Гости из КБ

Гости из КБ

Примерно в то же время, когда проходило заседание ГКО, 7-й танковый корпус генерала П. А. Ротмистрова, выведенный из района боевых действий в 30 – 50 километрах севернее Воронежа, приступил к обслуживанию боевой техники. Танкисты любили свои машины.

Находившемуся среди подчиненных командиру 3-й гвардейской тяжелой танковой бригады полковнику Ивану Антоновичу Вовченко по полевому телефону позвонил Павел Алексеевич Ротмистров и сообщил:

– Сейчас к вам прибудут важные гости – конструктор танка КВ и конструктор двигателя этой машины.

– Чем вызван такой визит? – спросил Вовченко.

– Командированы Ставкой и наркоматом танковой промышленности. Стали поступать жалобы на эту машину,– ответил Ротмистров.

– Не может быть! – воскликнул темпераментный Вовченко.– КВ – это гордость не только наша – танкистов, но и ее создателей.

– Однако не все думают, как вы, Иван Антонович. Дело очень серьезное. Находится под угрозой дальнейший выпуск КВ, его хотят снять с производства. Так меня информировали конструкторы. Вашей бригаде досталось [271] больше всего синяков и шишек от немцев, поэтому я посылаю гостей к вам,– продолжал комкор.

Действительно, тяжелые танки бригады Вовченко в наступлении находились впереди, поскольку им менее страшен огонь противотанковой артиллерии. За ними двигались средние Т-34 и легкие Т-70. Поэтому КВ и досталось больше всех. Фашисты, зная мощь брони этих танков, в первую очередь сосредоточивали огонь всех видов артиллерии по ним.

– Спасибо за честь! – невесело ответил Вовченко и спросил: – В чем же недостатки машины?

– Некоторые из военных считают, что машина слишком громоздкая, тяжелая, неповоротливая, ломает деревянные мосты, много берет горючего, а все это беспокоит саперов, снабженцев, тыловиков и, конечно, командование.

– Мы примем гостей,– пообещал Вовченко.

Главный конструктор Челябинского Кировского завода Жозеф Яковлевич Котин и главный конструктор дизельного производства этого завода Иван Яковлевич Трашутин привезли с собой бланки актов, формуляры, их надо было заполнить на месте. Командир корпуса Ротмистров сказал им, что все они увидят непосредственно в бригаде, в боевой обстановке.

Котин и Трашутин наперебой рассказывали И. А. Вовченко о своих тревогах. Вовченко слушал и молчал. Своего заместителя по техчасти он предупредил, чтобы и тот не спешил с выводами. Пускай конструкторы сначала сами выскажут свое мнение.

– Некоторые военные требуют, чтобы КВ был полегче. Но ведь немцы все время увеличивают калибр орудий. Вместо 37-миллиметровых противотанковых пушек сначала появились 50-миллиметровые, а теперь уже и 75-миллиметровые, имеющие длинный ствол с большой начальной скоростью снаряда. На своем среднем танке 37-миллиметровую пушку гитлеровцы заменили 50-миллиметровой, а на Т– IV короткоствольную 75-миллиметровую пушку – длинноствольной того же калибра. Появились у них кумулятивные снаряды. Они упорно добиваются выпуска тяжелого танка с мощной броней и не менее мощной пушкой.

– Немцы только добиваются, а у нас уже есть такой танк,– вставил Вовченко.

Конструкторы сослались на жалобы из войск. [272]

Когда Котен и Трашутин благословили КВ в серийное производство, все будто бы было в порядке. А сейчас, оказывается, машина не оправдывает себя...

Вовченко представил гостям своего зампотеха как отлично знающего танк, его хорошие стороны и недостатки. После продолжительной беседы с ним Котин обратился к комбригу:

– Иван Антонович, теперь пойдемте к танкам и поговорим с экипажами машин и инженерно-техническим составом. Но я вас прошу меня не представлять. Я хочу откровенного разговора.

Вовченко повел гостей к танкам. Когда они подошли к командирскому танку и увидели возле него старшину Свириденко, Иван Антонович спросил подчиненного:

– У вас есть жалобы на танк?

– Жалобы? – удивился старшина.– Я из тех, кто не жалуется. Бывало, в МТС дадут не трактор, а такую рухлядь, что хоть в металлолом ее отправляй. И то работал! А КВ – это же класс! Мотор без ремонта отработал два срока, но и сейчас как часы!

Котин стоял рядом и записывал в блокнот. Комбриг нарушил уговор:

– Тут дело посерьезнее! С вами будут разговаривать сами создатели КВ. Так вы, земляк, не торопитесь, а дайте им возможность самим все пощупать. Потом выскажете свое мнение о машине. Дело государственное. От таких механиков-водителей, как вы, как ваши товарищи, может быть, зависит судьба КВ.

– Понял,– ответил старшина.– Все сделаем на совесть.

Старшина не хвастался. Только за несколько дней перед появлением гостей ремонтная бригада всю ночь «ворожила» возле его танка. К утру машина была готова к бою. Только вчера в ее башне застряли две болванки. Сотни раз танк царапали осколки и пули, в нем было с десяток вмятин от осколков бомб. Броня стала шероховатой, как дубовая кора,– так потрескалась от ударов. Однако танк выдержал.

Потом Вовченко с гостями подошел к группе бойцов, среди которых был и командир танкового батальона майор Гуменюк.

– Вот эти товарищи – конструкторы КВ и двигателя к нему. Вы сейчас их судьи,– обратился к подчиненным полковник. [273]

Коренастый черноусый Гуменюк засучил рукава линялой гимнастерки и произнес басом:

– Хлопцы! Ура нашим славным конструкторам!

Гостей тут же подхватили мускулистые, измазанные в солярке, пропахшие порохом и металлом руки и стали подбрасывать выше танковых башен.

Котин побледнел и схватился за голову. Еще осенью 1941 года, когда враг подошел к стенам ленинградского Кировского завода, как-то поздно вечером вой сирены возвестил о воздушной опасности. Тысячекилограммовая бомба, сброшенная вражеским самолетом, к счастью, слегка отклонилась от цели. Лишь воздушная волна хлестнула по зданию танкового КБ, вырвала оконные рамы, обрушила перегородки. Котина контузило и ранило так, что только через несколько суток он пришел в сознание. И вот теперь головная боль нет-нет да и давала о себе знать.

Отдышавшись, Жозеф Яковлевич взволнованно произнес:

– Я верил, что настоящим танкистам понравится наша машина. Верил!

Майор Гуменюк обратился к командирам экипажей:

– Рассказывайте конструкторам, что и как.

Котин и Трашутин осматривали побывавшие в боях машины, особенно те, у которых имелись вмятины от снарядов, беседовали с ветеранами. Все они давали высокую оценку боевым качествам КВ.

У одного танка, который был разобран, Котин особенно внимательно осмотрел узлы и механизмы, задавал вопросы экипажу и ремонтникам, те задавали вопросы ему. Никаких существенных замечаний не поступило.

Подошли еще к одному танку. Экипаж его работал с полным напряжением. Боеукладка была вынута из машины. Ремонтировали подбитое направляющее колесо (ленивец). Котин, которого Вовченко не представил экипажу танка, спросил:

– Ну, хлопцы, как машина? Хороша?

И тут случилось неожиданное. Лейтенант, командир танка, не сдерживаясь в выражениях, стал ругать машину:

– Что за конструктор придумал такую башню, что на поле боя видишь землю да небо. Этого конструктора посадить бы самого в танк да послать в бой... [274]

Все оторопели. Котин от растерянности не знал, что ответить. Лейтенанта остановил командир роты, сказав ему, кто перед ним. После этого началась деловая беседа. Котин объяснил лейтенанту, почему трудно устранить недостатки башни. И все же на душе у него остался неприятный осадок. Значит, думал он, упреки, идущие из войск, небеспочвенны.

Вовченко, видя упавшее настроение конструктора, решил подбодрить его и рассказал о таком случае. 500-килограммовая бомба упала на расстоянии полметра от КВ и взорвалась, образовав воронку диаметром около 18 метров. При взрыве танк основательно тряхнуло, и он сполз в образовавшуюся воронку. Была сорвана гусеница, разбит телескопический прицел. Экипаж контузило. И вот этот танк, уже исправленный, через пять часов, пошел вбой.

К вечеру вместе с комбригом возвратились в штаб, и Жозеф Яковлевич зачитал одно донесение, которое ранее пришло в КБ с фронта. Командир батальона 76-й танковой бригады майор Я. И. Плисов писал:

«В марте 1942 года в районе Холм (Калининский фронт) в поле остался застрявший КВ. В течение двух дней его бомбили... В результате бомбежки вся земля около него была изрыта воронками. Осколки поражения машине не причинили».

Конструкторы заполнили формуляры и бланки актов, в которых говорилось не только о крепости брони КВ, об ее устойчивости против вражеских средних и крупнокалиберных снарядов, но и о том, что танки в руках опытных водителей (а их было большинство в бригаде Вовченко) отрабатывают в походе и в бою по тысяче часов, проходят без ремонта мотора до 3000 километров. Это почти в три раза больше, чем предусмотрено техническими условиями эксплуатации машины.

– Семьдесят вмятин и 3000 пройденных километров! На этих танках можно идти и до Берлина без ремонта! – восхищался майор Гуменюк.

– Кстати, о мостах,– вмешался в разговор Вовченко.– Хотите, расскажу вам байку. Недавно слышал от генерала Ротмистрова. Однажды молодого бойца послали разведать мост. Он вернулся и доложил: «Красивый мост, легкий и устойчивый. Так что танки пройдут, а пехота не пройдет». Командир удивился: «Почему так?» А тот в ответ: «Да там у моста злые собаки». [275]

Байка вызвала у присутствующих улыбку, а Вовченко уже серьезно сказал:

– Да, танки пройдут! КВ сейчас лучший в мире танк! Так и передайте в Москву!

Таково было мнение танкистов 3-й гвардейской тяжелой танковой бригады 7-го танкового корпуса, которым командовал Павел Алексеевич Ротмистров.

Совпадало оно и с мнением врага. Вот некоторые тому свидетельства. Среди инструкций гитлеровским воякам одна листовка особенно поражала своей нелепостью. В ней говорилось, что в атаку против «духов-панцера» следует идти с ведрами бензина в руке. Солдату предписывалось взобраться на танк, облить его горючим и поджечь. За такой поступок полагался внеочередной отпуск в Германию. Конечно, охотников бегать с ведрами навстречу стальной громадине не находилось...

Сейчас трудно поверить, что в армии, которая намеревалась в течение нескольких недель сокрушить одну из могущественных держав мира, пришлось издавать такие инструкции. Но издавали.

Побелевшие лица, полные ужаса глаза – такой была реакция завоевателей во время столкновения с КВ и другим замечательным советским танком Т-34. Генерал фон Клейст еще осенью 1941 года вынужден был издать особый приказ, запрещающий при объявлении тревоги панические крики: «Русские танки прорвались!»