Собор в Иерусалиме

Собор в Иерусалиме

Чтобы предотвратить катастрофу и положить конец бесконечным раздорам, иерусалимская и антиохийская церкви решили провести в Иерусалиме закрытое и открытое совещание. Павел и Варнава прибыли на собор по поручению антиохийской церкви, чтобы представлять интересы обращенных язычников. Однако Павел, осознававший всю тяжесть кризиса, следовал еще и внутреннему, более высокому побуждению.[440] Он взял с собой Тита, грека по рождению, в качестве живого примера того, что Дух Божий может совершить без обрезания. Собор состоялся в 50 или 51 г. по Р.Х. (через четырнадцать лет после обращения Павла). Это был первый и в некоторых отношениях уникальный собор или синод в истории христианства, во многом непохожий на соборы позднейших времен. Рассказ о нем находится в середине Книги Деяний, являясь как бы связующим звеном между двумя ветвями апостольской церкви и двумя эпохами ее миссионерской деятельности.

Цель, стоявшая перед Иерусалимским собором, была двоякой: во–первых, разрешить личные конфликты между апостолами из евреев и апостолами из язычников и выделить им отдельные территории для благовестил; во–вторых, разрешить проблему обрезания и разобраться во взаимоотношениях евреев и язычников внутри церкви. По первому вопросу (как нам сообщает Павел) было достигнуто полное и окончательное согласие; решение по второму вопросу было паллиативным и временным. Открытому собору, в котором принимала участие вся церковь, неизбежно предшествовали закрытые совещания апостолов.[441]

1. Апостольское признание. Каких бы взглядов ни придерживались прежде столпы еврейской церкви — Иаков, Петр и Иоанн,[442] — сама логика событий, в которой они увидели руку Провидения, оказалась для них достаточной причиной считать сверхъестественный успех трудов Павла и Варнавы доказательством того, что эти двое призваны свыше на апостольское служение среди язычников. Иерусалимские апостолы благосклонно отнеслись к их благовестию и ничего к нему не добавили. Напротив, увидев, что Бог, давший Петру благодать и силу для обращения обрезанных, наделил и Павла благодатью и силой для обращения необрезанных, апостолы протянули Павлу и Варнаве руку общения, условившись поделить огромную территорию между собой, насколько это возможно, и попросив Павла проявить братскую любовь и скрепить возникший союз, помогая нищим, гонимым и голодающим братьям в Иудее. Ранее Павел уже с радостью оказывал такую помощь, и впоследствии он точно так же радостно и неизменно исполнял свое обещание, собирая пожертвования в своих греческих собраниях и лично доставляя собранные деньги в Иерусалим.[443] Таково ясное свидетельство самого Павла о братском взаимопонимании среди апостолов. Составленное собором послание официально подтверждает этот факт, именуя «возлюбленных» Варнаву[444] и Павла «человеками, предавшими души свои за имя Господа нашего Иисуса Христа». Это двойное свидетельство единства апостольской церкви говорит о тщетности современных попыток найти непримиримые разногласия между Павлом и Петром.[445]

2. На открытом собрании, во время обсуждения вопроса об обрезании и статусе христиан из язычников, на глазах у самих призванных свыше апостолов разгорелись нешуточные страсти.[446] Обе стороны были твердо уверены в своей правоте, приводили убедительные аргументы, отвечали упреками на упреки, делали несправедливые выводы, угрожали гибельными последствиями. Однако на этом соборе, как и в любом месте, где ученики Христовы собираются во имя Его, присутствовал Святой Дух. Он помог бессилию человеческого естества, которое проявляется на всяком церковном собрании.

Фарисействующие законники, несомненно, настаивали на том, чтобы обрезать Тита, надеясь таким образом создать прецедент, но Павел твердо воспротивился подобному решению, и оно не было принято.[447] Даже крохотная уступка в этом вопросе оказалась бы гибельной для христианской свободы — она повлекла бы за собой невыполнимое требование обрезать всех обращенных язычников.

Но как же Павел мог, оставаясь последовательным, по прошествии какого–то времени обрезать Тимофея?[448] Ответ заключается в том, что он обрезал Тимофея как еврея, а не как язычника, и сделал это добровольно, из соображений целесообразности, чтобы Тимофей мог принести больше пользы, трудясь среди евреев, которые считали его, сына еврейки, единоплеменником, но не позволили бы ему учить в синагоге без внешнего символа принадлежности к заветному народу. В случае же с Титом, чистокровным греком, обрезание хотели сделать из принципа, считая этот обряд условием оправдания и спасения. Павел был непоколебим, сопротивляясь требованиям лжебратьев, но всегда был готов снизойти к нуждам немощных братьев и стать для иудеев как иудей, а для язычников — как язычник, чтобы спасти и тех, и других.[449] Пользуясь истинно христианской свободой, он нимало не заботился об обрезании как о простом обряде и внешнем признаке, уделяя большее внимание необходимости соблюдать заповеди Божьи и быть новым творением во Христе.[450]

Петр, как общепризнанный вожак апостолов–евреев, хотя и живший к тому времени за пределами Иерусалима, взял на себя главную роль в дебатах и произнес замечательную речь, которая была вполне в духе как его прежних переживаний и действий в доме Корнилия, так и его одобрительного отношения к учению Павла в будущем.[451] Он не был логиком или ученым раввином, но обладал здравым смыслом и превосходным чувством меры, а потому быстро понял, как следует действовать дальше. Он говорил, опираясь не на официальное превосходство и первенство,[452] но на личный и нравственный авторитет. Он возражал против того, чтобы возлагать на плечи учеников–язычников неподъемную ношу обрядов закона, и так же ясно, как Павел, провозгласил основополагающий принцип: «Как евреи, так и язычники спасаются одной только благодатью Господа Иисуса Христа».[453]

После того как прозвучала эта смелая речь и в собрании воцарилась глубокая тишина, Варнава и Павел в качестве практического примера рассказали о тех поразительных чудесах, которые Бог совершил через них среди язычников.

Последним и решающим было выступление Иакова, брата Господня, который, будучи руководителем местного собрания евреев–христиан и епископом Иерусалимским, по–видимому, председательствовал на соборе. Он представлял, так сказать, крайне правое крыло еврейской церкви, чьи взгляды были близки к взглядам иудействующих. Вне всякого сомнения, фарисеи, которые стали причиной этого спора, обратились именно благодаря его влиянию. В очень характерной для него речи Иаков с одобрением отозвался о пояснениях Симона — он предпочел назвать Петра его еврейским именем — относительно обращения язычников, признав их соответствие древним пророчествам и божественному промыслу; тем не менее Иаков предложил компромиссное решение: учеников–язычников не следует принуждать к обрезанию, но их нужно призвать воздержаться от некоторых обычаев, особенно оскорбительных для благочестивых евреев, — от употребления в пищу идоложертвенного, мяса задушенных животных и крови, а также от любой плотской нечистоты. Что же до христиан–евреев, они знают о своих обязанностях из закона и не должны оставлять своих освященных временем обычаев.

Предложение Иакова существенно отличалось от предложения Петра и подразумевало не только свободу, но и ее ограничение, однако главный вопрос, стоявший на повестке дня, все же решился в пользу спасения без обрезания. Дух и стиль этого предложения всецело согласуются с духом и стилем Послания Иакова, которое изображает Евангелие как закон, пусть даже «совершенный закон свободы», а также с последующими поступками Иакова, который посоветовал Павлу принять обет назорейства и тем самым развеять предубеждения множества уверовавших евреев, а также с еврейско–христианским преданием, которое представляет Иакова образцом святого аскета, одинаково почитаемого благочестивыми иудеями и христианами, «защитником народа» и заступником Израиля, непрестанно молящимся в храме об обращении израильтян и избавлении их от неминуемой погибели.[454] Своим духом он походил, скорее, не на Иисуса (в Которого не верил до самого Его воскресения), а на древнего пророка или на Иоанна Крестителя, но именно потому пользовался огромным авторитетом у христиан–евреев и мог примирить большинство из них с прогрессивным духом Павла.

Предложенный Иаковом компромисс был одобрен и оформлен в виде короткого братского письма, адресованного языческим церквям. Это самый древний документ апостольской эпохи, в нем отчетливо просматривается стиль Иакова:[455]

«Апостолы и пресвитеры и братия[456] находящимся в Антиохии, Сирии и Киликии братиям из язычников: радоваться. Поелику мы услышали, что некоторые, вышедшие от нас, смутили вас своими речами и поколебали ваши души, говоря, что должно обрезываться и соблюдать закон, чего мы им не поручали; то мы, собравшись, единодушно рассудили, избрав мужей, послать их к вам с возлюбленными нашими Варнавою и Павлом, человеками, предавшими души свои за имя Господа нашего Иисуса Христа. Итак мы послали Иуду и Силу, которые изъяснят вам то же и словесно. Ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите. Соблюдая сие, хорошо сделаете. Будьте здравы».[457]

Это постановление доставили по адресу четыре специально выбранных посланника (двое из них, Варнава и Павел, представляли Антиохию, а двое других, Иуда Варсава и Сила, — Иерусалим), после чего оно было оглашено в затронутых распрями сирийских и киликийских собраниях.[458] Наложенные ограничения оставались в силе еще по меньшей мере восемь лет — Иаков упомянул о них в 58 г., когда Павел в последний раз пришел в Иерусалим.[459] Можно не сомневаться, что почти все христиане–евреи соблюдали их до самого крушения идолопоклонства;[460] Восточная церковь даже до сего дня воздерживается от крови и удавленины; Западная церковь никогда не считала эту часть соборного постановления обязательной или же вскоре после собора отказалась от некоторых ограничений.

Так благодаря сдержанности апостолов и взаимным уступкам в духе мира и братской любви был положен конец жарким спорам и церковь благополучно избежала раскола.