Позиция Англии становится более жесткой
Позиция Англии становится более жесткой
Поскольку английское правительство, казалось, молча потворствует восточной экспансии Германии, Гитлера неприятно удивила резко негативная реакция англичан и предпринятая ими частичная мобилизация вооруженных сил, когда он в сентябре 1938 года «надавил» на Чехословакию. Но после того как Чемберлен уступил его требованиям и активно помог ему навязать немецкие условия Чехословакии, Гитлер сделал вывод, что мимолетная угроза сопротивления была не чем иным, как операцией по спасению лица. В не меньшей степени его ободряла пассивность французов. Поскольку они с такой готовностью предали своих чешских союзников, обладавших наиболее боеспособной армией из всех малых государств Европы,[4] казалось невероятным, чтобы французы пошли на войну ради защиты кого-либо из своих оставшихся союзников в Восточной и Центральной Европе. Поэтому Гитлер посчитал, что он может без всяких опасений завершить в ближайшее время ликвидацию Чехословакии, а затем расширить свою экспансию на Восток.
Вначале он не замышлял выступить против Польши. Польша, так же как и Венгрия, помогла ему создать угрозу Чехословакии с тыла и тем самым добиться капитуляции Чехословакии перед его требованиями.[5] Гитлер был склонен на какое-то время принять Польшу в качестве младшего партнера при условии, что она вернет порт Данциг и предоставит Германии свободный доступ в Восточную Пруссию через «Польский коридор». Даже 25 марта 1939 года он заявил главнокомандующему сухопутными войсками, что «не хочет решать вопрос о Данциге путем применения силы». Но Гитлер изменил своё решение под влиянием неожиданного шага Англии, предпринятого ею после его новой акции в другом направлении.
15 марта 1939 года немецкие войска вступили в Прагу, после того как президент Чехословакии подчинился требованиям Гитлера об установлении «протектората» над Богемией и вытекающей из этого оккупации страны. Осенью 1938 года при заключении мюнхенского соглашения английское правительство взяло на себя обязательство гарантировать целостность Чехословакии против агрессии. Но Чемберлен сообщил палате общин, что, по его мнению, внутренний распад Чехословакии аннулировал эту гарантию и он не считает себя связанным этим обязательством. Однако через несколько дней Чемберлен резко изменил свой политический курс, причем поворот был столь внезапным и далеко идущим, что изумил весь мир. Он неожиданно принял решение блокировать любой следующий экспансионистский шаг Гитлера и 29 марта направил Польше предложение поддержать ее против «любой акции, которая создаст угрозу независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление».[6] Невозможно установить, что решающим образом повлияло на это импульсивное решение Чемберлена — то ли давление со стороны возмущенной общественности, то ли его собственное возмущение и гнев, что Гитлер одурачил его, то ли он был унижен тем, что его выставили дураком в глазах его же собственного народа.
Данная Польше гарантия была наиболее верным способом ускорить взрыв и мировую войну. Гарантия сочетала в себе максимум искушений с явной провокацией. Она подстрекала Гитлера продемонстрировать бесполезность подобной гарантии стране, находящейся вдали от своих западных союзников, делала строптивых поляков еще менее склонными идти ему на уступки и одновременно делала невозможным для него отступить без потери лица.
Единственный шанс избежать войны лежал теперь в том, чтобы заручиться поддержкой Советского Союза — единственной державы, способной оказать непосредственную помощь Польше и, таким образом, сдержать Гитлера. Но, несмотря на срочность положения, английское правительство действовало медленно и неохотно. Чемберлен относился к Советской России с острой неприязнью, а у Галифакса она вызывала сильную религиозную антипатию. Оба они к тому же недооценивали мощь Советского Союза и переоценивали военную силу Польши. Резкая реакция Англии и ее удвоенные усилия по перевооружению потрясли Гитлера, но эффект получился прямо противоположный задуманному. Чувствуя, что Англия становится противницей германской восточной экспансии, и, опасаясь, что, если он замешкается, пути будут закрыты, Гитлер пришел к выводу о необходимости ускорить акции по приобретению «жизненного пространства». Но он видел лишь один путь, как избежать общей войны. Проглотив свою ненависть к социалистическому государству и страх перед коммунизмом, он направил усилия на то, чтобы примириться с Россией и обеспечить ее невмешательство. Это был поворот в политике еще более поразительный, чем перемена политического курса Чемберлена, и такой же роковой по своим последствиям.
Поиск Гитлером путей сближения с Россией облегчался тем, что Сталин уже с заметным подозрением относился к политике западных держав. Возмущение русских тем, как Чемберлен и Галифакс пренебрежительно обошлись с ними в 1938 году, усилилось, когда после вступления гитлеровских войск в Прагу новые предложения Советского Союза о совместном оборонительном союзе были встречены прохладно, хотя в то же самое время правительство Англии поспешило заключить сепаратный договор с Польшей. Зондирующие переговоры о советско-германском соглашении начались в апреле 1939 года, но обе стороны вели их с исключительной осторожностью, ибо взаимное недоверие было велико, и каждая из сторон питала подозрение, что другая сторона, возможно, просто пытается помешать ей достичь соглашения с Англией и Францией. Но очевидная затяжка англо-советских переговоров побудила немцев использовать эту возможность, действовать быстрее и добиваться согласия. Министр иностранных дел Риббентроп вылетел в Москву, и 23 августа 1939 года советско-германский договор о ненападении был подписан.
Предотвратить войну было уже поздно. Гитлер не мог отступить в польском вопросе без серьезного ущерба для своего престижа. К тому же убежденность Гитлера, что английское правительство не рискнет начать явно безнадежную борьбу за сохранение Польши и, по существу, не хочет соглашения с участием России, вновь окрепла благодаря тому, что в конце июля Чемберлен начал с ним конфиденциальные переговоры через своего доверенного советника сэра Горация Вильсона об англо-германском пакте, который «дал бы Англии возможность освободиться от своих обязательств перед Польшей». Советско-германский договор о ненападении в столь поздний час не оказал на англичан того эффекта, на который рассчитывал Гитлер. Напротив, договор разбудил в них «дух бульдога» — слепое упорство, не считающееся с последствиями. В этой ситуации Чемберлен не мог оставаться безучастным зрителем без ущерба для своей репутации и вероломного отказа от данного ранее обещания.
В пятницу 1 сентября 1939 года германские армии вторглись в Польшу. В воскресенье 3 сентября правительство Англии в соответствии с данной им ранее гарантией Польше объявило войну Германии. Шесть часов спустя французское правительство, проявив еще большие колебания, последовало примеру Англии. Не прошло и месяца, как Польша была захвачена. Через девять месяцев большая часть Западной Европы оказалась ввергнутой в пучину войны. И хотя в конечном итоге Гитлер был побежден, освобожденная Европа не была восстановлена в ее прежнем виде.
Германская кампания в Польше была первой демонстрацией и проверкой в боевых условиях теории маневренной войны с комбинированным применением бронетанковых и воздушных сил.[7]
Гитлер начал думать о переходе в наступление на Западе еще до окончательного завершения польской кампании и до своего публичного выступления с предложением о созыве общеевропейской мирной конференции.
Он уже пришел к выводу, что любое подобное предложение едва ли будет позитивно рассмотрено англо-французскими союзниками ввиду их реакции на его вторжение в Польшу. Но в то время Гитлер скрывал свои замыслы от всех, за исключением своих ближайших приспешников. Он держал генеральный штаб в неведении до тех пор, пока не выступил в рейхстаге 6 октября 1939 года с предложением о мире и пока оно не было публично отвергнуто. Тремя днями позже он изложил свои взгляды в пространном меморандуме для главнокомандующих вермахта,[8] где обосновал свое убеждение, что наступление на Западе остается единственным возможным курсом для Германии. Это весьма примечательный документ. В нем он делает вывод, что длительная война с Францией и Англией привела бы к истощению ресурсов Германии и обнажила бы тыл Германии для смертоносного удара со стороны России.
Гитлер считал, что советско-германский договор может обеспечить нейтралитет России лишь до тех пор, пока он отвечает ее целям. Эти опасения вызывали в нем желание путем быстрого наступления навязать мир Франции. Он верил, что, как только Франция выпадет из игры, Англия пойдет на переговоры. Он считал, что в данный момент у него есть силы и технические возможности, чтобы разбить Францию, поскольку Германия обладала превосходством в новых видах оружия, имеющих наибольшее значение. «Наши танки и авиация в настоящее время в техническом отношении не знают себе равных в мире не только как наступательное оружие, но и как средство усиления в обороне. Их оперативные возможности благодаря хорошей организации и четкому управлению используются лучше, чем в какой-либо другой стране». Признавая, что Франция превосходит Германию в более старых видах оружия, особенно в тяжелой артиллерии, он утверждал, что «это оружие не будет играть решающей роли в маневренной войне». Имея технический перевес в современных видах оружия, он полагал, что может также не принимать в расчет тот факт, что Франция превосходит Германию по числу обученных солдат.
Гитлер затем доказывал, что, если он будет выжидать в надежде, что Франции надоест война, «развитие британских вооруженных сил приведет к тому, что Франция получит в качестве подкрепления новый боевой организм, который будет иметь для нее большую ценность в психологическом и материальном отношении» и укрепит ее оборону. «Но прежде всего нельзя допустить, чтобы противник успел ликвидировать слабости своего вооружения, особенно противотанкового и зенитного, и тем самым именно здесь добился равновесия сил. В этом смысле каждый месяц потерянного времени будет отрицательно сказываться на наступательной мощи Германии».
Далее он выразил беспокойство относительно «желания немецкого солдата воевать», как только рассеется опьянение от легких побед в Польше. «Его уважение к самому себе так же велико, как и уважение, с которым в настоящее время к нему относятся другие. Полгода затяжки с войной и действенная пропаганда противника могут снова ослабить эти важные духовные качества».