На конференции в Крыму
На конференции в Крыму
В 7.30 утра 3 февраля 1945 года наш С-54 приземлился на аэродроме Саки на западном побережье Крымского полуострова. На летном поле для приветствия прилетающих американских и английских делегаций выстроился почетный караул и военный оркестр. Когда мы спустились по трапу с борта самолета, нас встретили комиссар иностранных дел В. М. Молотов, его заместитель А. Я. Вышинский, маршал авиации С. А. Худяков, адмирал Н. Г. Кузнецов, генерал армии А. И. Антонов, послы А. А. Громыко и Ф. Т. Гусев. Русские установили три большие палатки, где стояли столы со стаканами горячего сладкого чая с лимоном, бутылками водки, коньяка, шампанского, тарелками с икрой, копченой осетриной и семгой, сыром, вареными яйцами, черным и белым хлебом. Мы надолго запомнили оказанный нам русскими в то раннее утро на аэродроме теплый прием.
Самолет президента «Священная корова», эскортируемый шестью истребителями Локхид «Лайтнинг», совершил посадку примерно через час. Часть сопровождавших президента лиц вышли из самолета, но сам Рузвельт остался на борту, поджидая прибытия премьер-министра Великобритании. Когда через полчаса самолет премьер-министра произвел посадку, Черчилль тут же направился к самолету президента. Рузвельта специальным лифтом спустили на землю и усадили в «виллис». Молотов подошел к двум западным руководителям и представил им членов советской делегации. Затем оркестр исполнил американский, английский и советский национальные гимны. Черчилль курил очередную восьмидюймовую сигару, а президент обратился к стоявшему рядом со мной Молотову и поблагодарил за великолепное исполнение оркестром американского гимна.
После того как почетный караул совершил свой церемониальный марш, президента пересадили с «виллиса» в лимузин, и караван автомашин отправился в длинный путь к Ялте.
Сидя в автомашине вместе с адмиралом Леги и послом Гарриманом, я смотрел в окно на расстилавшиеся по обе стороны дороги безлесые ровные поля и был поражен их сходством с нашими равнинами. Тяжелое впечатление на нас всех произвели жестокие следы разрушений.
Примерно в 6 часов вечера мы подъехали к Ливадийскому дворцу, расположенному в двух-трех километрах от Ялты.
Английская делегация разместилась в Воронцовском дворце в Алупке. Советская делегация остановилась в Юсуповском дворце в Кореизе.
Все пленарные заседания глав правительств проводились в Ливадийском дворце, начинались они в 16.00 и заканчивались в 20.00 или даже позднее. Совещания ми-истров иностранных дел, начинавшиеся в полдень, велись нередко в месте расположения каждой делегации.
Хотя я не присутствовал на совещаниях руководителей военных штабов трех держав, в тех случаях, когда решения американских начальников штабов касались политико-дипломатических вопросов, меня, естественно, ставили известность.
В Ялте я знал, например, о сильном давлении, которое оказывали американские военные руководители на президента Рузвельта, добиваясь вступления России в войну на Дальнем Востоке. В то время атомная бомба все еще оставалась неизвестным фактором, а наша неудача в Арденнском сражении была свежа в памяти всех нас. Мы еще не форсировали Рейн. Никто не знал, как долго продлится война в Европе, как велики будут потери.
Накануне нашего отъезда в Ялту Объединенный комитет начальников штабов прислал в государственный департамент копии документов относительно русского участия в войне против Японии. В этих документах говорилось: «…мы хотим вступления России в войну в самые возможно кратчайшие сроки, совместимые с ее способностями начать наступательные операции, и готовы предложить максимальную поддержку, какая только возможна без нанесения ущерба нашим основным усилиям против Японии…»
Когда государственный секретарь К. Хэлл находился в Москве в октябре 1943 года, Сталин заявил, что Россия вступит в войну против Японии, а через несколько недель на Тегеранской конференции он сделал подобное же заявление президенту США и премьер-министру Великобритании.
До этого момента маршал Сталин ничего не говорил о точном времени или условиях вступления России в войну против Японии.
Затем в октябре 1944 года во время пребывания в Москве Черчилля, обсуждавшего с советским руководителем европейские дела, посол США А. Гарриман и наш военный атташе генерал Джон Р. Дин обсудили со Сталиным дальневосточную проблему. Сталин сказал, что Советский Союз вступит в войну против Японии через три месяца после окончания войны с Германией, но вначале необходимо будет достичь соглашения с Китаем.
Вскоре после прибытия в Ялту Рузвельт провел ряд совещаний со Сталиным по вопросу вступления России в войну против Японии. Большинство членов американской делегации об этих переговорах ничего не знали, на пленарных заседаниях «Большой тройки» и на встречах министров иностранных дел этот вопрос не обсуждался. Примерно в середине Ялтинской конференции Гарриман и Гопкинс сообщили мне, что президент поручил им проинформировать меня о переговорах по этому вопросу, которые проходили между ним и Сталиным.
Среди прочих вещей мне рассказали, что Сталин дал ясно понять, что для вступления Советского Союза в войну против Японии должны быть выполнены некоторые политические условия, которые необходимы русским на Дальнем Востоке. Без этих условий, подчеркнул Сталин, советский народ и Верховный Совет СССР не поймут, почему СССР вступает в войну на Дальнем Востоке.
11 февраля маршал Сталин, премьер-министр Черчилль и президент Рузвельт подписали «Соглашение трех великих держав по вопросам Дальнего Востока».[222]
Этот сверхсекретный документ не упомянут в протоколе Ялтинской конференции. Он был отвезен в Вашингтон и хранился в личном сейфе президента. Лишь немногие из ближайших советников президента знали о его существовании. Опасались, что, если о нем будет знать слишком много людей, сведения о нем могут просочиться в Японию, которая тогда может сорвать планы союзников, предприняв нападение на Советский Союз, прежде чем советские войска будут переброшены на Дальний Восток.
Китайцы об этом соглашении в то время уведомлены не были, поскольку имелись сомнения в отношении сохранения секретности в Чунцине.[223] В Ялте Сталин сообщил Рузвельту, что русские начнут переброску дивизий через Сибирь, но это необходимо делать в строжайшей тайне. Поэтому президент согласился, что он разъяснит китайцам принятое решение только после завершения перевозки войск.
Один из моих друзей в английском правительстве рассказал мне, что Иден пытался убедить премьер-министра не подписывать соглашение, поскольку тот не присутствовал на основных переговорах, а сам вопрос носит сложный характер. Однако Черчилль заявил, что все позиции Британской империи на Дальнем Востоке могут оказаться под угрозой. Он собирается поставить свою подпись, чтобы Великобритания могла остаться на Дальнем Востоке. При этом он добавил, что питает глубокое доверие к президенту Рузвельту и может полностью положиться на его суждение в этом вопросе.
Поручение выяснить условия, необходимые для вступления России в войну на Дальнем Востоке, было дано президентом Рузвельтом и военным министерством США американскому послу в СССР А. Гарриману, который отвечал за координацию всех наших военных и гражданских дел в Москве. Когда Гарриман прибыл в Ялту, он, как я понял, уже имел определенное представление о том, что требуется для вступления русских в войну с Японией. Соглашение о Дальнем Востоке было тщательно подготовлено и не являлось импульсивным решением, принятым в Ялте, потому что, как утверждают некоторые, президент Рузвельт устал и хотел избежать дальнейших споров.
Значительная доля критики по адресу этого соглашения связана с секретностью, окружавшей как переговоры о нем, так и конечный документ. Следует, однако, иметь в виду два момента. Президент должен был вести переговоры по этой проблеме почти в одиночку, потому что Сталин — я в этом убежден — отказался бы принимать какие-либо обязательства о вступлении в войну на Тихом океане в присутствии большой группы участников конференции. Во-вторых, склонность русских к секретности и даже личной дипломатии в данном случае была обоснованно вызвана чисто военными соображениями. Война приближалась к своей кульминационной точке как в Европе, так и на Тихом океане, и любой риск возможного раскрытия столь далеко идущих военных планов был чреват серьезной опасностью.
Подписание президентом соглашения по вопросам Дальнего Востока было продиктовано военными соображениями первостепенного значения. Американские военные руководители настаивали на участии Советского Союза в войне против Японии. Военный министр Г. Стимсон так изложил позицию армии США в отношении войны с Японией, хотя был уже июль 1945 года:
«Как мы понимали ситуацию в июле, существовала весьма реальная возможность того, что японское правительство может решиться оказывать сопротивление до конца во всех находящихся под его контролем районах Дальнего Востока. В этом случае союзники столкнутся с гигантской задачей уничтожения вооруженной силы численностью в пять миллионов человек и пяти тысяч самолетов с летчиками-самоубийцами, принадлежащих к расе, которая уже достаточно наглядно продемонстрировала свою способность сражаться буквально насмерть.
Стратегические планы наших вооруженных сил о разгроме Японии по состоянию на июль были составлены без учета атомной бомбы, которая еще не была испытана в Нью-Мексико. Мы планировали осуществлять усиленную блокаду на море и в воздухе и значительно усилить стратегическую бомбежку летом и ранней осенью, за которыми 1 ноября 1945 года должно было последовать вторжение на южный остров Кюсю. Затем за этим должно было последовать вторжение на главный остров — Хонсю весной 1946 года. Общая численность военных и военно-морских сил, участвующих в этом грандиозном плане, была порядка 5 миллионов человек, а если включить всех косвенно связанных с нею — то и того больше.
…Мы подсчитали, что если нам придется претворять этот план в жизнь, то основные военные действия закончатся, самое раннее, в конце 1946 года. Мне сообщили, что такие операции могут потребовать только от одних американских вооруженных сил более одного миллиона убитых и раненых. Дополнительные крупные потери, по-видимому, понесут также наши союзники, и все это, разумеется, если наша кампания будет успешной и если, судя по прошлому опыту, потери противника значительно превысят наши собственные…»
На высокопоставленном совещании в Белом доме буквально накануне открытия 25 апреля 1945 года конференции в Сан-Франциско[224] президент Трумэн, военные руководители и я обсуждали ход выполнения Советским Союзом решений Ялтинской конференции, связанных с положением на Балканах. На этом совещании военные представители США просили сохранять выдержку в отношениях с Советским Союзом, поскольку они опасались, что конфликт поставит под угрозу вступление русских в войну на Дальнем Востоке.
Даже на Потсдамской конференции, после взрыва атомной бомбы в Лос-Аламосе 16 июля, военные продолжали настаивать, чтобы Советский Союз принял участие в войне на Дальнем Востоке. Как в Ялте, так и в Потсдаме у военных штабов особенное беспокойство вызывала дислоцированная в Маньчжурии японская армия. Описываемая как цвет японских сухопутных войск, эта самостоятельная группировка войск со своим собственным командованием и индустриальной базой считалась способной продолжать войну даже после захвата островной Японии если Россия не вступит в войну и не начнет военных действий против этой армии.
Считаясь с этим, военные советники президента настойчиво настаивали на вступлении русских в войну. Если японцам придется повернуть часть своих сил, чтобы встретить наступающих с севера русских, наши потери значительно уменьшатся. Президента Рузвельта обвиняли также в том, что он согласился в Ялте на русское присутствие в Северной Корее. Фактически же вступление советских войск в северную часть Кореи было согласовано после Ялтинской конференции с американским военным командованием как часть мероприятий по обеспечению капитуляции японских войск.