Первый кризис
Первый кризис
В это время в руководстве военными операциями на Востоке произошел первый крупный сбой.
Подспудный конфликт между «дилетантом» Гитлером и «профессиональными военными» — генералами, игравший важную роль в политической эволюции «третьего рейха», с этого момента начинает приобретать важное значение в плане воздействия на ход операций.
Конечно, Гитлер не был профессионалом. Но всю свою жизнь он изучал военное дело. В первые месяцы второй мировой войны его «напор», склонность к риску, его «интуиция» принесли весьма ощутимые успехи.
Но спустя восемь недель после начала Восточной кампании генералы и Гитлер поменялись ролями. Генеральный штаб ОКХ почти единодушно выступал за то, чтобы усилить армии фон Бока и предпринять наступление на узком участке фронта непосредственно на Москву. Гитлер отстаивал ортодоксальное решение по рецептам Клаузевица — методическое уничтожение сил противника на полях сражений, независимо от географических целей и важных в политическом отношении центров. Еще 13 июля он заявил Браухичу: «Не столь важно быстро продвигаться на Восток, как уничтожать живую силу противника», и эта концепция, которой он придерживался на протяжении двух последующих месяцев, полностью совпадала с целями, которые были определены планом «Барбаросса», то есть уничтожение русских войск, находящихся в Западной России, и предотвращение их отступления в глубь советской территории.
Внешне задача выглядела простой, но исключительно сложной по существу и ускользавшей от решения. После первых радужных успехов натиск вермахта начал слабеть и темпы наступления замедлились.
В середине июля линия фронта шла с севера на юг от Нарвы, на границе Эстонии, до устья Днестра, на Черном море. Но в центре фронт с двумя гигантскими зловещими выступами напоминал по своей конфигурации отраженную в зеркале букву «S». Танковые корпуса группы армий «Центр», продвигавшиеся к Москве с севера и юга от Минского шоссе, уже достигли Смоленска. Но южнее русская 5-я армия продолжала удерживать передовые рубежи в районе Припятских болот. Это создавало дополнительный фронт протяженностью 240 километров, который проходил вдоль обнаженных флангов группы армий «Центр» и левого крыла южной группировки Рундштедта, приближавшейся к Киеву.
Русский «балкон», угрожающе нависший над немецкими коммуникациями, сковывал свободу действий сразу двух групп немецких армий. К тому же русские, не теряя времени, полностью использовали свой необычный дар импровизации, которая неоднократно выручала и будет выручать их в этой войне с Германией. Под руководством командующего 5-й армией генерала М. И. Потапова они энергично восстанавливали боеспособность измотанных боями полков и бригад, закладывали базу для партизанского движения и активно использовали единственный оставшийся у них маневренный род войск — кавалерию.
5-я армия и собравшиеся вокруг нее части были наиболее крупным соединением, но было немало и других советских частей, продолжавших вести боевые операции в тылу у немцев, даже если (в отличие от 5-й армии) они были полностью отрезаны от главного фронта. Гарнизоны в Орше и Могилеве, укрывающиеся в лесах многочисленные группы пехотинцев (некоторые из них в районе Минска и Вильнюса), балтийское побережье вплоть до Таллина и западнее — продолжающееся сопротивление всех этих «очагов» придавало вес аргументам тех генералов, которые считали, что вермахт опасно распылил свои силы.
В целях сосредоточения разбросанных соединений и установления четкого приоритета оперативных задач 19 июля ОКВ издало директиву № 33.
В ней отмечалось, что «группе армий “Центр” потребуется значительное время для ликвидации сильных боевых групп противника, продолжающих оставаться между нашими подвижными соединениями», и выражалось недовольство, что северный фланг группы армий «Юг» скован действиями 5-й армии и продолжающейся обороной Киева. Поэтому «цель дальнейших операций должна заключаться в том, чтобы не допустить отхода крупных частей противника в глубину русской территории и уничтожить их».
Для этого провести следующие мероприятия:
концентрическим наступлением группы армий «Юг» уничтожить 12-ю и 6-ю армии противника;
посредством наступления в тесном взаимодействии войск южного фланга группы армий «Центр» и северного фланга группы армий «Юг» разгромить советскую 5-ю армию;
группа армий «Центр» будет вести дальнейшее наступление на Москву силами пехотных соединений. Ее подвижные соединения, которые не будут участвовать в наступлении на юго-восток (то есть против 5-й армии), должны помочь группе армий «Север», наступающей на Ленинград, прикрыв ее правый фланг и перерезав коммуникации между Ленинградом и Москвой;
группа армий «Север» продолжит наступление на Ленинград, как только 18-я армия войдет в соприкосновение с 4-й танковой группой, а ее восточный фланг будет надежно прикрыт 16-й армией. При этом группа армий должна овладеть военно-морскими базами в Эстонии и предотвратить отход советских частей из Эстонии на Ленинград.
Довольно ясно. Директива фактически была приказом группе армий «Центр» остановиться (с учетом огромных расстояний «наступление» одной пехотой ничего не значило), пока не будет обеспечена безопасность ее флангов.
Дело в том, что главное командование сухопутных войск (ОКХ) и верховное главнокомандование вооруженных сил (ОКВ) были поражены неистощимой мощью русских армий. Для генералов в штаб-квартирах ОКХ и ОКВ неестественные изгибы линии фронта, донесения о боях в глубоком тылу вклинившихся немецких армий, нарастающее партизанское движение выглядели не только чем-то необычным, но и опасным. Группа армий «Центр» была значительно сильнее остальных групп, и ей полагалось расколоть советский фронт на две части. Однако, несмотря на ее стремительное продвижение и успешное завершение операций по окружению, противник сохранил координированное управление войсками и оказывал столь же упорное сопротивление, как и в начале кампании.
Немцы были поражены тем, что столкнулись с противником, продолжающим борьбу даже после окружения, о чем единодушно свидетельствуют все немецкие донесения и отчеты о боях в этот период.
«Русские не ограничиваются противодействием фронтальным атакам наших танковых дивизий. В дополнение к этому они ищут любую удобную возможность, чтобы ударить по флангам наших танковых прорывов, которые в силу необходимости оказываются растянутыми и относительно слабыми. В этих целях они используют свои многочисленные танки. Особенно настойчиво они пытаются отсечь наши танки от наступающей за ними пехоты. При этом русские, в свою очередь, нередко оказываются в окружении. Положение подчас становится таким запутанным, что мы, со своей стороны, не понимаем: то ли мы окружаем противника, то ли он окружил нас».
Постоянным источником беспокойства главного командования сухопутными войсками служил также значительный отрыв танковых групп Гота и Гудериана от поддерживающих их пехотных дивизий. Моторизированных пехотных частей немцам не хватало, а имеющаяся мотопехота действовала вместе с танками в авангарде бронированных клиньев. Основная масса пехотных дивизий двигалась пешком, их тыловое хозяйство полагалось на гужевой транспорт, и темпы были невысокими. 17 июля авангарды 4-й армии фон Клюге все еще находились в Витебске, а 9-я армия генерал-полковника Штрауса еще не переправилась через Западную Двину. Но танки Гота уже вышли к северо-востоку от Смоленска, а передовые танковые дивизии Гудериана достигли Десны.
Помимо Гота и Гудериана было немало других генералов, ратовавших за бросок танковых дивизий на Москву. Командующий группой армий «Центр» фон Бок также разделял это намерение. Но с учетом того, что мы сейчас знаем о силе советских армий даже на тот момент и планировавшемся ими контрударе, нет никаких оснований считать, что такой бросок увенчался бы успехом. Это была бы гигантская авантюра, о которой с определенностью можно сказать лишь одно — она приблизила бы конец войны.
Сам Гитлер, как это нередко было, занимал двойственную позицию. Нет сомнений в том, что он приветствовал поддержку тех генералов, которые разделяли его желание воздержаться от наступления на советскую столицу на узком фронте. Но он не собирался соглашаться с их рекомендациями ограничить масштабы операций. Командующий группой армий «Юг» фон Рундштедт в то время предлагал приостановить операции на центральном и южном секторах фронта и сосредоточить силы против Ленинграда, чтобы очистить от советских войск Балтийское море и соединиться с финскими войсками до зимы. Но Гитлер верил, что, создав сильные, мобильные группировки на севере, где Ленинград должен быть «изолирован» и «оставлен позади», и на юге, танковые армии стремительным броском сомкнут клещи позади советской столицы, окружив стальным кольцом и Москву, и все упорно сражавшиеся на подступах к ней армии маршала Тимошенко. Это будут «супер-Канны», величайшая битва на уничтожение в истории человечества. Таким образом, в последнюю неделю июля и в ОКХ, и в ОКБ общее мнение свелось к тому, что наступление группы армий «Центр» должно быть приостановлено. Однако через несколько дней после появления директивы № 33 события на фронте сделали устаревшими содержавшиеся в ней выводы.
* * *
Первоначальное намерение русских заключалось в создании линии обороны от Витебска на юг до Днепра, а затем вниз по левому берегу реки. Для удержания этого рубежа были выделены новые армии из Резервного фронта под командованием маршала С. М. Буденного. Но фактический распад Западного фронта в последние дни июня заставил Ставку Главного Командования[48] вводить новые соединения в бой по частям. 2 июля все эти армии были переданы в состав Западного фронта, в командование которым вступил нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко.
Тимошенко отчаянно пытался наладить управление войсками и их взаимодействие на своем неустойчивом вогнутом фронте. В его тылу на рубежах Осташков — Ельня — Брянск срочно создавался новый фронт резервных армий.[49] Однако непрерывный трехнедельный натиск наступающего противника был слишком сильным и не позволял создать устойчивый фронт и своевременно сосредоточить войска. В результате русские продолжали нести серьезные потери в живой силе и технике. 6 июля 5-й и 7-й механизированные корпуса были по частям брошены в контрнаступление на лепельском направлении против дивизий Гота, но после упорных трехдневных боев потерпели поражение и отступили. Вечером 15 июля немцы ворвались в Смоленск, оттеснив дивизии 16-й армии генерала Лукина, имевшей приказ ГКО об обороне этого города. В районе Могилева большая часть соединений 13-й армии оказалась в окружении. Тем не менее русские продолжали сражаться с неукротимым героизмом, который вызывал восхищение даже у Гальдера, и их «дикое упорство», на которое он будет часто сетовать в своем дневнике, постепенно подтачивало вооруженную мощь вермахта.
Накал боевых событий, тяжело сказывавшийся на немецких войсках и материальной части, резко отличался от «маневров с боевыми патронами» летом 1940 года на Западном фронте. Но если эта ожесточенность боев была для немцев чем-то новым и тревожным, то для русских положение складывалось критически.
К исходу 15 июля танковые дивизии Гота, стремительно наступавшие из района Витебска в обход Смоленска с севера, вышли в район Духовщины — Ярцево и повернули на юг навстречу дивизиям 2-й танковой группы Гудериана, в то время как южнее Смоленска немецкие танковые корпуса захватили Быков и продвинулись до слияния рек Сож и Остер в районе Рославля. 18 июля мотоциклисты 10-й танковой дивизии вышли к Ельне, и после двенадцатичасового боя на следующий день дивизия овладела городом. Все советские армии между танковыми группировками Гота и Гудериана оказались втянутыми в огненный водоворот битвы, разгоревшейся вокруг Смоленска.
С окружением советских армий в районе Смоленска и захватом Ельни Гудериану казалось, что он создал благоприятные предпосылки для стремительного броска на Москву, на которые надеялись Бок, Гальдер и сам главнокомандующий сухопутными войсками Браухич.
Возможно, Гитлер делился своими мечтами о «супер-Каннах» лишь с узким кругом приближенных лиц, но он не делал секрета из своей неприязни к идее фронтального наступления на советскую столицу и подчеркивал это уже после принятия директивы № 33. «…В настоящий момент, — писал Гальдер 23 июля, — Москва фюрера совершенно не интересует, а все его внимание приковано к Ленинграду…»[50] Самое большое, что мог добиться Браухич, — это разрешение отложить выполнение директивы № 33, потому что «…механизированные соединения группы армий “Центр”, которым фюрер поставил задачи, нуждаются в 10—14-дневной передышке, чтобы восстановить свою боеспособность».
С 1945 года взгляды поборников тезиса, что вермахту следовало еще в июле предпринять стремительное наступление на узком фронте на Москву, пользовались беспрепятственным хождением. Всегда легче превозносить достоинства гипотетической альтернативы, чем оправдывать неутешительную реальность. К тому же все противники этого удара в центре фронта мертвы. У Кейтеля, Йодля, Клюге и у самого Гитлера не было времени для опубликования оправдательных мемуаров. Беспристрастное изучение фактов показывает, каким опасным было в тот момент положение немецких войск. Немцам удалось перебросить за Днепр не более десяти дивизий, и эти дивизии продвинулись в восточном направлении еще километров на 180. Главные переправы в Орше и Могилеве все еще находились в руках русских и удерживались русскими гарнизонами, не уступавшими по численности немецкому головному эшелону, а к северу и югу немецкого клина четыре советские армии имели достаточно сил, чтобы охватить и подрубить его основание. К тому же немецкое снаряжение, и особенно танки и автомашины, нуждалось в ремонте. Немцы испытывали трудности в доставке боеприпасов для дивизионной артиллерии и тем более в переброске на переднюю линию фронта орудий более крупного калибра для штурма укрепленных позиций русских войск, а пикирующие бомбардировщики для этих целей оказались неудовлетворительной заменой.
Фактически в эти дни «линия жизни» войск фон Клюге была натянута до предела; еще более уместно сравнить положение его войск с велосипедистом, балансирующим на натянутом канате. 2-я танковая группа должна была или сохранять поступательное движение — и тем самым равновесие, — или сорваться и полететь вниз. А в это время маршал Тимошенко с двадцатью новыми дивизиями готовился сунуть палку ей в колеса.
То, что русские рассматривали обстановку как крайне опасную, можно судить по тому, что они немедленно бросили имевшиеся у них танковые бригады в бой, вместо того чтобы приберечь их для совместного контрнаступления с развертывавшимися в районе Вязьмы и Брянска резервными армиями. Для Тимошенко, как никогда раньше, было необходимо соединиться с дивизиями, упорно дравшимися в окружении в районе Смоленска, и восстановить оборону по северному Днепру.
Соответственно Тимошенко приказал оперативным группам войск, срочно созданным из дивизий резервных армий в районе Спас-Демянска и Рославля, перейти в контрнаступление, как только они подойдут к месту боев, и дал указание советским частям в Орше, Могилеве и в окрестностях Смоленска пробиваться в южном направлении. Эти удары по тылу и правому флангу противника имели целью уменьшить немецкий нажим на Смоленск и доказательств того, что это русским удалось, долго ждать не пришлось. 22 июля Гудериан доложил, что «все части 46-го танкового корпуса в настоящее время ведут бой и на некоторое время скованы», а от 47-го танкового корпуса «…пока ожидать больше нечего». Чтобы дополнить концентрический нажим на немецкий клин русские войска, окруженные в Смоленске, начали яростные контратаки. Город непрерывно обстреливался, и немцы не могли пользоваться ни шоссе, ни железной дорогой. 17-я танковая дивизия, переброшенная сюда из-под Орши, была втянута в тяжелые бои, ее командир генерал Риттер фон Вебер был смертельно ранен.
Первым результатом этих атак был выход на восток значительной части русских дивизий, окруженных под Смоленском. По меньшей мере пять дивизий вышли в ночь на 23 июля, а 24 июля — остатки еще трех. В это же время русское наступление на Ельню и к северо-западу от Рославля набирало силу. Сводки немецкой 10-й танковой дивизии показывают, что она потеряла треть своих танков. Между Чериковом и Ельней немцы насчитали 18 свежих русских дивизий, и командир 46-го танкового корпуса Витингоф доложил, что русские «атакуют с юга, востока и севера при массированной поддержке артиллерии. Из-за нехватки боеприпасов корпус способен удерживать лишь самые ключевые позиции».
В этот момент, как ни странно, импровизированный характер русского контрнаступления[51] начал оказывать более глубокое воздействие, чем можно было судить по боевым действиям, проходившим с переменным успехом. Впервые регулярные пехотные дивизии 4-й армии фон Клюге оказались втянутыми в сражение за Днепром. К вечеру 25 июля их было три, а через три дня их уже стало девять. И эти части были введены в бой не для того, чтобы сменить 2-ю танковую группу Гудериана, а чтобы подкрепить ее.
Получив подобное подкрепление, 2-я танковая группа должна была бы выиграть любой бой. Но бои, которые ей предстояло вести, по существу, были боями местного значения. Они не были предусмотрены в стратегическом развитии кампании, как она была первоначально запланирована ОКБ. И в этом смысле отчаянные русские атаки «с марша», хотя они и были дорогостоящими и недостаточно спланированными, имели значение, которое в конечном итоге оказалось решающим. Ибо, начав в конце июля бои с целью лишить немцев инициативы на ключевом Западном фронте, русские внесли в немецкие оперативные планы элемент неопределенности — неопределенности в оценке целей и возможностей, — что обострило разногласия в германском верховном командовании.
* * *
27 июля в штаб-квартире командующего группой армий «Центр» фон Бока в Борисове было созвано совещание командующих армиями, на котором был зачитан приказ Браухича. Суть его сводилась к тому, что какое-либо немедленное наступление на Москву или даже Брянск исключалось. В качестве ближайшей задачи была поставлена окончательная ликвидация русской 3-й армии, которая группировалась вокруг Гомеля. Это, по существу, означало, что 2-я танковая группа Гудериана должна была повернуть более чем на 90 градусов и наступать в юго-западном направлении.
Затем, после дальнейшей проволочки, в Борисове состоялось еще одно совещание. 4 августа в штаб-квартиру фон Бока впервые после начала Восточной кампании для заслушивания докладов командующих армиями прибыл сам фюрер.
Гитлер беседовал со своими командирами наедине и поодиночке, так что никто из них не был уверен, что говорили другие, что им было предложено и что они разболтали. Он вызвал к себе начальника оперативного отдела генштаба ОКХ полковника Хойзингера, представлявшего Гальдера, Бока, Гудериана и Гота. Трое последних единодушно высказались в пользу наступления на Москву, но в их ответах была определенная непоследовательность. Бок сказал, что готов наступать немедленно; Гот заявил, что самая ближайшая дата, когда его танковая группа сможет выступить, — это 20 августа; Гудериан утверждал, что его танковая группа будет готова к 15 августа, но просил подкрепления.
Затем Гитлер созвал всех командиров вместе и выступил перед ними с длинной речью. Он объяснил, что первостепенной целью момента является Ленинград. После ее достижения выбор будет лежать между Москвой и Украиной, и он по стратегическим и экономическим соображениям склоняется в пользу последней. По существу, Гитлер исходил из оборонительных предпосылок: захват Ленинграда изолирует русских от Балтийского моря и обеспечит безопасный подвоз железной руды из Швеции; захват Украины даст сырье и сельскохозяйственные продукты, необходимые Германии для длительной войны; захват Крыма ликвидирует угрозу русских военно-воздушных сил нефтеносному району Плоешти. К тому же «…группа армий “Юг”, кажется создала предпосылки для победы в этом районе».
К сожалению, у нас нет записей бесед Гитлера с наиболее близкими ему людьми в то время, но есть основания полагать, что он был серьезно обеспокоен силой русского сопротивления, но он никогда не признался бы в этом профессиональным солдатам. Тень Наполеона витала над его головой, как и над каждым из немецких, офицеров на Восточном фронте, и он был исполнен решимости не поддаваться искушению марша на Москву, пока не создаст (как он считал) надежные стратегические предпосылки.
Единственное высказывание, свидетельствующее о его настроении, — причем весьма примечательное — было сделано на этом же совещании. Отказав Гудериану в просьбе о присылке новых танков, Гитлер сказал: «Если бы я знал, что приведенные в вашей книге данные о мощи русских бронетанковых сил соответствовали действительности, я думаю, что никогда не начал бы эту войну».[52]
* * *
Советское командование сознавало уязвимость бреши в своем фронте, возникшей в результате захвата 1 августа немцами Рославля, но у него не было ни резервных частей, чтобы заткнуть ее, ни транспортных средств, чтобы срочно подбросить подкрепления в этот сектор. В первых числах августа значительная часть окруженных в районе Смоленска советских дивизий с боями вырвалась из окружения около Ермолино и влилась в состав оборонявшихся на этом фронте советских армий. Два немецких танковых корпуса — 46-й и 47-й — по-прежнему были скованы боями на Ельнинском выступе, и, хотя на помощь им были подброшены еще три свежие пехотные дивизии, немцы смогли отвести в тыл для «отдыха» лишь одну танковую и одну моторизованную дивизии.
Таким образом, укрепляя свои позиции в районе Ельни и продолжая непрерывно наносить контрудары, русские прочно удерживали этот ключевой сектор фронта. Южнее 3-я армия и другие советские соединения, входящие в состав нового Центрального фронта,[53] срочно укрепляли позиции на реке Сож, продолжая оказывать давление на подошедшие пехотные части 2-й немецкой армии.
В результате проявленной русскими выдержки немцам не удалось расширить пробитую брешь в районе Рославля. Для этого им необходимо было сперва сломить сопротивление русских в районе Ельни и на реке Сож.
Для такой операции ни у Бока, ни у Гудериана уже не хватало сил. Пробыв два дня в районе Ельни, Гудериан воочию увидел, как под усилившимся натиском советских войск его солдаты были вынуждены покидать свои позиции. Тем не менее он выдвинул план нанесения удара на Москву своими танковыми корпусами из района Рославля в обход Ельни.
11 августа командование группы армий «Центр» было официально извещено, что план генерал-полковника Гудериана (о наступлении на Москву) отклоняется как «совершенно неудовлетворительный».
Бок счел благоразумным «согласиться с отменой плана», однако недовольный Гудериан ответил угрозой эвакуировать плацдарм у Ельни, «который сейчас не приносит пользы и лишь является постоянным источником потерь».
Однако для ОКХ это было неприемлемо.
Пока командующие армиями группы «Центр» вели бесконечные эгоистические споры, произошло два события, которые окончательно похоронили планы немедленного марша на Москву. Во-первых, наступление на Ленинград, начавшееся вскоре после совещания в Борисове, натолкнулось на упорное сопротивление русских. 12–14 августа командование Северо-Западного фронта нанесло контрудар под Старой Руссой и заставило немецкие части отступить. В результате Гот был вынужден спешно перебросить со смоленского направления на помощь Леебу еще один танковый корпус, и, таким образом, группа армий «Центр» лишалась еще трех механизированных дивизий, абсолютно необходимых для крупномасштабных операций. С уходом танковых корпусов на север и юг силы группы армий «Центр» заметно ослабли, и через десять дней (28 августа) Бок пожалуется Гальдеру, что «…возможности сопротивления войск его группы армий подходят к концу. Если русские будут продолжать наступательные действия, то удержать восточный участок фронта будет невозможно».
Но хотя физические возможности для осуществления лелеемой цели — немедленного броска на Москву — быстро иссякали, главное командование сухопутных войск (ОКХ) по-прежнему отстаивало этот план. 18 августа Браухич наконец-то решился представить Гитлеру свои предложения на этот счет. Йодль, как обычно, пошел на попятную и не поддержал Браухича, и Гитлер полностью отверг эти предложения. Фюрер лично написал Браухичу и Герингу пространный ответ, содержавший критику тактики ОКХ и указания о дальнейшей стратегии. Танковые соединения группы армий «Центр», подчеркнул Гитлер, ни разу не сумели полностью окружить противника. Они позволяли себе слишком далеко отрываться от пехоты и «действовать слишком самовольно». Планы будущих операций, изложенные Гитлером ранее в приказе штаба оперативного руководства ОКВ от 21 августа 1941 года, показывают также, что подготовка к захвату Ленинграда отходит на задний план и что максимальные усилия должны быть предприняты на южном участке советско-германского фронта.[54]
С появлением этой директивы план наступления на Москву в центре фронта был официально похоронен. 22 августа Гудериан получил приказ «перебросить боеспособные танковые дивизии в район Клинцы — Почеп» на левый фланг 2-й немецкой армии. Впервые был также изложен замысел наступления части войск группы армии «Центр» в южном направлении во взаимодействии с группой армий «Юг». 24 августа после встречи Гудериана с Гитлером в штабе ОКХ в Восточной Пруссии 2-я танковая группа получила официальный приказ наступать на юг во фланг и тыл киевской группировки советских армий.