1.5. Косовский вопрос в социалистической Югославии

1.5. Косовский вопрос в социалистической Югославии

За время войны территорию Косова и Метохии, по разным данным, покинули от 100 тыс. до 200 тыс. сербов, а населили около 70-100 тыс. албанцев из Албании[354], которые так и остались в этих краях, используя благоприятную политическую обстановку в Югославии в 1944–1948 гг. В результате именно эти переселенцы составили основу многочисленных манифестаций, проходивших в 1945 г. и выражавших нежелание косовских албанцев находиться в составе Сербии. Тито пытался успокоить ситуацию, с одной стороны, заявлением о предполагаемом вхождении Косова и Метохии в состав Албании, а с другой — освобождением албанцев от ответственности за преступления против сербского населения, совершенные во время войны.

Весной 1945 г. И. Броз Тито так обращался к косовским албанцам: «Мы знаем, что вы пошли в немецкую армию, что вы боролись против нас, но это не значит, что мы призываем вас к ответственности. Мы знаем, что вы были обмануты, что не все из вас убийцы и преступники, что 90 % из вас заблуждались и что сейчас настало наше время вам помочь, объяснить, чего мы хотим. Мы не хотим, чтобы шиптары (албанцы. — Е.П.) в Косове были людьми второго или третьего сорта. Мы хотим, чтобы у вас были свои права, равноправие, был свой язык, свои учителя, чтобы вы ощущали себя в своей стране»[355].

Эти слова были подкреплены решениями, которые не только не улучшили, а во многом ухудшили ситуацию в крае, обострив ее. 6 марта 1945 г. было принято постановление «О временном запрещении возвращения колонистов в места их прежнего проживания», т. е. в Македонию, Косово, Метохию, Срем и Воеводину. Площадь земель невернувшихся сербов и черногорцев составляла, по некоторым сведениям, около 25 тыс. га, все это было отдано албанцам. Кроме того, после 1948 г. в край были переселены тысячи «беженцев» из Албании[356]. Как отмечалось на заседании Скупщины Народной Республики Сербии в октябре 1948 г., «в Косове и Метохии исправлена несправедливость, нанесенная еще до войны шиптарам, когда у них отнимали земли»[357]. Возникает вопрос: чем было это решение — ошибкой или изменой, злым умыслом? Ведь сама югославская власть сделала все возможное, чтобы максимально сократить численность сербского населения в крае!

Необходимо знать, что сразу после войны албанцы составляли большинство в Косове и Метохии. По переписи 1948 г. их численность равнялась 498 242, или 68,45 %, сербов — 171 911, или 23,62 %, черногорцев — 28 050, или 3,85 %[358]. Такой численный перевес албанцев возник вследствие ряда причин. Во-первых, это убийства и изгнание сербов. Во-вторых, это переселение на освобожденные территории албанцев из Албании. Так, до сих пор «точное число сербских беженцев установить тяжело, но по некоторым данным, с мая по апрель 1944 г. из итальянской оккупационной зоны выселено свыше 40 тыс. человек, а в 1944 г. от немецких военных властей в Приштине, в основном в 1944 г., просило разрешение на переселение 30 тыс. человек. Общее же число сербских беженцев с территории Косова и Метохии за период оккупации, по мнению ряда исследователей, составило около 100 тыс. человек. Количество сербов, убитых в Косове и Метохии во время оккупации, точно не установлено, но число погибших достигает, по-видимому, нескольких десятков тысяч. По некоторым данным, только с апреля 1941 по август 1942 г. албанцами были убиты около 10 тыс. сербов»[359]. В то же время в Косове и Метохии за период войны расселились от 80 до 100 тыс. албанцев. В Македонии за послевоенные годы численность албанского населения также значительно увеличилась. В 1953 г. оно составляло 12,4 % от всего населения республики, а в 1991 г. — 21 %[360]. Особенно большой рост албанского населения происходил в общинах Куманово, Скопье и Тетово.

Что же касается вопроса об объединении Космета и других территорий с этническим албанским населением в границах Большой Албании, то он активно обсуждался на всех уровнях еще в период Второй мировой войны. Тем не менее никакого решения государствами антигитлеровской коалиции на Ялтинской конференции и позднее принято не было. В то же время югославское руководство обсуждало вопрос объединения не только КиМ и Албании, но Югославии и Албании.

Известный политик, ученый и писатель, близкий соратник Тито Милован Джилас писал в своих воспоминаниях, что правительства этих стран в конце войны «в принципе стояли на точке зрения, что Албания должна объединиться с Югославией, что разрешило бы и вопрос албанского национального меньшинства в Югославии». Это «принесло бы не только непосредственные выгоды и Югославии, и Албании, но одновременно покончило бы с традиционной нетерпимостью и конфликтами между сербами и албанцами. И — что… особенно важно — это дало бы возможность присоединить значительное и компактное албанское меньшинство к Албании как отдельной республике в югославско-албанской федерации»[361]. Э. Ходжа подтверждал такое желание, дословно повторив слова Тито в письме в ЦК ВКП(б): «Косово принадлежит Албании и должно быть присоединено к Албании. Мы желаем этого от всей души, но в настоящий момент не можем этого допустить, потому что реакция великосербов еще очень сильна (курсив мой. — Е.П.)»[362].

Планам этим в силу целого ряда причин не суждено было сбыться, и косовский вопрос на долгие годы оставался внутренним вопросом Сербии и Югославии. Особый статус территориальной политической единицы Космет получил после образования Федеративной Народной Республики Югославия (ФНРЮ) в 1945 г. Причем каждое последующее десятилетие повышало статус этой единицы и приносило существенное расширение автономии — от автономной области в составе Сербии в 1945 г. до автономного края с широчайшими полномочиями, практически равноправного с республиками субъекта Федерации по конституции 1974 г. Фактически на протяжении всего существования социалистической Югославии создавались условия как для максимальной концентрации албанцев в крае, так и для его выделения в самостоятельную политическую единицу.

Политическая жизнь в Косове и Метохии в послевоенные годы проходила под знаком широкого вовлечения албанцев в общественную жизнь. До 1948 г. Народный фронт в области объединил 227 358 албанцев в более чем 57 тыс. организаций. Хуже дело обстояло с членством в КПЮ. Членами партии были лишь 0,35 % всего населения. Из них албанцы составляли 32 %, а сербы и черногорцы — 64 %[363]. Несмотря на это, югославское правительство проводило политику максимального привлечения албанского населения к общественной жизни края: албанцам предлагались высокие посты в административной и политической иерархии. В местных народных комитетах в 1948 г. работали 64 % албанцев, а в районных — 60 %, хотя грамотными к концу войны были всего 10 % населения края[364]. В руководстве Народного фронта албанцы составляли 62 %. При этом среди албанцев — членов партии в 1949 г. 743 человека были неграмотными, 943 — полуграмотными, а 1409 — самоучками. Буквально сразу после войны в крае стали открываться школы, гимназии, читальни. Стремление максимально включить албанцев в экономическую и культурную жизнь республики и страны выразилось, в частности, в распоряжении, согласно которому каждый албанец, едва научившийся писать (!), сразу же получал работу в администрации или в партийных структурах[365].

В результате этих мер численность албанцев в партии значительно увеличилась. При этом, как видно из партийных документов, среди албанцев, даже членов партии, устойчиво сохранялись националистические настроения и идеи, которые на протяжении всего послевоенного периода выражались в стремлении создать на территории Космета самостоятельную республику. Это проявлялось в нелояльном отношении к югославскому государству и, соответственно, к власти (саботирование решений югославского и сербского правительств, открытая критика в адрес конкретных руководителей и т. п.); в неприязненном отношении к неалбанскому населению края. Более того, после разрыва советско-югославских отношений в 1948 г. Э. Ходжа посчитал, что настал удобный момент для начала открытой борьбы албанского населения в Югославии «за свое освобождение», и она должна быть жесткой, бескомпромиссной, не исключающей вооруженное восстание[366].

Фактически на протяжении всего социалистического периода процесс роста албанского национализма не прекращался, а Косово и Метохия оставались центром сепаратизма: экстремистская деятельность радикально настроенной части косовских албанцев после войны не прекращалась ни на один день. Тем не менее, несмотря на это, официально «проблемы Косово» в Югославии не существовало. В результате непродуманной (а может быть, именно продуманной) политики официального Белграда албанское сепаратистское движение крепло, меняло средства, тактику и упорно шло к своей неизменной цели — отделению края и объединению всех населенных албанцами территорий. Именно в социалистической Югославии албанский сепаратизм окончательно сформировался в завершенную институциональную и идеологически обоснованную систему.

Почти сразу после разгрома организаций БК в крае стала создаваться сеть подпольных групп, члены которых занимались пропагандистской деятельностью, особенно среди молодежи, налаживали связи в руководстве республики и страны. И уже к концу 1950-х — началу 1960-х годов нелегальное движение за объединение приняло организованную форму. В 1961 г. Адем Демачи[367] основал Революционное движение за объединение албанцев, которое позже стало называться Национальное движение за освобождение Косова и других албанских земель. В ее составе было около 300 человек. В программе движения было записано: «Наша борьба будет долгой, и мы к ней должны подготовиться», а Устав начинался со слов: «Основная и конечная цель движения — освобождение шиптарских краев, аннексированных Югославией, и их объединение с матерью Албанией»[368]. Чтобы достичь поставленных целей, предполагалось «употребить все средства» — и политические, и пропагандистские, и вооруженную борьбу, и общенародное восстание.

Не получив должного отпора со стороны власти, в 1960-е годы сепаратисты действовали уже довольно агрессивно — устраивали провокации и диверсии, оскверняли православные церковные и культовые памятники, запугивали православное население. Например, в Епархиальном архиве в Призрене хранятся письма священников, которые сообщали об отъезде многих сербских семей из края, описывали их страдания. Дечанский игумен Макарий 3 апреля 1968 г. писал сербскому Патриарху Герману: «Шиптари опять показывают свою исконную ненависть к сербам. Мы находимся в более тяжелой ситуации, чем во время австрийской или турецкой оккупации. Тогда мы имели хоть какие-то права… Ежедневными стали насилие, кражи средь бела дня, унижения и преследования. Вероятно, Вы и от других слышите, что происходит в Косове с сербами»[369]. Однако для официального Белграда этих проблем словно не существовало, а те, кто все-таки осмеливался открыто обсуждать и осуждать антисербскую деятельность косовских, а фактически албанских властных структур, обвинялись в пособничестве «сербским националистам» и даже клеймились «врагами братства и единства» (своего рода аналог «врагов народа» в СССР).

В 1968 г. в крупных городах Космета и в македонских Тетове и Гостиваре произошли массовые выступления националистической албанской молодежи. Демонстранты требовали предоставить краю статус республики, принять новую конституцию, объединить территории с албанским населением разных республик. «Тем демонстрациям, — вспоминал профессор из Приштины Ф. Агани, — предшествовали так называемые конституционные дискуссии в СФРЮ. Я участвовал в них, настаивая на требованиях, которые с того времени уже постоянно повторялись: самоопределение, Косово — республика…»[370]. Служба государственной безопасности СФРЮ отмечала, что националистические настроения в Косове и Метохии ширятся, охватывая ряды интеллектуалов, студентов и школьников. В одном из сообщений МВД Сербии 1966 г., составленном на основании данных краевого отделения внутренних дел, подчеркивалось: «В средних школах, средних специальных заведениях, гимназиях и учительских школах молодежи легально преподают национализм… Враждебность растет. И таких акций в последнее время становится все больше… — организация бойкота, нападения на лиц черногорской и сербской национальности, угрозы и принуждения к отъезду с этой территории, открытые враждебные выступления в общественных местах…»[371].

Подогревали ситуацию и члены партии. Так, в буквальном смысле полуграмотные коммунисты Космета требовали равноправия языков народов и народностей в Федерации, переименования Устава края в Конституцию, определения СФРЮ как содружества равноправных народов и народностей, создания в крае Конституционного суда. Центральная власть тогда не выдержала этого натиска и уступила. В результате в конце 1960-х годов в крае было разрешено использование албанских национальных символов (фактически национальных символов Албании), созданы условия для научного и культурного сотрудничества с Албанией. Эти достижения лишь придали силы националистам, под давлением которых из края продолжали уезжать сербы и черногорцы. Неалбанские национальности были неравноправны в судах, при приеме на работу, при увольнении с работы и т. п. В результате в период с 1961 до 1980 г. из Косова и Метохии уехали 92 197 сербов и 20 424 черногорца[372].

Не стало спокойнее в крае и в 1970-е годы, хотя Конституция 1974 г. значительно расширяла права автономии в Федерации, а многие албанцы считают этот период наиболее благоприятным для развития края. Так, уже цитировавшийся Ф. Агани полагает, что время до 1981 г. было, возможно, «самым успешным периодом в нашем послевоенном развитии, но трудности и деформации оправданно или неоправданно объяснялись давлением Сербии»[373]. Академик Р. Чося также считает, что в период с 1968 до 1980 г. албанцы «более или менее свободно дышали»[374].

В этот «самый успешный период» союзный секретарь (министр) по внутренним делам СФРЮ Ф. Херлевич сообщал, что с 1974 до начала 1981 г. органами безопасности было обнаружено более тысячи человек, занимавшихся подрывной деятельностью с позиций албанского национализма. Многие из них, по его словам, были связаны с деятельностью одной из самых активных экстремистских организаций — так называемого «Красного фронта» — «проалбанской организации, которая базируется на территории западных стран, а направляется Албанской партией труда»[375].

Если до 1982 г. на территории Косова действовали четыре крупные нелегальные организации («Движение национальное освобождение Косова» (с 1981 г.), «Марксисты-ленинисты Косова» (с 1976 г.), «Красный народный фронт» (с 1978 г.) и «Марксистско-ленинская партия албанцев в Югославии» (с 1978 г.)), одни из которых выступали за присоединение к Албании, другие — за предоставление Косову статуса республики, то 7 февраля 1982 г. эти организации объединись в «Движение за албанскую социалистическую республику в Югославии». Центральный комитет в составе семи человек находился за границей. В руководство входили как старые эмигранты-диссиденты, так и молодежь из Косова, которая организовывала демонстрации, но затем бежала из страны. Движение выступало за объединение всех югославских земель, населенных албанцами, — Косова, Западной Македонии, части Санджака, части Черногории. Кстати, нелегальные организации с 1978 г. действовали и в Македонии. Среди наиболее известных — такие, как «Национальная партия труда», «Куштрим и лирис», «Дер п’р доре». В 1985 г. в Македонии была создана еще одна структура — «Организационный комитет марксистов-ленинистов в Косове»[376].

Самым дееспособным долгое время оставалось «Движение за албанскую социалистическую республику в Югославии». Эта организация выпускала свою газету, которая нелегально распространялась в Югославии, формировала краевые, окружные и местные комитеты, а также комитеты в Югославской народной армии (!). В Югославской милиции с 1984 г. был открыт канал распространения Устава организации, который был размножен в типографии Сараевского банка. Осенью 1985 г. прошла серия арестов, и 127 членов организации по всей Югославии были приговорены к различным срокам наказания — от 4,5 до 7 лет. Десятеро из арестованных были офицерами ЮНА. Они отбывали наказание вплоть до 1 декабря 1988 г., когда «за хорошее поведение» были отпущены на свободу. Вдумайтесь только в эти цифры! В период с 1981 по 1988 г. в рядах Югославской народной армии было обнаружено 225 нелегальных групп, в которые входили 1600 военных албанской национальности. В этот же период на территории Космета было отмечено около 100 случаев нападения на военные объекты и порчи военного имущества[377]. В Македонии в 1970-1980-е годы действовало 18 нелегальных албанских групп численностью 120 человек[378].

Один из организаторов акций протеста в 1981 г. Хидает Хисени вспоминал, что в 1970-е годы он «включился в общее студенческое движение», которое занималось в основном пропагандой, распространением запрещенной литературы, написанием листовок. «Это был вид постоянного движения албанцев за национальное освобождение и равноправие с другими народами в той Югославии… Я поддерживал тогда связи с группами, которые действовали в рамках "Движения за национальное освобождение албанцев"»[379]. Кстати, насчет листовок. Вот лишь один пример подобных материалов, которые активно распространялись нелегальными организациями среди жителей Косова, Метохии и Македонии.

«Поднимайтесь, братья и сестры албанцы! Смелее, будьте как один, беспощадны, пробуждайтесь, не спите, сегодня время героической революционности албанского патриотизма. Национал-фашисты, македоно-сербы не подарят нам свободы и объединения. Поэтому вставайте! Отдайте все свои силы, не щадя жизни, крови и богатства. Хватит нам кровавого рабства, пути за титоистскими чужими поработителями. Поднимайтесь, пробуждайтесь, братья и сестры албанцы!

Да здравствует Энвер Ходжа, Рабочая партия и Народная Социалистическая Республика Албания! Пусть сгинет буржуазный титоистский режим! Да здравствует воссоединившийся албанский народ. Республика от Струги до Скопья, Ульцинь и НСР Албания — вместе. Общими усилиями мы победим!

Прочитай, распространи, врагам не давай, потому что это предательство»[380].

Чем были недовольны албанцы, понять довольно сложно. «Кровавое рабство» на практике означало уровень жизни в несколько раз выше, чем в соседней Албании, про свободу миграции, поездки в соседние европейские страны я вообще уже не говорю. Представители косовских албанцев присутствовали во всех структурах власти. Албанцы занимали должности председателя (Синан Хасани в 1986 г.) и зампредседателя Президиума СФРЮ (Фадиль Ходжа в 1979 г. и Синан Хасани в 1985 г.); заместителя председателя Скупщины СФРЮ (1978), председателя Союзного веча Скушцины СФРЮ (1983), председателя Президиума ЦК СКЮ (1984), председателя Президиума Союза социалистической молодежи (1986), председателя Веча республик и краев Скупщины СФРЮ (1988). В 15 странах албанцы представляли СФРЮ в качестве послов, трое были заместителями министра иностранных дел, трое генеральными консулами. Были представлены албанцы и в армии четверо имели чин генерала, один был заместителем министра обороны, двое — командующими территориальной обороны Косова[381]. Они были представлены также в республиканских структурах Македонии и Черногории. Более того, социально и экономически КиМ постоянно развивались, будучи датированными, причем в приличных суммах, из федерального бюджета.

Тем не менее в марте 1981 г. в крае вспыхнуло широкомасштабное восстание, начался этап открытой борьбы за самостоятельность. Кстати, в этом же году активизировалась финансируемая Западом оппозиция («Солидарность») в Польше. Совпадение по времени вряд ли случайно — Запад перешел к активной фазе демонтажа социалистической системы: где посредством националистических, где — антикоммунистических структур.

Восстание в Космете началось как протест студентов против трудностей жизни, но очень быстро социальный бунт перерос в постоянную политическую акцию, которая длилась десять лет (sic!), усилив напряженность внутри Сербии и обострив межреспубликанские отношения. Буквально через несколько дней после начала восстания демонстранты несли транспаранты с политическими требованиями: «Косово — республика», «Мы албанцы, а не югославы», «Косово — косоварам».

Цитируемый уже не раз Ф. Агани вспоминал о том, что выступлениям предшествовала подготовка множества нелегальных групп. Потом появились и другие организации, которые хотели использовать атмосферу «провала власти», которая сложилась после смерти бессменного лидера социалистической Югославии — Иосипа Броз Тито (1980)[382]. Как объясняют сами албанцы, демонстрации стали следствием неуверенности в завтрашнем дне, неопределенности. Косовские албанцы якобы боясь потерять высокий статус автономии, решили заявить о себе как о силе, которая готова отстаивать свои цели. Один из участников тех событий писал: «Демонстрации в какой-то степени были реакцией на тенденции усиления сербского национализма и объявленной деструктивной политики по отношению к албанцам… Мы попытались защищаться созданием Республики Косово, так как считали, что это единственная гарантия того, что мы будем независимыми как Македония, как Черногория»[383].

Постепенно митинги стали носить антигосударственный характер — все чаще звучали требования об объединении с Албанией, с флагштоков сбрасывались югославские флаги. Сепаратистов активно поддерживала Албания, радио- и телепередачи которой принимались почти на всей территории КиМ. Бывший в то время послом в Албании Б. Коматина писал в июне 1981 г. в МИД СФРЮ: «Очевидно, что сегодня албанцы выступают с хорошо разработанным планом политико-пропагандистской борьбы против Югославии. У нас есть сведения, что в этих целях создана, вероятнее всего при ЦК АПТ (Албанская партия труда. — Е.П.), группа известных "специалистов", которая… должна выдвинуть аргументы в поддержку своих тезисов, имея в виду как потребности поддержки ирредентизма в Косове, так и для собственной и международной общественности. Повторяем, албанцы будут продолжать формировать историко-политическую аргументацию не только для "права" Косова стать республикой, но и фактически для осуществления собственных территориальных претензий к Югославии»[384]. Эти слова оказались провидческими. Однако осознание этого придет много лет спустя.

Тогда же VIII съезд АПТ, состоявшийся 1–8 ноября 1981 г. в Тиране, оказал поддержку сепаратистскому движению в крае и осудил югославскую политику в отношении албанского населения Косова[385]. 2 апреля 1981 г. югославское руководство ввело чрезвычайное положение в крае и усилило армейскими подразделениями Объединенные силы милиции. При столкновениях с милицией в городах погибли девять албанских демонстрантов, пять милиционеров, а среди раненых были 200 албанцев и 133 милиционера[386].

Демонстрации в крае сопровождались саботажем на отдельных предприятиях. Националисты использовали любые методы, вплоть до угроз физического истребления сербов и черногорцев. Албанцы оскверняли памятники культуры, православные церкви и кладбища, поджигали дома, убивали людей, насильственно занимали землю сербов, ограничивали их свободу передвижения. Следствием событий 1981 г. стал очередной массовый отъезд сербских семей из края. Только в этот год из 1451 населенного пункта в 635 не осталось ни одного серба[387]. На протяжении десяти лет после этого восстания на территории края фактически царил албанский террор, остановить который было трудно, практически невозможно. Осенью 1988 г. уже семь из 23 общин края были этнически чистыми. Постоянный процесс выселения из автономного края жителей сербской и черногорской национальностей стал важнейшим индикатором кризиса. Кто мешал официальному Белграду тогда навести порядок? Почему в 1980-е годы не были пресечены жестокие преступления против сербского населения? Заговор? Предательство? Ошибка? Непонимание?

Непонимания происходящего не было точно. Я склоняюсь к тому, что имели место заговор и предательство. В сентябре 1986 г. Сербская академия наук и искусств обнародовала меморандум, в котором не только была дана беспощадная оценка происходящему в крае, но и с невероятной точностью спрогнозировано развитие ситуации. Приведу лишь некоторые выдержки из этого документа — курсив везде мой.

«Сербскому народу весной 1981 г. объявлена на саман деле специфическая, но открытая и тотальная война, подготовленная в разные периоды административными изменениями. Проводимая с умелым применением различных методов и тактик, с разделением ролей, при активной, а не только пассивной и не очень скрываемой поддержке отдельных политических центров в стране — более губительная, чем та, которая приходит от соседей, — эта открытая война, которой мы все еще не глядим прямо в глаза и которую не называем ее настоящим именем, раскручивается уже почти пять лет. Однако она длится намного дольше, чем вся освободительная война в нашей стране, от 6 апреля 1941 г. до 9 мая 1945 г. Мятеж балистов в Косове и Метохии перед самым концом войны был в 1944–1945 гг. подавлен вооруженным путем, но, похоже, не побежден политически. В его сегодняшнем облике, наряженный в новое содержание, он развивается более успешно и приближается к победному исходу. Правильного обращения с неофашистской агрессией не было; до сих пор применяемые меры только удалили эту агрессию с улиц, но, в сущности, только усилили ее расистские мотивы, несменяемые цели, которых надо достичь любой ценой и любыми средствами…

Насилие, которое веками прореживало сербское население КиМ, сейчас, в наше время, получает свое неумолимое завершение. Выселение сербов из Косова и Метохии в СФРЮ по своему объему и характеру превосходит все предыдущие этапы этого великого исхода сербского народа. Иован Цвиич в свое время оценивал, что во всех переселениях, начиная с того великого под руководством Арсения Чарноевича в 1690 г. и заканчивая первыми годами нашего века, было изгнано более 500 тыс. сербов. Из этого количества в период между 1876 и 1912 гг. — около 150 тыс. сербов были вынуждены оставить свои очаги из-за сурового террора местных и привилегированных албанских башибузуков. Во время последней войны изгнано более 60 тыс. сербских колонистов и старожилов, но после войны эта волна выселения пережила настоящий прилив: за последние двадцать лет Косово и Метохию оставили около 200 тыс. сербов. Остаток остатка сербского народа не только постоянным и неизменным темпом покидает свою землю, гонимый, по всем сведениям, насилием и физическим, моральным и психологическим террором, но и готовится к своему окончательному исходу. Меньше чем за десять следующих лет, если положение дел существенно не изменится, то сербов в Косове больше не будет, а "этнически чистое" Косово, эта недвусмысленно высказанная цель великоалбанских расистов, закрепленная еще в программах и акциях Призренской лиги 1878–1881 гг., будет полностью претворена в жизнь.

Сегодняшняя судьба Косова — больше не "сложный" вопрос… Судьба Косова остается жизненным вопросом для всего сербского народа. Если он не будет решен справедливым окончанием упомянутой войны, если не будет установлена действительная безопасность и недвусмысленное равноправие для всех народов, которые живут в КиМ, если не будут созданы объективные и долгосрочные условия для возвращения выселенного народа, то эта проблема Республики Сербии и Югославии станет и европейским вопросом с самыми тяжелыми, непредсказуемыми последствиями»[388].

Знало ли об этом руководство Сербии? Безусловно. Оно не просто знало, но и серьезно опасалось «контрреволюционного подполья», его деятельности на ниве албанизации края и усиливало там деятельность МВД и службы безопасности. Однако со стороны руководства СФРЮ и других республик действия Сербии часто расценивались как унитаристские и подвергались резкой критике. Фактически косовским вопросом пытались сдерживать «великосербские амбиции». В 1980-е годы стали активно обсуждаться и осуждаться «времена Ранковича» (очень похоже на нашу перестроечную истерию по поводу советской истории).

Александр Ранкович (во время подпольной и партизанской борьбы известный как Лека Марко) с 1946 по 1966 г. был министром внутренних дел Югославии, а также курировал Службу госбезопасности Югославии. По долгу своей деятельности боролся (в том числе и с помощью репрессий) с различными течениями коллаборационистов (словенские домобранцы, усташи, балисты), партизанским движением сербских националистов (четники), а также с косовскими и — шире — албанскими сепаратистами.

В 1980-е годы критики режима стали вспоминать его методы, приведшие, кстати, к замирению края, как одну из причин открытого сепаратизма и насилия, вспыхнувших после смерти Тито. Диссиденствующие интеллектуалы из Словении, Хорватии, Косова связывали конфликтную ситуацию в крае 1980-х годов непосредственно с тем, что они называли «дискриминацией албанцев в экономической, общественной и национальной областях в период 1950-1960-х годов», когда, по их мнению, попирались конституционные права албанского населения, искажалась история албанского народа, не приветствовалось официальное употребление албанского языка, а служба государственной безопасности практиковала в отношении отдельных лиц физические расправы[389]. «Времена Ранковича», прежде всего в либеральных СМИ и среди оппозиционно настроенных югославскому режиму кругов, подавались как символ «государственного террора»[390] и унитарно-централистских устремлений сербов[391]. Как было показано выше, на самом деле все было совсем иначе.

Несмотря на жуткую ситуацию национального унижения и элементарной небезопасности, в которой оказались сербы в Космете, Сербия не получила ни от других республик СФРЮ, ни от мирового сообщества осуждения главных причин албанских выступлений, а именно сепаратистской идеологии и исламского экстремизма. Более того, любая инициатива Белграда по разрешению ситуации в КиМ воспринималась и внутри страны, и за ее пределами как проявление сербского национализма. Сербию обвиняли в «унитаризме», «бюрократическом стремлении к централизму», в «великосербском национализме»[392], который якобы прикрывался лозунгом «Сербия и сербы находятся под угрозой»[393]. Фактически именно тогда началась работа по формированию негативного образа сербов в противовес образу «несчастных» и «гонимых» косовских албанцев.

В действительности же проявления крайнего национализма в крае прочно опирались на нерешенные экономические проблемы и сложную социально-экономическую ситуацию. Кроме того, такой всплеск национализма был следствием допущенных ранее ошибок, которые привели к существенному дисбалансу сербов и албанцев в крае, к воспитанию албанской части края в духе албанизма и албанского шовинизма, в отсутствии коммуникации между общинами и т. п.

Что же касается социально-экономических причин кризиса, то на общем экономическом положении края сказывались трудности экономического развития страны в целом, которые стали наиболее ощутимыми с начала 1980-х годов. Несмотря на выделение значительных средств на развитие автономного края из бюджетов федерации и собственно Сербии, он оставался самым отсталым регионом социалистической Югославии на протяжении всего послевоенного периода (1946–1991 гг.). Кардинально ситуация не изменилась и после создания в 1965 г. специального Фонда Федерации по кредитованию ускоренного развития слаборазвитых республик и автономных краев. Хотя определенные результаты это финансирование все же дало.

В то же время в период с 1965 по 1985 г. темпы экономического роста в крае были самыми высокими в стране и составляли 6,7 %. Если общественный продукт Югославии вырос за 30 лет в 5,5 раз, то в КиМ — в 5,2 раза. Промышленное производство увеличилось в СФРЮ на 6 %, а в КиМ — на 7 %. Однако в пересчете на душу населения экономические показатели Космета значительно уступали другим регионам. В 1980 г. уровень общественного продукта на душу населения в КиМ был на 72 % ниже общеюгославского. Уровень безработицы в крае, где более 800 тыс. человек не могли найти работу, на 30 % превышал средний показатель по стране[394]. Это при том, что только в 1980-е годы помощь, выделяемая КиМ, составляла 1,5 млн долл. ежедневно (sic!)[395], не говоря уже о затраченных средствах за все годы существования автономии. Однако, несмотря на постоянные финансовые вливания, поднять уровень развития края до среднефедерального, снять социально-экономическую напряженность так и не удалось. Объясняется это несколькими причинами.

Во-первых, это опережающий естественный прирост населения. По темпам демографического роста Косово занимало и занимает первое место не только в Югославии, но и в Европе, т. е. все вложения средств поглощались приростом населения. По данным последней общеюгославской переписи 1981 г., в Космете проживали 1 584 558 человек, из которых 77,4 % населения края составляли албанцы (1 226 736)[396]; по данным на 2012 г. — 1 836 529, из них 92 % — албанцы и 8 % — остальные (православные и принявшие ислам сербы, цыгане, турки)[397]. При этом край был центром миграционных потоков в социалистической Югославии: косовские албанцы уезжали в Европу, на их место приезжали новые мигранты из еще более бедной Албании. Сложившуюся в социалистический период ситуацию совершенно неверно трактует известный исследователь косовского вопроса Тим Джуда, утверждая, что «албанцев скорее занимает проблема собственного благосостояния, нежели территориальный вопрос»[398]. Если бы албанцев занимала «проблема собственного благополучия», то прежде всего они бы сокращали, ограничивали рождаемость. На самом деле албанцы использовали высокую рождамость как демографическое оружие, способное вызвать не только социально-экономический кризис, но в конце концов изменить политическую карту. Что же касается мигрантов, то, уехав из страны, будь то Югославия или Албания, они регулярно платили процент от своего заработка на национальную борьбу, т. е. решение как раз территориального вопроса — отделения КиМ от Сербии и создания Великой Албании.

Во-вторых, это нецелевое и непродуманное распределение выделяемых средств. Эффективность капиталовложений в крае была ниже в 2 раза, чем в целом по стране. Планы экономического развития выполнялись крайне редко, поддерживались нерентабельные предприятия, несмотря на то, что сумма их убытков росла в геометрической прогрессии. Отсутствовала стратегия включения экономики края не только в федеральную экономику, но и в республиканскую. Внутренний товарооборот с каждым годом увеличивался и к середине 80-х годов достигал 63 %[399]. Кроме того, деньги из Фонда Федерации зачастую тратились на покупку земли у вытесняемых из края сербов.

В-третьих, это процессы «албанизации Косова», т. е. специфическая система образования и воспитания. Занятия в школах и университете велись преимущественно на албанском языке, по албанским учебникам и приглашенными учителями и профессорами из Тираны. Государственные программы игнорировались, однако финансирование среднего и высшего образования велось за счет федерального бюджета. Например, к концу 1990-х годов КиМ по количеству студентов превосходило даже республики СФРЮ: на 1 тыс. населения край имел на 14 % больше студентов, чем в среднем по стране. Причем 80 % студентов были албанцами[400]. Приштинский университет, открытый в 1970 г., готовил «албанологов» в таком количестве, которое не требовалось стране.

В-четвертых, это менталитет албанцев, их специфическое социальное иждивенчество, стремление к постоянной миграции и поиску лучшего места, а также криминализация политической и экономической сфер на занимаемом пространстве[401].

Руководство Сербии пыталось использовать разные методы урегулирования ситуации в крае в 1980-е годы. Периоды введения военного положения сменялись периодами разработки новых программ решения «проблемы Косова», которые включали в себя или экономические меры, такие как преодоление замкнутости края, изменение его экономической структуры, укрепление материальной основы самоуправления, или политические — попытки формирования единства на классовых, а не на национальных основах.

Например, в соответствии с общеюгославской программой по Косову и Метохии, принятой в декабре 1987 г., было решено продолжить работу по созданию условий для опережающих темпов экономического развития края, а также принять соответствующие меры по развитию культуры и образования. В Скупщине СФРЮ был образован постоянный орган для наблюдения за осуществлением этой программы[402]. Неоднократно рассматривались вопросы преодоления замкнутости края, изменения структуры его экономики, укрепления материальной основы самоуправления, создания современной инфраструктуры, усиления социальных гарантий для населения со стороны государства, осуществления гарантий конституционной законности для всех жителей автономного края. В том же 1987 г. была принята программа по предотвращению выселения сербов и черногорцев из края.

Однако ни одна из предпринятых мер не дала ожидаемых результатов. В конце 1980-х годов ситуация в крае резко обострилась. Когда же руководство Союза коммунистов Сербии сменило руководителей краевого комитета СК Косова, среди которых был будущий оппозиционер Азем Власи[403], в Приштине и других городах прошли демонстрации протеста. В феврале 1989 г. началась забастовка шахтеров, выступавших против исключения А. Власи из ЦК СКЮ. События в крае вызвали огромный резонанс в стране. В Любляне поддержали требования шахтеров, в Сербии — осудили, потребовав от правительства серьезных мер. 3 марта 1989 г. Президиум СФРЮ ввел в крае комендантский час.

Пути поиска выхода из ситуации убедили руководство Сербии в том, что только централизация власти и упразднение ряда полномочий краевой администрации смогут нормализовать ситуацию. Серьезной критике подверглись равноправные отношения между республикой и краями. Доминирующей становилась точка зрения, согласно которой Конституция 1974 г. ослабила Сербию, лишила ее права на собственное государство. В результате в Сербии развернулась кампания за правовое территориальное и административное единство республики, за сокращение прав автономных краев. Скупщина Сербии в марте 1989 г. приняла поправки к Конституции Сербии, а 28 сентября 1990 г. — новую Конституцию Сербии, которая была встречена в штыки в КиМ, поскольку серьезно снижала уровень автономии края. В ответ на эти изменения «большое число государственных служащих из числа албанцев в Косове подали в отставку». В то же время «другие были уволены и заменены лицами из других частей Сербии»[404].

Изменения в статусе Космета вызвали в крае широкие демонстрации и стычки с полицией. «В январе 1990 г. в демонстрациях уже участвовали около 40 тыс. албанцев. С этого времени выступления албанцев стали приобретать массовый характер. Введенные в край военные подразделения и полиция силой пытались удержать порядок в ряде городов. Были жертвы как со стороны демонстрантов, так со стороны полиции. Реакция в стране на эти события была разной. Если в Белграде тысячи студентов скандировали: "Не отдадим Косова", то Словения была возмущена поведением Белграда и отозвала из Косова своих полицейских, которых встретили в республике как героев. В Сараеве и Загребе было заявлено, что в Косове нарушаются права человека»[405]. Нагнетание напряженности и конфликтности было очевидно для всех.