Начало наступления на Москву
Начало наступления на Москву
В конце сентября 1941 года, когда отгремели последние залпы в киевском «мешке» и захлопнулись двери товарных вагонов, увозивших русских пленных на запад немцев мучила все та же проблема. Русский медведь был мертв, но не хотел ложиться. Точные сведения о русских потерях едва ли когда-нибудь станут известны но подсчеты ОКВ — 2,5 миллиона человек, 22 тысячи орудий, 18 тысяч танков, 14 тысяч самолетов — не были простым пропагандистским вымыслом, а основывались на сличенных и проверенных специалистами абвера данных из донесений немецких частей. Эти подсчеты почти полностью соответствовали оценкам численности и технической оснащенности Советских Вооруженных Сил, которые эти же специалисты подготовили к началу Восточной кампании. Что же тогда подпирало Красную Армию?
Стратегические задачи, поставленные вермахтом в начале войны, были в основном выполнены: Ленинград был блокирован и изолирован; большая часть Украины была отнята у русских и открыта для немецкой экономики. В Берлине на Бендлерштрассе уже началась работа над проектом плана оккупации, который предусматривал отвод в Германию примерно восьмидесяти дивизий (из которых половину намечалось демобилизовать); военно-оккупационная администрация должна была сохранить в своем распоряжении «сильные мобильные группы в основных промышленных и транспортных центрах; каждая группа, помимо несения обычных оккупационных обязанностей, должна быть способной посылать мобильные боевые отряды в неоккупированный хинтерланд с целью ликвидации любых попыток к сопротивлению, прежде чем они примут опасный характер».
Однако на линии фронта будущее выглядело совсем в ином свете. Немецкие солдаты чувствовали, что находятся в глубине чужой и враждебной страны. Лишь реки нарушали однообразие территории. Днепр, Дон, Миус, Сал, Донец, Оскол, Ока, Сож, Остер, Десна, Сейм. Через эти реки терпеливые саперы вермахта навели мосты, у берегов каждой из них были похоронены их товарищи. За каждой из них скрывался враг, который отступал, но всегда вел огонь. И очень часто дневной бой заканчивался, а русские снова были видны на горизонте, и через цейсовские бинокли можно было различить танки Т-34 с их зловещими, напоминающими капюшоны, скошенными башнями, которые, казалось, заманивали немцев все дальше и дальше на Восток. От сражавшихся рядом с немцами союзников — румын и венгров, которые не считали себя суперменами, в германскую армию начали все чаще проникать настроения обеспокоенности и тревожные рассуждения: что русского всегда приходится убивать дважды; что русских никогда никто не побеждал; что никто, проливший здесь кровь, еще не уходил из России живым. И каждый немец, на каком бы участке фронта он ни воевал, с тревожным чувством страха и восхищения обратил внимание на поведение раненых русских.
«Они не плачут, они не стонут, они не ругаются. Несомненно, есть что-то загадочное, что-то непостижимое в их суровом, упорном молчании».
Как будто преисполненные злобной решимостью принудить своих врагов проявить слабость, немцы не оказывали медицинской помощи военнопленным и свели их рацион до минимума.
Тревожное чувство, что им приходится сражаться против противника почти сверхъестественной силы и стойкости, было широко распространено среди немецких солдат, особенно в пехоте, и его можно проследить в их письмах и дневниках. Но в главное командование сухопутных войск эти настроения проникли несколько позже. Лишь в конце августа там стали считаться с возможностью зимней кампании — в отличие от полицейских обязанностей оккупационных сил. 30 августа начальник генерального штаба ОКХ Гальдер приказал:
«Ввиду недавних событий, которые, вероятно, сделают необходимыми военные операции ограниченного масштаба даже в течение зимы, оперативному отделу надлежит подготовить докладную записку о зимней одежде, которая потребуется для этой цели. После утверждения начальником генерального штаба ОКХ докладная будет переслана в организационный отдел для принятия необходимых мер».
После победы под Киевом многие генералы в генеральном штабе были склонны считать, что еще одно окружение прикончит русских, и тогда немецкие армии смогут перезимовать в Москве. Только фон Рундштедт был целиком и полностью против подобных планов и рекомендовал остановить войска на Днепре до весны 1942 года Так как это повлекло бы за собой отвод войск на центральном секторе фронта, это было заведомо неприемлемо для Гитлера, а тот факт, что большинство высших генералов — Бок, Клюге, Гот, Гудериан — командовали войсками на центральном фронте (и вынашивали честолюбивые планы), предопределил, что Рундштедт остался в меньшинстве среди своих профессиональных военных коллег.
15 сентября Браухич изложил в штаб-квартире фон Бока план новой операции «Тайфун». В ней должны были принять участие три четверти германских вооруженных сил на Восточном фронте, включая все танковые дивизии (за исключением группы фон Клейста, которой предстояло продолжать операции на Украине). Танковая группа Гепнера была переброшена из-под Ленинграда. Ее намечалось поставить в центре, по обе стороны от нее разместить 9, 4 и 2-ю армии, а на крайних флангах — танковые группы Гота и Гудериана.
Фронт наступления был необычно широк. Между исходными позициями Гота, к северу от Смоленска, и Гудериана, на левом берегу Десны, было около 240 километров. Согласно плану удар танков Гепнера должен был расколоть фронт русских на две части, разбитые остатки русских частей сгруппируются вокруг узлов коммуникаций в Вязьме (которую должен был взять Гот) и Брянске (предназначенном Гудериану).
Как только русские войска, окруженные в этих двух «котлах», будут подавлены, препятствий для прямого наступления на советскую столицу больше не будет.
Для рядового состава фюрер приготовил очередной приказ:
«После трех с половиной месяцев боев вы создали необходимые условия для нанесения последнего мощного удара, который должен сломить врага на пороге зимы».
Усиленной группе армий «Центр»[62] противостояли соединения Западного фронта генерала Конева, Брянского и Резервного фронтов — 13 общевойсковых армий, общая численность их достигала миллиона, но по своему составу и оснащенности эти армии резко отличались друг от друг. Почти во всех соединениях и частях не хватало артиллерии, противотанковых средств, фактор мобильности был очень низок — не хватало автотранспорта и даже лошадей.[63]
С точки зрения технической оснащенности и подготовки эти армии, которые приняли на себя удар в начальной фазе битвы за Москву, являлись, наверное, самыми слабыми из всех советских армий, выходивших на поле боя. Большинство солдат и офицеров были призваны из резерва, не имели боевого опыта и достаточной военной подготовки.
Правда, у советского командования все еще оставался существенный резерв, который содержал часть лучших кадровых войск во всей Красной Армии — армии Дальневосточного фронта генерала Апанасенко. Войска фронта находились в состоянии боевой готовности с 22 июня 1941 года, ожидая нападения японцев. Но дни шли, перерастали в недели и месяцы, благоприятный сезон для ведения боевых действий сократился, и Ставка Верховного Главнокомандования начала рассматривать возможность использования этих хорошо обученных и закаленных в суровом климате войск в критический момент на Западном фронте.[64]
Зная из долголетнего опыта о вероломстве японских милитаристов, которые на протяжении 30-х годов неоднократно внезапно провоцировали вооруженные инциденты и крупные конфликты, советское командование опасалось ослаблять свою оборону на Дальнем Востоке. То, что Сталин наконец дал согласие на переброску части войск из Сибири,[65] объясняется заверениями, полученными Ставкой от разведывательной группы Зорге в Токио, которым Советское правительство, в отличие от советско-японского пакта о ненападении 1941 года, имело веские основания доверять. Еще 25 июня Зорге сообщил о решении Японии выступить в южном направлении на Индокитай, и все дальнейшие разведывательные данные из этого источника указывали на то, что японцы предпочитают легкий захват богатых голландских колоний в Юго-Восточной Азии суровым боям в Монголии.[66] Кроме того, во время вооруженного конфликта с Германией Ставка Верховного Главнокомандования получала исключительно ценную разведывательную информацию еще от двух отдельных разведывательных групп — «Красная капелла» в самой Германии и организации Радо в Швейцарии, имевшей контакт с исключительно ценным швейцарским агентом Люси.
В противоположность русским немецкое командование имело очень слабое представление, что происходит в Москве. Грубые и ставшие болезненно очевидными просчеты в оценке советской мощи вынудили ОКХ воздерживаться от оценок и предположений, за исключением тех, которые основывались на сведениях фронтовой разведки. Пока немцы сохраняли инициативу и обладали значительным военным превосходством на полях сражений, этот недостаток не имел большого значения. Но когда наступление приостановилось и перевес не стал столь ощутимым, отсутствие сведений о реальной силе противника и его намерениях поставило немецкое командование в трудное положение.
В первые месяцы войны советская армейская разведка уступала немецкой. Пленных немцев было не так много, и в ходе длительного отступления советских войск не было ни времени, ни организационных возможностей просеять и проанализировать разведывательные донесения и итоги допросов пленных. Но к осени 1941 года положение изменилось, и к тому же русские начали получать все более обширную и надежную информацию от партизанских отрядов, действовавших в немецком тылу за линией фронта.
Партизанское движение было «четвертым» родом Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне.
Когда первые сведения о действиях партизан достигли Гитлера, он даже приветствовал их: «В этом есть свои преимущества — дает нам возможность уничтожать всех, кто выступит против нас».
Обычно поддержание «порядка» на оккупированных территориях было прерогативой СС, но приказ ОКВ от 16 июля 1941 года вменил это также в обязанность регулярных немецких войск.
Вместо «быстрого усмирения» захваченной территории карательные меры, к которым охотно приступили немцы, разожгли пламя народной войны, и партизанское движение начало быстро расти. Жители сел, деревень и хуторов предоставляли кров и продовольствие партизанам и группам выходивших из окружения русских военных, росла ненависть к захватчикам по мере того, как становилось известным зверское обращение немцев с мирным населением. Особое значение приобрел провозглашенный Сталиным тезис о патриотическом, национальном характере войны против фашистской Германии.
Одновременно советское командование оценило военное значение значительного числа советских людей, оставшихся в тылу немецких войск (по самым минимальным подсчетам, на оккупированных территориях находилось не менее 250 тысяч советских вооруженных солдат и офицеров), и приняло меры к организации и поддержке их. Подготовленные командиры и комиссары забрасывались в тыл, было создано районное командование, налажена дисциплина, организовано снабжение отрядов радиопередатчиками и взрывчаткой.
Реакция немцев была предсказуемой — террор должен быть усилен и стать повсеместным.
Соответственно верховное главнокомандование вермахта отдало приказ:
«За жизнь одного немецкого солдата надлежит подвергать смертной казни от пятидесяти до ста коммунистов (то есть русских). Метод казни должен еще более усиливать ее дисциплинарное воздействие».
Солдатам при расстреле заложников в связи с этим было приказано стрелять ниже пояса в живот, чтобы продлить агонию. В случае, если среди расстреливаемых оказывались дети, которые случайно — из-за малого роста — оставались в живых, «офицер, командовавший похоронной командой, должен собственноручно прикончить их».
Вначале, уверенные в близкой победе, немцы извлекали садистское удовольствие из этих карательных операций. В длительные летние вечера под малейшими предлогами организовывались облавы на людей. Деревню окружали, поджигали, а ее жителей, пытавшихся спастись бегством, как дичь на охоте, расстреливали на улицах. Затем оказалось выгодным грабить дома и жилища, а «сувениры» вместе с сопутствующими фотографиями отсылать своим друзьям в Германию.
Но постепенно немцам становилось ясно, что война быстро не кончится, что их мало, русских много, территория России огромна. Страх и сознание вины вытеснили чувство экзальтации по мере того, как угрюмая ненависть населения и деятельность партизан с каждым днем становились все более ощутимыми.
Таким образом, в двух важных отношениях — стратегическая глубокая разведка и безопасность тыла — русские уже имели важные преимущества над своим противником, которые, поскольку война затягивалась, должны были приносить все более ощутимые выгоды. Но с чисто военной точки зрения в начале Вяземско-Брянского сражения в октябре 1941 года казалось, что война все еще может закончиться к концу текущего года. К началу октября группа армий Бока подготовила танковый удар более мощный, чем в первые дни «Барбароссы». С Украины был дополнительно подброшен 43-й танковый корпус Кемпфа и вместе с 9-й танковой и двумя моторизованными дивизиями придан Гудериану. Хотя фронт наступления равнялся лишь одной пятой фронтовой линии 22 июня, число наступавших танковых дивизий было лишь на три меньше. Всего же вместе с войсками сателлитов общая численность немецких войск на Восточном фронте достигла 207 дивизий — на 41 дивизию больше, чем 22 июня.
На третий день наступления Гудериан отметил: «Русский фронт полностью прорван».
3 октября немецкие танки ворвались в Орел, где все еще по улицам ходили трамваи. В центре танковая группа Гепнера, усиленная дивизиями СС «Рейх» и «Великая Германия», расколола русский фронт надвое, оттеснив часть дивизий Западного фронта на север под удар наступавших армий Клюге и Штрауса. Дальше к северу танковые дивизии Гота, наносившие удар из района Духовщины глубоко вклинились в оборону советских войск и, повернув на юг, вышли к Вязьме, где сомкнулись с дивизиями Гепнера, завершив окружение четырех советских армий.[67] В двух «котлах» оказались окруженными около 500 тысяч человек, которых немцам предстояло ликвидировать.[68] Это была одна из самых быстрых и, как казалось, наиболее эффективно проведенных операций по окружению частей Красной Армии летом — осенью 1941 года. Теперь путь на Москву был широко открыт. В Берлине Геббельс пригласил большую группу иностранных журналистов и объявил, что «уничтожение армий Тимошенко, безусловно, привело войну к завершению».
Несомненно, мало кто в немецкой армии теперь думал о том, чтобы приостановить наступление, прежде чем будет захвачена советская столица. И в этой пьянящей атмосфере предвкушения близкой победы отдельные мелкие предзнаменования остались незамеченными. 7 октября выпал первый снег, который быстро растаял. А из остатков трех советских фронтов был создан Западный фронт во главе с новым командующим.
Его имя, оставшееся не замеченным немецкой разведкой, было Георгий Жуков.