Гонения на христиан

Гонения на христиан

Стремясь отвести от себя подозрения в поджоге и одновременно еще раз потешить свою дьявольскую жестокость, Нерон подло обвинил во всем ненавистных христиан, которых после публичного суда над Павлом и успешной деятельности апостола в Риме наконец стали отличать от иудеев как genus tertium, считая их самой опасной ветвью еврейского народа. Христиане с откровенным презрением относились к римским богам и подчинялись более высокой власти, чем цезарь, вдобавок их несправедливо подозревали в тайных преступлениях. Бедствие повергло городскую стражу и жителей города в панику, они были готовы верить любым слухам и требовали наказать виновных. Чего еще можно было ожидать от невежественной толпы, если даже такие образованные римляне, как Тацит, Светоний и Плиний, поносили христианство как опасное плебейское суеверие? Они считали, что христианство еще хуже иудаизма, — иудаизм, по крайней мере, был религией древнего народа, о христианстве же никто ничего не знал, оно не было связано ни с одним народом и претендовало на мировое господство. Некоторых христиан арестовали, они исповедали свою веру и были обвинены, как пишет Тацит, «не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому». Их еврейское происхождение, их равнодушие к политике и общественной жизни, их отвращение к языческим обычаям расценивали как человеконенавистническое «odium genens humani» — таким образом, у христиан якобы была причина уничтожить город, и этого оказалось достаточно для обвинительного приговора. Разъяренная толпа не слушает голоса рассудка и способна сойти с ума так же, как и один человек.

Вслед за беспочвенным обвинением в поджоге и столь же безосновательным обвинением в ненависти к человечеству и противоестественных пороках началась кровавая пляска, какой не видывал ни в прежние, ни в последующие времена даже языческий Рим.[526] Таков был ответ сил ада на проповедь двух главных апостолов, поразившую языческий мир в самое сердце. «Великое множество» христиан было умерщвлено самыми отвратительными способами. Некоторых распинали — возможно, в насмешку над казнью Христа.[527] Других зашивали в шкуры диких животных и бросали на арену на растерзание бешеным собакам. Своей кульминации сатанинское действо достигло вечером в императорских садах на склоне Ватиканского холма (предположительно, сады окружали то место, где ныне расположены площадь и собор Св. Петра): христиан, мужчин и женщин, обмазывали дегтем, маслом или смолой, прибивали гвоздями к сосновым кольям, а затем поджигали, словно факелы, для развлечения толпы. В это самое время Нерон в фантастических одеждах участвовал в гонках колесниц, демонстрируя свое умение управляться с упряжкой лошадей. Сожжение заживо было обычным наказанием для поджигателей; но только в жестоком и изобретательном уме этого императора–чудовища, вдохновляемого сатаной, могла зародиться идея столь ужасного способа освещения.

Так звучит рассказ величайшего языческого историка, лучший из имеющихся в нашем распоряжении — подобно тому как наиболее подробное описание гибели Иерусалима вышло из–под пера талантливого историка–иудея. Таким образом, даже враги свидетельствуют об истине христианства. В этой связи Тацит мимоходом упоминает о распятии Христа при Понтии Пилате, в правление Тиберия. При всем своем надменном римском презрении к христианам, о которых он мог судить лишь по слухам и чужим сочинениям, Тацит был убежден, что их несправедливо обвинили в поджоге, и, вопреки своему холодному стоицизму, не мог удержаться от жалости к тем, кого принесли в жертву не только общественному благу, но и жестокости отвратительного тирана.

Некоторые историки сомневались если не в реальности жестоких гонений, то в том, что эти гонения были направлены против одних лишь христиан, а не евреев как таковых. Писатели того времени (Сенека, Плиний, Лукан, Персии) прекрасно знали о существовании евреев, но полностью игнорировали христиан; сложно представить, чтобы безобидные и мирные христиане могли так быстро стать объектом народного гнева. Есть мнение, что Тацит и Светоний, писавшие примерно через полвека после этих событий, попросту спутали христиан с евреями, к которым римляне всегда относились с неприязнью. Поводом для обвинения в поджоге считается то, что еврейский квартал за Тибром не был затронут огнем.[528]

Но это гнусное преступление носило слишком публичный характер, чтобы такая ошибка была возможна. И Тацит, и Светоний различают христиан и иудеев, хотя почти ничего не знают ни о тех, ни о других. Тацит отчетливо связывает слово «христиане» с именем Христа как основателя новой религии. Более того, Нерон, как мы уже отмечали выше, вовсе не был настроен против евреев, а его вторая жена, Поппея Сабина, за год до пожара проявила особую благосклонность к Иосифу Флавию, щедро осыпав его подарками. Иосиф Флавий пишет о преступлениях Нерона, однако ни словом не упоминает о каких–либо гонениях против своих единоверцев.[529] Уже один этот факт представляется достаточно красноречивым. Вполне возможно, что во время гонений (как не раз случалось и прежде, и впоследствии) фанатичные иудеи, разозленные быстрым ростом христианства и стремившиеся отвести подозрения от себя, натравили на ненавистных галилеян язычников–римлян, и те с удвоенной яростью нападали на «полуиудеев», от которых отреклись их собственные чуждые им братья.[530]