволено из армии около 47 тысяч человек начсостава. (За это же время призвано в армию из запаса 21 тысяча человек.) Только за последние три года — 1934–1936 включительно — уволено из армии по разным причинам, преимущественно негодных... около 22 тысяч человек, из них 5 тысяч человек как явные оппозиционеры».

Под чисткой Ворошилов подразумевает все увольнения из армии: за выслугу лет, по состоянию здоровья, за профнепригодность, моральное разложение, пьянство и другие мотивы. Он пояснял: «Пусть вас не пугает такая цифра, потому что тут были не только враги, тут были и просто барахло, и часть хороших людей, подлежащих сокращению».

Конечно, освобождение армии от малограмотных и непригодных людей являлось закономерной тенденцией. Но иначе быть и не могло. Балласт армии был не нужен, ей требовались свежие силы. Поэтому нарком от­мечал: «Готовим мы наши кадры усиленно и в большом количестве. Армия имеет 12 академий и 1 ветеринарный институт с 11 тысячами слушателей, 75 военных школ, в которых обучается 65 тысяч курсантов и слушателей. За 12 лет школы дали 134 700 человек командиров и разных начальников... Академии за тот же период дали 13 тысяч командиров, инженеров и других специалистов».

Нарком не скрывал и того, что службу в войсках продолжали и бывшие оппозиционеры: «Из числа бывших троцкистов и зиновьевцев и исключенных в разное время из партии оставлено в армии 155 человек. Кроме того, в армии находятся на различных должностях 545 человек бывших участников антипартийных группировок, получивших новые партбилеты. Всего, таким образом, в армии имеется без партбилетов и с партбилетами бывших троцкистов и зиновьевцев и правых 700 человек».

Следует подчеркнуть, что сам Сталин не имел прямого отношения к этой внутриармейской кадровой политике, обусловленной объективными причинами. Более того, обоснованно или нет проводилась чистка, от секретаря ЦК это не зависело и не могло зависеть. Подбор и смена кадров входили в компетенцию наркомата обороны, и в первую очередь руководителей политических его органов. Поэтому обратим внимание на важный момент. С октября 1929 года непосредственным организатором всех чисток и репрессий в армии являлся начальник Политуправления РККА Янкель Гамарник. Мимо него не мог пройти ни один арест. Наоборот, для ареста военнослужащих органами ОГПУ-НКВД прежде всего требовалось разрешение Гамарника. Причем он не только санкционировал удаление командных кадров по представлению органами госбезопасности, но и сам инициировал увольнение ко­мандиров.

Именно после его назначения на должность руководителя политорганов в 1930–1931 годах была проведена одна из первых масштабных чисток, известная как операция «Весна» — крупная волна арестов военнослужащих из числа бывших царских офицеров и генералов. По этому делу подверглись аресту более 3000 военспецов РККА. Эта акция против «золотопогонников» затронула в первую очередь профессорско-преподавательский состав военных академий, где нашли работу многие бывшие офицеры и генералы, имевшие опыт Первой мировой и Гражданской войн.

Так, в Военной академии имени Фрунзе были арестованы служившие в РККА бывшие генералы царской армии: генерал-лейтенант А. Снесарев; генерал-майоры: А. Верховский, Н. Владиславский-Крешкин, М. Бонч- Бруевич, С. Лукирский, Е. Смысловский, А. Лингау, Н. Сапожников, В. Гатовскй, А. Плевнев. Аресту подверглись бывшие полковники — А. Голубинцев, К. Беседовский, В. Сухов, подполковник С. Бежанов, капитаны С. Пугачев, И. Высоцкий и др.

В 1931 году каток репрессий прошелся и по строевым частям и соединениям армии. Особенно в Украинском военном округе, которым командовал Якир, где были сильно задеты дивизионные и полковые звенья. Так, сре­ди командиров стрелковых полков пострадали бывшие царские офицеры: В. Левицкий. М. Самуйлов, Г. Дремов, Н. Ушаков, А. Федотов, Н. Александров; артиллерийских полков — И. Иванов, А. Подянский, А. Юцковский. Всего по делу «Весна» на Украине прошло 343 офицера, 328 из них были приговорены к расстрелу и различным срокам заключения. Естественно, что эта чистка не могла пройти без прямого участия в ней командующего ок­ругом Якира.

Но вернемся назад. Чистка армейских кадров, начав­шаяся с 1 мая 1937 года, растянулась до осени. В ноябре 1937 года, по результатам расследования дел арестованных военных, НКВД представил членам Политбюро список, озаглавленный «Москва-центр». Он содержал 292 фамилии лиц, подлежавших передаче на рассмотрение Воен­ной коллегией Верховного Суда СССР, с предложением о применении к ним высшей меры наказания.

Среди лиц, представляемых к осуждению, были: начальник Военно-Морских сил Орлов, заместитель начальника Генерального штаба Левичев. Начальники: Управления боевой подготовки РККА Каширин, Санитарного управления РККА Баранов, Военно-морской академии Лудри и Военно-политической — Иппо; командующий Харьковским ВО — Дубовой, пом. начальника Главного разведуправления — Абрамов-Миров, зам. наркома обо­ронной промышленности — Муклевич и ряд других военных высокого ранга.

Но можно ли назвать этих военных полководцами? Фактически это были армейские чиновники — представители корпуса бюрократии из военного аппарата. Права, спустя год после расстрела руководителей заговора, в июле 1938 года, Военная Коллегией Верховного Суда СССР приговорила к расстрелу еще 138 военнослужащих, принадлежавших к высшему начальствующему составу.

Среди осужденных оказались следующие начальники: Управления по комначсоставу Наркомата обороны Булин, нач. ВВС Алкснис, штаба ВВС РККА Лавров, Военно-Морских сил Викторов, Главного управления погранвойск Кручинкин, Разведывательного управления Я. Берзин, Управления ПВО Седякин, Академии Генштаба Кучинский, командующий авиацией Особого назначения Хрипин. В числе осужденных были политработники, члены Военных советов: Северного флота Байрачный, Тихоокеанского — Окунев, авиации Особого назначения Гринберг, Среднеазиатского — Баузер, Харьковского — Озолин.

В число лиц, подлежащих суду Военной коллегии, попали и командующие войсками военных округов: Белорусским — Белов, Ленинградским — Дыбенко, Уральским - Гайлит, Северо-Кавказским — Грибов, Среднеазиатским — Грязнов, Закавказским — Куйбышев, Забайкальским — Великанов, начальник ВВС Особой Дальневосточной армии Ингаунис, командующий Амурской военной флотилией Кадацкий-Руднев, командир 5-го авиакорпуса Коханский, командир 4-го казачьего корпуса Косогов, командир 3-го кавалерийского корпуса Сердич.

Но как бы ни относиться к репрессиям того периода вообще, и к профессионалам НКВД в частности, а практика следствия не была судом Линча, по правилам которого переселенцы Америки затягивали петлю на шее осужденного. Следствие велось несколькими профессионалами. Каждый арестованный подвергался допросам, очным ставкам с лицами, давшими на него показания. Протоколы допросов с их признаниями обязательно подписывались подследственными. Заключения об их вине рассматривались руководителями центрального аппарата НКВД и только после этого передавались в судебные ор­ганы.

Конечно, можно допустить, что в каких-то случаях, чтобы добиться признания, следователи применяли специальные методы многочасового непрерывного допроса и даже угрожали арестованным. Но подобного рода практика существовала и в других странах. Достаточно почитать детективы Жоржа Сименона, в которых комиссар Мегрэ со своими сотрудниками устраивал ночью «вертушку». То есть не давал допрашиваемому спать, пока тот не признается в содеянном. Но разве и в XXI веке спецслужбы США не применяют особые формы допроса, как это де­лалось в тюрьме Гуантанамо?

В публикации, помещенной в Интернете 14.05.2004 г., «Бывшие заключенные Гуантанамо рассказали о звер­ствах надзирателей» сообщалось: «Подробности издевательств граждане Великобритании Шафик Расул и Асиф Икбал, освобожденные из заключения 8 марта 2004 года, изложили в открытом письме президенту США и членам Сената США. По словам освобожденных пленников, их заставляли раздеваться, приковывали к полу тюремных помещений, травили собаками и заставляли слушать оглушающую музыку. Один из узников был избит охранниками, когда проходил в тюремной больнице период восстановления после хирургической операции. Они пинали его в живот и били лицом об пол»[124].

Можно привести и другие примеры, но есть ли в том необходимость? Во второй половине XX и уже в начале нового века обыватель увидел множество хроникальных свидетельств американского гуманизма, запечатленного на кинопленках и кассетах видеокамер. При бомбардировках крестьян Северной Кореи и во Вьетнаме, при терроре в отношении Сербии и Ирака, на американском и африканском континентах — везде, по всему миру, где появляется американский полосатый флаг, символизирующий все пороки демократии.

К разряду «великих полководцев» и жертв репрессий конъюнктурная пропаганда относила и командарма 2-го ранга Павла Дыбенко. Сын крестьянина, балтийский матрос, анархист, он был даже более легендарной личностью, чем Тухачевский, Якир, Уборевич и другие ре­прессированные военачальники. Еще в апреле 1917 года его избрали председателем «Центробалта», а с октября до марта 1918 года он занимал пост народного комиссара по морским делам. Он принимал активное участие в подготовке флота к Октябрьскому вооруженному восстанию, командовал красными отрядами в Гатчине и Красном Селе и арестовал Краснова. Когда в феврале, после сры­ва Троцким переговоров в Брест-Литовске, немцы начали наступление, Дыбенко командовал отрядом моряков под Нарвой. Однако его отряд был разбит, Дыбенко сдал го­род и бежал в Самару, за что в мае 1918 года был отдан под суд.

Его оправдали, но исключили из партии, и под псевдонимом Алексей Воронов он отправился на подпольную работу в оккупированную немецкими войсками Украину. Однако, побыв две недели в Одессе и не связавшись с подпольем, Дыбенко уехал в Крым, где через десять дней «подполья» он был арестован как «большевистский лидер». В тюрьме его держали в кандалах, но через месяц, в конце августа, советское правительство обменяло Дыбенко на нескольких пленных немецких офицеров.

С ноября — Дыбенко командир полка, вскоре он становится командиром бригады, а через некоторое время — командиром 1-й Заднепровской дивизии, насчитывавшей десять тысяч бойцов. В соединение входили бригады Махно и Григорьева. А с весны следующего года он уже командующий Крымской армией и нарком по военным и морским делам Крымской советской республики.

Во время штурма Кронштадта 17 марта 1921 года Дыбенко возглавил сводную кавалерийскую дивизию и по­сле ликвидации восстания он стал комендантом крепости. Позже, под общим командованием Тухачевского, он уча­ствовал и в подавлении крестьянского мятежа в Тамбовской губернии. За участие в этих операциях его наградили двумя орденами Красного Знамени.

В отличие от Тухачевского Дыбенко за год экстерном, «как особо талантливый», закончил Военную академию. С сентября 1920-го по май 1921 года он - слушатель младшего курса, а с октября по июнь 1922-го — старшего курса Военной академии РККА. 1922 году его восстановили в РКП(б) с зачетом партстажа с 1912 года. В это же время он женился на А. М. Коллонтай.

Правда, как вспоминала его жена, это она «писала комдиву во время его учебы в академии все контрольные и дипломную работу о роли полководца в военных дейст­виях». В Одессе, где находился штаб дивизии, Дыбенко с женой поселились на Дерибасовской улице, в шикарных номерах лучшей гостиницы «Пассаж», где целый этаж, на котором они жили, «был завален конфискованной антикварной мебелью, картинами, коврами»; в их распоряже­нии «находилось несколько выездов и авто».

Впрочем, Коллонтай тоже не только корпела над конрольными. В 1922 году она претерпела очередное политическое фиаско. Она приняла участие в «рабочей оппозиции», которая очень быстро была разгромлена, и «же­лезный Феликс» предложил расстрелять или пересажать всех ее участников. От греха подальше, Коллонтай уехала к мужу в Одессу, но здесь их революционный роман потерпел полное фиаско. Пока Александра Михайловна крутила шашни с оппозицией, молодой «генерал» пил и гулял, и его кутежи надолго запомнились одесситам. Насмотревшись «на выходки мужа», она потребовала немедленного развода. Дыбенко «на коленях» пытался вымолить прощение: обещал «исправиться», клялся порвать «с Валькой» и бросить пить. Однажды, в порыве раскаяния и отчаяния, он выхватил револьвер и выстрелил себе в грудь, но пуля попала в орден, и «самоубийца» выжил.

Коллонтай выходила мужа, но решила с ним разойтись и написала письмо к Сталину с просьбой «направить ее куда угодно, по заданию партии». Вождь уважил просьбу соратницы Ленина; Александру Михайловну назначили главой советской дипломатической миссии и торгового представительства в Норвегии. С этого момента началась ее успешная дипломатическая карьера.

Однако и Дыбенко не утратил вкус к жизни. С 1925 года он занимает все более престижные посты — начальника артиллерийского управления РККА, потом начальника управления снабжения Красной Армии. В 1928 году он становится командующим Среднеазиатским военным округом. Здесь «хозяин Азии», «как любил себя величать» Дыбенко, он «крепкой рукой» наводит порядок — уничтожает банды басмачей и на 500-километровой границе создает погранохрану для борьбы с контрабандой.

В декабре 1930 года вместе с большой группой представителей военной элиты Дыбенко отправляется в командировку в Германию. За пять месяцев пребывания в германской военной академии и частях бундесвера, на военных заводах и полигонах «красные командиры» знакомятся с достижениями европейской военной науки и техники.

В 1933–1936 годах Дыбенко командовал Приволжским военным округом, где у него возник конфликт с собственным заместителем — комкором Иваном Кутяковым. Два «героя Гражданской войны», имевшие по три орде­на Красного Знамени, не могли ужиться друг с другом. Вспыльчивый и своенравный Кутяков, служивший еще с Чапаевым, постоянно слал в Москву «доносы» о грубости и пьянстве своего командира, В сущности, он писал правду, но эти «качества» командарма не были секретом для Ворошилова. Однако нарком обороны покровительственно относился к бывшему сослуживцу-первоконнику, к тому же Дыбенко письменно отчитался перед ним, написав обо всех превратностях своей жизни, и получил отпущение грехов.

Однако Ворошилов все же решил развести двух враждовавших «орденоносцев», и когда мае 1937 года было принято решение о перестановках кадров высшего начсостава, командарма 2-го ранга (генерала-армии) перевели командующим Ленинградским военным округом, второго по стратегической значимости. Принимать у Дыбенко Приволжский ВО приехал маршал Тухачевский. И когда последнего арестовали, то Павел Ефимович стал одним из семи членов Специального судебного присутствия, которое 11 июня 1937 года вынесло обвинительный приговор по «делу военных». Под его руководством была проведена и чистка командного и политического состава ЛВО.

Как уже говорилось, в числе бредовых идей Тухачевского и его подельников стало увлечение массовым де­сантированием. Поэтому в предвоенные годы тратилось много сил и средств на развитие воздушно-десантных войск. В 1935 году на учениях, проводившихся в Киевском военном округе у Якира, выбрасывался парашютный десант в составе 1200 парашютистов и высаживал­ся посадочный десант в составе 2500 человек с боевой техникой. Еще более крупный десант применили в том же году в Белорусском военном округе у Уборевича. Там сбросили 1800 парашютистов и высадили 5700 человек с вооружением и техникой.

Иностранные военные делегации, присутствовавшие на этих учениях, были буквально ошарашены «величиной десантов». Однако, как показала реальная война, сама идея массового десантирования была порочна уже беспер­спективностью таких операций. Во-первых, для массовой выброски десантников требовалось огромное количест­во крупногабаритных транспортных самолетов, которые легко сбивались истребителями противника. Во-вторых, после десантирования в тыл врага бойцы имели ограниченное количество боеприпасов и продовольствия и были неспособны вести продолжительные боевые действия. По существу, сразу после приземления, оторванные от тыловых служб, они оказывались в условиях окружения.

Но главная их слабость заключалось в том, что даже при удачном проведении выброски десантники не могли изменить стратегической ситуации на фронтах. Они были пригодны лишь для небольших тактических или диверсионных операций, но и там их действия не приносили перелома. Так, в феврале 1942 года, в ходе Ржевско-Вяземской операции, проводимой войсками Запад­ного фронта, по вине Жукова в окружении оказалась 33-я армия М. Г. Ефремова с частями кавалерийского корпуса генерала П. А. Белова. Для поддержки окруженных провели десантирование 4-го воздушно-десантного корпуса.

За шесть ночей было десантировано 7000 человек и около 1500 мест с оружием, боеприпасами и продовольствием. Всего десантировалось около 10 тысяч человек. Однако «растяжка по времени выброски» десанта и сбора его вследствие разброса на большой площади привела к тому, что немцы успели принять меры по усилению своих войск, и цели воздушно-десантной операции достигнуты не были.

Говоря иначе, разбросанные на большой территории и не имевшие радиосвязи из единого соединения, десантники превращались в разрозненные команды, блуждав­шие в поисках друг друга. Поэтому летом 1942 года, когда сложилась крайне тяжелая обстановка под Сталинградом, Сталин принял решение переформировать десять воздушно-десантных корпусов в стрелковые дивизии и направить их на оборону города. Вот здесь «десантники» с честью выполнили свой долг, и в дальнейшем части и подразделения ВДВ не раз отмечались в приказах Верховного Главнокомандующего.

Следует напомнить, что Дыбенко иронически отзывался об увлечении Тухачевского маневрами с высадкой массовых десантов, указывая, что противник мог легко расстрелять парашютистов еще в воздухе. Поэтому в Приволжском округе с играми в десант он не экспериментировал, но это не спасло его от крупных неприятностей «наследия» Тухачевского. В Ленинградском военном округе авиамотодесантный отряд был организован еще в 1931 году, и осенью 1937 года, при проведении очередных маневров, Дыбенко непосредственно столкнулся с мод­ной экзотикой десантирования.

И поскольку в конечном итоге это не только оборвало карьеру командарма 2-го ранга, но позже привело его на скамью подсудимых, приведем полностью текст ранее не публиковавшихся секретных документов:

«ПРИКАЗ О НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЯХ НА МАНЕВРАХ ЛВО ПРИ ВЫБРОСКЕ ПАРАШЮТНОГО ДЕСАНТА № 197 10 сентября 1937 г.

9 сентября с. г. на маневрах Ленинградского военно­го округа по ходу учения была произведена выброска парашютного десанта. Вследствие полного пренебрежения требованиями Наставления по парашютной подготовке Военно-Воздушных Сил и Курса подготовки выброски и высадки парашютистов ВВС РККА, а также приказа моего № 0169 от 7 декабря 1936 г., категорически запрещающих выброску парашютистов при ветре свыше 6 метров в секунду, выброска парашютного десанта 9 сентября была допущена при силе ветра около 12 метров в секунду.

В результате этого преступного отношения к существующим указаниям погибло 4 бойца и получили разной степени переломы конечностей и ушибы 38 бойцов. Приказываю:

1. За нарушение моего приказа № 0169 от 7 декабря 1936 г., Наставления по парашютной подготовке Военно-Воздушных Сил и Курса подготовки выброски и высадки парашютистов ВВС РККА командующего войсками Ленинградского военного округа командарма 2 ранга т. Дыбенко П. Е. от занимаемой должности немедленно отстранить и зачислить в мое распоряжение.(...)

3. Моему заместителю по ВВС командарму 2 ранга т. Алкснису Я. И. вместе с заместителем начальника ПУ РККА армейским комиссаром 2 ранга т. Булиным А. С., начальником группы контроля комдивом т. Черепановым и специалистами парашютно-десантного дела т. т. Чер­нышевым, Петровым и Кайтановым на месте произвести тщательное расследование этого возмутительного случая и всех обстоятельств гибели и ранения бойцов-парашютистов.

Результаты расследования с выводами и предложениями т. Алкснису представить мне 13 сентября 1937 г.

Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза К. Ворошилов»[125].

Расследование «обстоятельств гибели и ранения бойцов-парашютистов» 3-й авиадесантной бригады было проведено без промедления. Помимо заместителя Наркома обороны Алксниса и начальника Политуправления РККА Булина в нем участвовали: начальник группы контроля НКО комдив Черепанов А. И., специалисты парашютно- десантного дела капитан Петров и воентехник 1-го ранга Чернышев. Жертв и пострадавших оказалось больше, чем указывалось первоначально. По его результатам вышел:

«ПРИКАЗ О ПРИВЛЕЧЕНИИ К СУДЕБНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ И НАЛОЖЕНИИ ДИСЦИПЛИНАРНЫХ ВЗЫСКАНИЙ НА ВИНОВНИКОВ НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЕВ НА МАНЕВРАХ ЛВО ПРИ ВЫБРОСКЕ ПАРАШЮТНОГО ДЕСАНТА

№ 202 19 сентября 1937 г. (...)

Расследование установило, что:

1. Гибель и ранение парашютистов при выброске парашютного десанта являются следствием плохой организации, нечеткого проведения, плохого руководства парашютно-десантной операцией и преступного нарушения требований моего приказа № 0169 1936 г.

2. Главной причиной катастрофы является полное игнорирование командованием всех степеней силы ветра, имеющей решающее значение при приземлении парашютистов:

а) командование округа назначило время выброски десанта на 14–15 часов, когда ветер, как правило, бывает наиболее сильный, вместо утра или вечера, когда метеоусловия бывают наиболее благоприятные;

б) выброска всей массы парашютистов была произведена в усложненных условиях погоды: ветер 9–12 метров

в секунду на пересеченной местности, причем все бойцы помимо оружия имели еще полное боевое снаряжение, с каковым прыгали впервые.