Что случилось в Крыму?

Что случилось в Крыму?

Мы не знаем, что рассказывал Л. Н. Толстой в 1990 г. Однако в 2001 г. он дал интервью, из которого вырисовывается совершенно другая картина. По его словам, когда Ю. В. Андропов решил съездить в «Дубраву-1», службе Госохраны Крыма было поручено подготовить там «места его остановок во время прогулок. Лесники и сотрудники КГБ за несколько дней сделали и установили на двух полянах деревянные лавки и покрыли их пледами. Да и места подобрали такие, где не было сильных сквозняков, тени и влажности»[1733].

С интервью Л. Н. Толстого перекликается интервью бывшего заместителя начальника охраны Ю. В. Андропова подполковника Бориса Клюйкова. Он сообщил, что когда осенью 1983 г. на даче в горах Юрий Владимирович побывал на рыбалке и после этого решил посидеть на берегу горной реки, то сидел на обыкновенном деревянном стуле, причем тепло одетый и с наброшенным на плечи пледом[1734].

«В тот день, – читаем мы в интервью Л. Н. Толстого, – Андропов в армейской накидке и с пледом провел на полянах и в резиденции «Дубрава-1» несколько часов. При этом был очень задумчив. В «Дубраве-1» накрыли скромный обед. Юрий Владимирович произнес тост за хорошую прогулку, мы выпили по бокалу шампанского. Причем сам Андропов не пил. Потом уехали обратно»[1735].

Таким образом, история с гранитной или мраморной скамейкой по меньшей мере требует доказательств. На сегодняшний день это лишь версия, находящаяся в противоречии с другими фактами.

Но самое главное в другом. Независимо от того, была скамейка гранитной или мраморной, она не могла иметь никакого отношения к флегмоне, якобы появившейся «на следующий день» у Ю. В. Андропова.

Поскольку не все читатели имеют медицинское образование, откроем Большую медицинскую энциклопедию. Из нее явствует, что флегмона (от греч. phlegmone – жар, воспаление) – это гнойное воспаление клетчатки, возникающее в результате проникновения в нее микроорганизмов[1736].

Поэтому флегмона – это не следствие простуды, как уверяет в своих воспоминаниях академик Е. И. Чазов, а результат заражения.

Следовательно, и поездка в горы, и гранитная скамейка понадобились главному кремлевскому врачу не для объяснения ухудшения состояния здоровья Ю. В. Андропова, а для сокрытия причины его заражения. И очень странно, если не сказать подозрительно, что такой осторожный человек, как генерал В. Ф. Грушко (а его, казалось бы, никто не тянул за язык), счел необходимым принять участие в распространении этой дезинформации.

Поскольку Е. И. Чазов попытался скрыть факт заражения генсека, в поисках причины этого обратимся к литературе.

Как говорится к Большой медицинской энциклопедии, «проникновение микробов в клетчатку происходит чаще всего при открытых повреждениях, реже – путем гематогенного заноса из септического очага»[1737]. Флегмона может иметь и постинъекционный характер: «в большинстве случаев» это «связано с внесением в ткани человека микроорганизмов при недостаточной стерилизации (особенно при кипячении) шприцов, инъекционных игл, лекарственных препаратов»[1738]. Бывает, что флегмона возникает в результате «введения высококонцентрированных лекарственных растворов, которые способны вызывать в месте инъекции зону асептического некроза». Особенно это касается тех случаев, когда «лекарственное вещество, предназначенное для мышечного введения, ошибочно вводится подкожно»[1739].

Для понимания характера флегмоны очень важно знать место ее нахождения. В своих мемуарах Е. И. Чазов полностью обходит этот вопрос стороной, и только из его интервью журналу «Коммерсант-власть», которое он дал весной 2001 г., мы узнали, что гнойник возник Ю. В. Андропова на спине[1740].

И хотя Ю. В. Андропов отдыхал не в районном, а в кремлевском санатории, и его обслуживали самые лучшие медицинские работники, можно допустить, что заражение генерального секретаря и возникновение у него гнойного воспаления было следствием чьей-то халатности или непрофессионализма. Можно допустить и то, что именно эту халатность или непрофессионализм пытался с помощью «гранитной скамейки» скрыть Е. И. Чазов, чтобы таким образом переложить ответственность за это с медицинского персонала 4-го управления, которое он возглавлял, на охрану генсека, которая находилась в ведении 9-го управления.

Однако все остальное очень трудно списать на халатность и непрофессионализм.

Любое заболевание имеет так называемый «инкубационный период». В связи с этим необходимо учитывать, что различаются четыре вида флегмоны: а) серозная, б) гнойная, в) гнилостная и в) некротическая[1741].

«Флегмона, – говорится в Большой медицинской энциклопедии, – начинается с развития серозного воспаления», которое затем превращается в гнойное, а при определенных условиях и в гнилостное. В результате этого «возникают мелкие диссеминированные участки некроза», «которые в последующем сливаются в обширные очаги некрозированной клетчатки», что свидетельствует о появлении некротической флегмоны[1742].

Таким образом, флегмона проходит в своем развитии четыре этапа. И хотя этот процесс может развиваться с разной скоростью, он измеряется не часами, а днями[1743].

А поскольку возникновение и развитие флегмоны сопровождается ухудшением состояния человека («повышается температура», появляются «озноб и тахикардия», «наблюдается местная гипертермия»)[1744], то появление у Ю. В. Андропова озноба во время поездки в горы означает, что к этому времени его заражение уже произошло. Поэтому вызывает удивление, что медицинский персонал (и лечащий врач в том числе), если верить Е. И. Чазову, обнаружил флегмону только на следующий день после поездки в горы.

Но дело не только в этом. Возникает другой вопрос: сколько же времени прошло от обнаружения флегмоны до экстренного возвращения Е. И. Чазова из Йены?

Если исходить из воспоминаний Е. И. Чазова, он отправился в ГДР только для получения диплома почетного доктора, т. е. примерно на три дня (день приезда, день вручения и день отъезда). Но тогда получается, он пробыл в Йене всего два дня: 29 и 30 сентября. Когда он вылетал из Москвы, Юрий Владимирович чувствовал себя хорошо. Если допустить, что именно в этот день он и отправился в горы, получается, что Евгения Ивановича вызвали в Крым сразу после обнаружения флегмоны[1745].

А «когда рано утром (т. е. 1 октября. – А. О.), – пишет Е. И. Чазов, – вместе с нашим известным хирургом В. Д. Федоровым мы осмотрели Андропова, то увидели распространяющуюся флегмону, которая требовала срочного оперативного вмешательства». После этого Ю. В. Андропов был отправлен из Крыма в Москву[1746].

Некоторое представление о том, в каком состоянии к этому времени находился Ю. В. Андропов, дает интервью Л. Н. Толстого. По его свидетельству, в аэропорт Юрия Владимировича везли «в реанимационной машине». «Трап, отмечает он, – подали не со стороны здания аэропорта, а со стороны летного поля», и «мы под руки завели Андропова в самолет»[1747].

Итак, получается, что около 29 сентября Юрий Владимирович чувствовал себя хорошо, а через день уже не мог ходить. Так быть не могло. Но тогда следует признать, что поездка в горы имела место не около 29 сентября, а намного раньше. И действительно, по свидетельству Л. Н. Толстого, Ю. В. Андропова госпитализировали «через неделю» после этой поездки[1748].

Но тогда следует признать, что флегмона была обнаружена до визита Е. И. Чазова в Йену. В таком случае поездка Ю. В. Андропова в горы не могла не быть согласована с 4-м управлением. Следовательно, сдвинув ее на время своего пребывания в ГДР, Е. И. Чазов тем самым попытался скрыть данный факт.

Но зачем?

Если флегмона была обнаружена на следующий день после поездки в горы, т. е. около 25 сентября, получается, что на протяжении нескольких дней лечащий врач В. Е. Архипов, который якобы отличался такой щепетильностью в отношении медицинской тайны, ничего не делал для того, чтобы остановить развитие флегмоны. В результате она была запущена настолько, что достигла своей крайней, некротической стадии, у больного, по признанию самого Е. И. Чазова, началась гангрена[1749] и к 1 октября он потерял способность самостоятельно передвигаться.

Это уже трудно назвать халатностью.

Но даже если допустить непрофессионализм личного врача Ю. В. Андропова и всего медицинского персонала Нижней Ореадны, где находился генсек, за неделю 4-е управление могло привлечь к его лечению самых квалифицированных специалистов из Москвы.

Правда, Е. И. Чазов пытается создать видимость, что узнал о флегмоне постфактум. Однако если ее обнаружили около 25 сентября, то его обязательно должны были поставить в известность об этом: или личный врач Ю. В. Андропова Е. Е. Архипов, или главный врач санатория, или охрана генерального секретаря.

Можно допустить, что бывшему главному кремлевскому врачу неудобно признаваться, что он не только самоустранился от вмешательства в этот вопрос, но и, оставив своего пациента в тот момент, когда его состояние стало ухудшаться, отправился за границу. Но не менее вероятно, что таким образом он пытался создать себе алиби.

Вспомним, как, уговорив в январе 1982 г. М. А. Суслова лечь на диспансеризацию и санкционировав использование для его профилактического лечения нового лекарства, Е. И. Чазов тоже уехал из Москвы. Что последовало за этим, мы знаем.

Таким образом, если появление флегмоны можно списать на халатность медицинского персонала, то в их действиях после обнаружения флегмоны допустимо искать состав преступления.

Когда 1 октября Ю. В. Андропова доставили в Москву, его сразу же отвезли в Центральную кремлевскую больницу[1750].

«Учитывая, что может усилиться интоксикация организма, – пишет Е. И. Чазов, – в Москве, куда мы возвратились, срочно было проведено иссечение гангренозных участков пораженных мышц. Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что послеоперационная рана не заживала»[1751].

Это свидетельство вызывает много вопросов.

Неужели гангрена страшна только тем, что ведет к усилению «интоксикации организма»? Почему было решено ограничиться только «иссечением гангренозных участков», а не удалением пораженных флегмоной тканей, т. е. удалением порождающих ее микроорганизмов? И какая была связь между «подорванными» «силами организма» и «незаживаемостью» «послеоперационной раны»?

«Мы, – пишет Е. И. Чазов далее, – привлекли к лечению Андропова все лучшие силы советской медицины. Однако состояние постепенно ухудшалось – нарастала слабость, он опять перестал ходить, рана так и не заживала. Нам все труднее и труднее было бороться с интоксикацией»[1752].

Издав в 2000 г. новые воспоминания, Евгений Иванович счел необходимым скорректировать первоначальную версию о болезни Ю. В. Андропова: «В связи с простудой у него развился абсцесс, который оперировал академик В. Д. Федоров. К сожалению, организм потерял сопротивляемость, и ликвидировать гнойный процесс не удалось»[1753].

Даже если бы Евгений Иванович был коновалом, все равно он должен был знать, что «абсцесс» и «флегмона» – это разные виды воспалительного процесса. Если абсцесс представляет собой локализованное воспаление, то флегмона – это воспаление растекающееся. Поэтому для ликвидации абсцесса бывает достаточно его вскрытия и удаления гноя. Что касается флегмоны, то здесь очень важно своевременно остановить процесс ее растекания, процесс расширяющегося поражения ткани клетчатки.

Поэтому, подменив понятие «флегмоны» понятием «абсцесса», Е. И. Чазов попытался нейтрализовать свои первоначальные откровения по поводу того, что произошло с Ю. В. Андроповым в Крыму, и сознательно исказил представление о характере его заболевания.

Зато в своих новых воспоминаниях Евгений Иванович признал, что ухудшение состояния Ю. В. Андропова было связано не с тем, что из-за ослабления организма не удалось добиться заживаемости «послеоперационной раны», а с тем, что не удалось «ликвидировать гнойный процесс».

Как явствует из Большой медицинской энциклопедии, несмотря на то, что флегмона – это растекающееся гнойное воспаление, чаще всего она достигает барьера, за пределами которого ее распространение приостанавливается[1754]. И только в исключительных случаях «наблюдаются прогрессирующие формы флегмоны, при которых воспаление, быстро распространяясь, захватывает обширные участки клетчатки и вызывает тяжелую интоксикацию, а нередко – септическое состояние»[1755].

Получается, что у Ю. В. Андропова флегмона не только приобрела редкую «прогрессирующую форму», но и здесь развивалась по самому худшему сценарию, достигнув «септического состояния».

Причиной этого Е. И. Чазов называет то, что «организм потерял сопротивляемость», т. е. способность иммунной защиты от поражающих клетчатку микроорганизмов.

Но ведь рана не заживала не только потому, что произошло ослабление организма, но и потому, что продолжался гнойный процесс, а гнойный процесс продолжался не только потому, что «организм потерял сопротивляемость», но и потому (и это самое главное), что из него не был удален источник загноения.

Как же тогда можно называть проведенную 1 октября операцию успешной?

Вспоминая о болезни Ю. В. Андропова в 2001 г., Е. И. Чазов признался корреспонденту журнала «Коммерсант-власть» Е. Жирнову: «У него начался сухой некроз. Ему удаляли гноившиеся куски, а они не заживали. Первый раз его оперировали 1 октября 1983 г. Федоров и Малиновский. Не помогло»[1756]

Не будем придираться к стилю. Удаленные куски ткани не могут заживать. Автор интервью, конечно, имел в виду остающуюся после операции рану. Но одно дело, если рана просто не заживала, другое дело, если она продолжала гноиться. Таким образом, в 2001 г. Евгений Иванович признался, что проведенная 1 октября операция на самом деле была неудачной. И неудачными были все остальные хирургические вмешательства, так как не достигали главного – ликвидации источника загноения.

В связи с этим заслуживает внимания еще одно признание Е. И. Чазова: «Погиб он (Андропов. – А. О.) нелепо. Я себя ругаю, что не уследил. У него на спине образовался гнойник. И он не заживал. И начался сепсис, заражение крови, от которого он в конце концов и погиб»[1757].

Если верить этому признанию, а у нас нет никаких оснований ставить его под сомнение, получается, что опубликованное в феврале 1984 г. медицинское заключение было сфальсифицировано с целью сокрытия действительной причины смерти Ю. В. Андропова.

На самом деле Ю. В. Андропов умер не от почечной недостаточности, а от заражения крови. Это уже не подходит под определение «халатность». Но это трудно назвать и непрофессионализмом. Невольно возникает вопрос о преступлении.

И если Е. И. Чазов уверен в своей невиновности, он должен не отмалчиваться, не отделываться возмущением и противоречивыми репликами, а потребовать профессиональной экспертизы истории болезни и лечения Ю. В. Андропова накануне его смерти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.