Часть III
Часть III
В. Серов Портрет княгини З. Н. Юсуповой Описание одной картины.
Это уникальная картина. Один из мировых шедевров русского искусства. Это понимаешь сразу, когда, проходя по залам Русского Музея мимо, вдруг останавливаешься. Здесь все соединилось: необыкновенная модель и превосходный художник – и эпоха Русского Ренессанса в ее классический день, просиявший ослепительно ярко под вечер.
Это я теперь осознаю. Но в первые мои посещения Русского Музея школьником и студентом я останавливался перед портретом княгини З. Н. Юсуповой почти со страхом, возможно, как в жизни, если бы случилось мне увидеть ее. По форме глаз она мне напоминала мою тетю по отцу, необыкновенно красивую в ее тихие минуты, но красоты ее не замечали в селе из-за ее небрежности в одежде и запальчивого характера.
Не знаю, это Восток или просто особый тип лица и глаз, но это красота розы или красной лилии с черными крапинками, слишком совершенная и привлекательная, что даже пугает.
Удивительно соразмерное лицо и глаза как очерк или символ красоты и поза, исполненная живости, изящества и грации, – ослепительная светская дама, это ясно, и все же не шарм, а ясность и простота индивидуальности, что, как нарочно, скрадывает необыкновенную красоту, знатность, баснословное богатство…
Наследница колоссальнейшего состояния росла последней в роду, что всегда не просто, но юная княжна, как становится ясно, избежала всех опасностей, получив такое воспитание и образование, с каким вступало в жизнь то уникальное поколение 80-х годов XIX века из нескольких плеяд гениальных художников, писателей, артистов и просто прекрасных людей, с новыми представлениями о жизни, каких еще не было нигде, но что было уже выработано всем ходом русской жизни и классической русской литературой и что составляет сущность Русского Ренессанса – новый гуманизм, в отличие от гуманизма эпохи Возрождения в странах Западной Европы, в основе которого, как известно, был индивидуализм, одна из причин его вырождения.
У меня нет сомнения, юная княжна по своим духовным запросам росла тургеневской барышней, а по знатности была близка ко двору, где и явилась в высшем свете, проста, скромна; но ее не могли не заметить; она выезжала в свет не одну зиму, все ее сверстницы повыходили замуж, а к ней словно боялись свататься даже самые знатные из гвардейских офицеров.
Не решались свататься по расчету, поскольку знали: последует отказ, – как становится ясно со слов князя Феликса Юсупова из его воспоминаний: «Руки ее просили знаменитые европейцы, в том числе августейшие, однако она отказала всем, желая выбрать супруга по своему вкусу. Дед мечтал увидать дочь на троне и теперь огорчался, что она не честолюбива. И уж совсем расстроился, узнав, что она выходит за графа Сумарокова-Эльстона, простого гвардейского офицера».
Это был выбор сказочно богатой принцессы, но именно тургеневской барышни в душе. Сын вспоминает: «Матушка была восхитительна. Высока, тонка, изящна, смугла и черноволоса, с блестящими, как звезды, глазами. Умна, образованна, артистична, добра. Чарам ее никто не мог противиться. Но дарованьями своими она не чванилась, а была сама простота и скромность. «Чем больше дано вам, – повторяла она мне и брату, – тем более вы должны другим. Будьте скромны. Если в чем выше других, упаси вас Бог показать им это».
Это был нравственный закон, выработанный великой русской литературой, с которым вступало в жизнь поколение 80-х годов, как Чехов, как Серов. Неудивительно, что Серов чувствовал себя в Архангельском, как в Абрамцеве Саввы Мамонтова. Он писал и неоднократно портреты всех Юсуповых. Первую известность в России и за рубежом юный князь Феликс получил через его портрет, написанный Серовым.
Другую известность доставило ему участие в убийстве Распутина. Сколь ни различны эти события, за ними я вижу княгиню Зинаиду Николаевну. Она была умна, по близости ко двору знала все тайны европейских дворов и правительств, могла бы держать салон, но это сразу ее поставило бы в оппозицию к царскому правительству и к окружению царя, что, впрочем, и случилось, не по ее вине.
Князь Феликс свидетельствует: «В 1917 году лейб-медик, дантист Кастрицкий, возвратясь из Тобольска, где царская семья находилась под арестом, прочел нам последнее государево посланье, переданное ему: «Когда увидите княгиню Юсупову, скажите ей, что я понял, сколь правильны были ее предупрежденья. Если бы к ним прислушались, многих трагедий бы избежали».
Оказавшись после Октябрьской революции в Риме, княгиня Юсупова, по свидетельству современника, «не поминала прошлого. Все ее мысли были в общественной деятельности…». Она открыла «бюро приискания работы и бесплатную столовку для русских людей, оказавшихся за границей без всяких средств к существованию». Открыла «белошвейную мастерскую для снабжения эмигрантов носильным бельем».
Такого рода благотворительная деятельность не была новостью для княгини; она ею и занималась в России, где не эмигранты, а громадное большинство населения бедствовало и нередко оказывалось без всяких средств к существованию, не говоря о случаях массового голода. Об этом ныне забывают, не хотят знать. Но княгиня Юсупова знала и лучше других отдавала отчет в том, что случилось. Она была и осталась тургеневской барышней в душе и «маркизой нашего времени», как выразился один критик, восприятие которого интересно тем, что погружает нас в эпоху, когда был создан портрет.
Серов писал с Зинаиды Николаевны и ранее, но экспонировался лишь портрет, над которым он работал в 1900-1902 гг. на протяжении восьми-десяти сеансов в Архангельском и в Петербурге. Известны слова Зинаиды Николаевны, как она говорила, очевидно, с ее очаровательной улыбкой: «Я худела, полнела, вновь худела, пока исполнялся Серовым мой портрет, а ему все мало, все пишет и пишет!»
Известны слова Серова из его письма к жене из Архангельского, очевидно, в первое время знакомства (1896 года): «… славная княгиня, ее все хвалят очень, да и правда, в ней есть что-то тонкое, хорошее». Это, помимо ее красоты и обаяния, сугубо нравственная оценка.
Княгиня была умна и очень талантлива; на великосветском балу-маскараде могла сплясать русскую ко всеобщему восторгу, на любительском спектакле (ставили, к примеру, «Романтиков» Ростана) могла сыграть, как настоящая актриса, к изумлению Станиславского, которому, правда, не удалось ее сманить на профессиональную сцену, как другую генеральшу Марию Федоровну Желябужскую.
Критик С. С. Голоушев писал: «Возьмите, скажем, портрет княгини Юсуповой! Чем она может быть мне интересна? А я, между тем, страшно люблю этот портрет. Я никогда не видал эту женщину в действительности, но я чувствую, что передо мною сидит маркиза нашего времени. Я чувствую эту женщину большого света и во всех деталях, окружающих ее: в этой собачке, лежащей подле нее на диване, в окружающем атласе и безделушках. Я чувствую, что эта женщина живет какой-то особой жизнью, быть может совершенно чуждой мне, на какой-то особой высоте от всего окружающего, отделенная, обособленная от всего, нежная, изящная и утонченная, живет именно той жизнью, какой жили когда-то маркизы. Эти белые напудренные волосы, эта странная поза, – все это дает право сказать, что это именно маркиза нашего времени».
У Зинаиды Николаевны, которая не витала в садах Семирамиды, хотя и могла, рано стали седеть волосы; она их не красила и, конечно, не пудрила, но и седеющие пряди ей придавали очарование «маркизы нашего времени». Занимаясь благотворительностью, княгиня проявила себя и как незаурядный меценат: римский зал музея Изящных искусств сооружен на ее средства.
«Портрет княгини З. Н. Юсуповой» впервые экспонировался на выставке «Мира искусства в начале 1902 г. в Петербурге, и с 15 ноября 1902 г. по 1 января 1903 г. в Москве. Портрет вызвал противоречивые оценки, был воспроизведен в художественных изданиях за рубежом. То, что портрет княгини, как и другие работы Серова, оказался в Русском Музее, в высшей степени естественно, как и создание этого хранилища искусств наравне с Эрмитажем. Это не причуда и слава царей, а ход народной жизни с начала преобразований Петра Великого, ренессансные достижения в России во всех сферах искусства и жизнетворчества.
Княгиня Зинаида Николаевна – это создание русской жизни и русской культуры в их соприкосновении с Востоком и Западом в условиях Ренессанса в России, в котором князья Юсуповы с начала преобразований Петра I принимали самое активное участие, чему свидетельство Архангельское под Москвой. И портрет Серова, один из мировых шедевров русского искусства.