§ 6. Долг историка
§ 6. Долг историка
Первейшая обязанность историка, которая включает в себя все остальные, — быть правдивым и справедливым. Он должен воспроизвести саму историю, вновь оживляя ее в своем изложении. Его наивысшая и единственная цель, как и цель свидетеля, заключается в том, чтобы говорить правду, только правду и ничего кроме правды; подобно судье, он должен быть абсолютно справедливым по отношению к каждому человеку и каждому событию, представленному на его рассмотрение.
Чтобы быть столь правдивым и справедливым, историк должен обладать высокой квалификацией в трех областях: научной, художественной и религиозной.
1. Он должен отлично знать исходный материал. Для этого необходимо знакомство с такими вспомогательными дисциплинами, как церковная филология (в особенности греческий и латинский языки, на которых написано большинство древних документов), светская история, география и хронология. Затем, пользуясь источниками, историк должен тщательно и беспристрастно проверить их подлинность и целостность, а также надежность и компетентность свидетелей. Только так возможно отделить реальность от вымысла, истину от заблуждения.
Число источников сведений по общей истории столь велико и так быстро растет, что жизнь человека слишком коротка для того, чтобы прочесть их все и осмыслить. Каждый историк стоит на плечах своих предшественников. Даже после самого добросовестного поиска он все равно вынужден принимать некоторые вещи на веру и пользоваться неоценимой помощью сборников и подборок документов, подробных указателей и исчерпывающих монографий в тех случаях, когда он не может в деталях изучить все первоисточники. Но ему всегда следует аккуратно ссылаться на использованные работы и проверять факты, даты и цитаты. Недостаток аккуратности может погубить репутацию исторического труда.
2. Затем приходит черед литературной работы. Это искусство. Нужно не просто пересказать события, но воспроизвести живой процесс развития церкви. История — это не груда костей, а живой организм, наполненный и руководимый разумной душой.
Одна из наибольших трудностей этого этапа кроется в систематизации материала. Наилучший способ — благоразумно соединять хронологическое деление с тематическим; сочетать последовательное изображение событий с задействованием нескольких параллельных (и в действительности переплетающихся) разделов истории. Соответственно, сначала мы делим историю на периоды — не произвольно, а следуя реальному ходу событий, — и затем описываем каждый из этих периодов в стольких параллельных параграфах или главах, сколько потребуется исходя из собранного материала. Что же касается количества периодов и глав, а также структуры глав, то здесь мнения расходятся, а потому мы можем лишь стремиться к совершенству в применении нашего принципа и в изложении фактов в целом. Тем не менее указанный выше принцип остается единственно верным.
Древние классики истории, а также большинство их английских и французских коллег, как правило, излагают свою тему в виде однородной последовательности книг или глав без всякого тематического деления. Может показаться, что такой метод лучше отражает живое единство и разнообразие истории в каждый ее момент. Но в действительности это не так. Язык, подобно перу или резцу, может показать лишь последовательность вещей во времени, но не их переплетение в отдельно взятый момент. А потому этот метод, если жестко его придерживаться, никогда не дает полного представления о какой–то одной стороне событий, будь то богословие, поклонение или жизненные реалии. Происходит постоянное смешение разных тем, один вопрос оставляют, чтобы осветить другой, причем предмет разговора зачастую меняется совершенно внезапно — до тех пор, пока не исчерпывается выбор тем. Немецкий метод деления текста по темам и периодам имеет большие практические преимущества для исследователей, поскольку он отражает тематическую последовательность наряду с временной. Однако этот метод нельзя превращать в однообразный и скучный механизм, как это сделано в «Магдебургских центуриях» и многих последующих трудах. Ибо, хотя в истории и есть определенная структура, как тематическая, так и хронологическая, она, тем не менее, полна разнообразия, как и всякая жизнь. Период Реформации требует совсем иной систематизации, нежели Средние века; а в современной истории тематическое деление должно сочетаться с разбивкой по конфессиям и странам (например, римско–католические, лютеранские, реформатские церкви в Германии, Франции, Англии и Америке) и подчиняться ей.
Следовательно, историк должен стремиться отразить как единство, так и многообразие истории, излагая различные темы таким образом, чтобы полностью раскрыть каждую из них, но не упуская при этом из виду их органическую взаимосвязь. Историю нельзя педантично загонять, как в прокрустово ложе, в произвольно выдуманную схему; структуру следует выводить из самой истории, и эта структура должна быть настолько разнообразной, насколько того требуют факты.
Еще одна трудность, и даже большая, нежели систематизация материала, заключается в сочетании краткости и полноты. Общая история церкви должна давать законченное представление о развитии Царства Христова во всех его проявлениях. Но материал столь обширен и столь стремительно пополняется, что даже самое сжатое его изложение следует изучать, благоразумно выбирая наиболее яркие моменты, из которых, собственно, и складывается массив истории. Бессмысленно писать книги, если их не будут читать. Но у кого в наш суетливый век найдется время, чтобы терпеливо копаться в сорока фолиантах Барония и продолжателей его труда, или в тринадцати фолиантах Флациуса, или в сорока пяти томах ин–октаво, написанных Шрёйхом? Безусловно, человек, изучающий церковную историю, хочет увидеть не только художественные миниатюры (как, например, в превосходном учебнике Хазе), но и портреты в полный рост. И все–таки можно сэкономить немало места, опустив технические и несущественные подробности, описание которых можно оставить для монографий и специальных исследований. Краткость — добродетель историка, если только она не делает его творения невразумительными и загадочными.
Более того, историк должен сделать свой труд понятным и интересным читателю, не поступаясь истиной. Некоторые страницы истории скучны и утомительны; однако, в целом, историческая правда удивительнее любого вымысла. Это эпос, созданный Самим Богом. Он не нуждается в приукрашивании. Если рассказывать с искренностью, живостью и дерзновением, история говорит сама за себя. К сожалению, церковные историки, за очень небольшим исключением, уступают великим светским историкам в том, что касается стиля, и изображают прошлое хладным трупом, а не живой и действующей силой, вызывающей постоянный интерес. Именно поэтому труды по церковной истории столь мало читаемы за пределами узкого круга профессионалов.
3. И в научных изысканиях, и в художественном изложении необходимо руководствоваться здравыми нравственными принципами и религиозным, то есть подлинно христианским духом. Светский историк должен быть исполнен всеобъемлющего человеческого сочувствия, а историк церковный — всеобъемлющего христианского сочувствия. Девиз первого: «Ното sum, nihil humani а те alienum puto»[6]; девиз второго: «Christianus sum, nihil Christiani a me alienum puto»[7].
Прежде всего, историк должен отбросить всякие предубеждения и пристрастия и взяться за дело из чистой любви к истине. Речь не о том, что он должен стать tabula rasa. Ни один человек не в силах освободиться из–под влияния полученного образования, которое сделало его тем, кто он есть, — да пытаться и не следует. Однако историк, пишущий о церкви или о Христе, должен в каждой мелочи, насколько возможно, следовать объективным фактам, «sine ira et studio»; воздавать должное каждому человеку и событию и стоять в центре христианства, откуда он может видеть все точки окружности, всех людей и все события, все конфессии, деноминации и секты в их подлинной взаимосвязи друг с другом и с благословенным целым. В действительности, знаменитый тройной критерий кафолической (вселенской) истины — всеохватность по времени (semper), месту (ubique) и числу (ab omnibus) — в своем буквальном понимании неверен и неприменим. И все–таки в церкви есть единое христианство, так же как в мире есть единое человечество, и ни один христианин не может безнаказанно пренебрегать этим. Христос есть божественное согласие всех противоречивых человеческих сект и символов веры. Обязанность и привилегия историка состоит в том, чтобы различить образ Христа в не похожих друг на друга лицах Его учеников и выступить в роли посредника между разными частями Его Царства.
Кроме того, историк должен полностью сочувствовать предмету своих изысканий и с энтузиазмом посвятить себя его изучению. Никто не может истолковать слова поэта, не обладая чувством поэзии и вкусом, или слова философа, не имея способностей к рассуждениям, — так и историю христианства никто не может должным образом понять и изложить, не имея христианского духа. Неверующий может создать лишь отвратительную карикатуру или, в лучшем случае, безжизненную статую. Чем выше историк взбирается на гору христианства, тем шире его горизонт, тем полнее и яснее его представление об отдельных участках земли внизу и их значении друг для друга. Даже заблуждение можно ясно различить лишь с высоты истины. «Verum est index sui et falsi». Христианство — это абсолютная истина, которая, подобно солнцу, одновременно раскрывает себя и освещает все, что находится во тьме. Церковная история, как и Библия, сама лучше всего истолковывает себя.
Историк выполняет свои обязанности в той мере, в которой он сочетает в себе три вышеназванных качества. Конечно, в этой земной жизни мы можем лишь немного приблизиться к совершенству в этом или любом другом направлении исследований. Чтобы достичь абсолютного успеха, нужно быть непогрешимым; смертному человеку этого не дано. Только Божественный Разум имеет привилегию уже в начале видеть конец и рассматривать все аспекты и все значение событий; человеческий же ум способен лишь воспринимать все вещи последовательно и рассматривать их по частям.
Полное разрешение исторических загадок ждет нас только в небесной жизни, когда мы будем видеть уже не сквозь тусклое стекло, а лицом к лицу, и изучать течение времени с высот вечности. Очень удачное замечание св. Августина по поводу взаимосвязи Ветхого и Нового Заветов — «Novum Testamentum in Vetere latet, Vetus in Novo patel» — можно применить и к взаимосвязи нынешнего мира и мира будущего. История воинствующей церкви — лишь образ и предвосхищение торжествующей Церкви на небесах, пророчество, смысл которого мы полностью поймем лишь в свете его исполнения.