2
2
Тичфилд. В беседке граф Саутгемптон и Шекспир. Гости, пользуясь хорошей погодой, прогуливаются в парке. Среди них Молли и Уилли, которые прохаживаются быстро, как дети, на виду у всех и как бы наедине.
Уилли, сорвав ветку:
– Не знаю, как же быть нам с ним?
Молли рассеянно:
– С кем это?
– О, Молли!
– А никак.
– Но он…
Молли рассмеявшись:
– Что он? Он пел любовь, что нас свела. Чего еще ты хочешь?
– Ах, ничего на свете, как любви твоей!
Он бросает ветку в ее сторону, которую она легко схватывает на лету.
Молли, снижая голос:
– Все это хорошо лишь в тайне, иначе грех, огласка и разлука неминуемы, как смерть. Помни об этом.
– Готов я к смерти, но в твоих объятьях.
– О, нет, живи, иначе свет померкнет в моих глазах, как у старости. С тобой я снова юность обрела, утерянную замужеством.
– Как Шекспир с тобой?
– Как и с тобой.
– Как близнецов, подменял он нас и в жизни, и в сонетах. Разве нет?
– Пока не свел, утратив враз меня с тобой. Пусть сам винит себя.
– Но как признаться?
– Я говорю, никак. Никто не должен знать.
– А молва?
– «Прекрасное обречено молве».
– Это из сонета?
Молли, рассмеявшись не без гордости:
– Который ты присвоил, а посвящен-то мне!
– Ничего не просвоил. Я знаю, я был всего лишь маской твоей для света и с тобой сроднился так, что нас не различить.
– Но могут разлучить.
– Увы! Разлука неизбежна. Тем отрадней всякий час, когда я вижу тебя, и всякий миг свиданья. Когда?
– Как знать! Вообще мне не до веселья. Шекспир – насмешник, он меня ославит, да и тебя.
– Нет, нет, он нас любит. Он скажет:
Полгоря в том, что ты владеешь ею,
Но сознавать и видеть, что она
Тобой владеет, – вдвое мне больнее.
Твоей любви утрата мне страшна.
Я сам для вас придумал оправданье:
Любя меня, ее ты полюбил.
А милая тебе дарит свиданья
За то, что ты мне бесконечно мил.
И если мне терять необходимо,
Свои потери вам я отдаю:
Ее любовь нашел мой друг любимый,
Любимая нашла любовь твою.
Но если друг и я – одно и то же,
То я, как прежде, ей всего дороже…
42
– Откуда этот сонет?
– Вероятно, из тех, какие он писал для графа Саутгемптона.
– Как! И ты думаешь, что он мной владел? И они остались друзьями?
– Нет, нет, Молли! Ты говорила, что это была игра, как наша игра в Венеру и Адониса, которая, правда, закончилась триумфом богини.
Молли вскидывается:
– Да, ты никак надо мной смеешься, как смеются над тобой, мол, из молодых да ранних! Даже твоя мать графиня Пэмброк подмигивает мне из сочувствия твоим страданиям.
– Я страдаю?
– Нет? Далеко пойдешь.
– Почему Шекспир к нам не идет?
– Вот идет. А мне пора в церковь.
– По пути я тебя встречу?
– За ангела ты не сойдешь.
Шекспир подходит к Молли и Уилли.
– Не отправиться ли нам на прогулку?
Молли, отходя:
– Мне пора в церковь. Прощайте. Вообще мне пора домой. – Уходит.
Уилли беззаботно:
– Как поживаешь, друг мой?
– Неплохо, сударь, неплохо, если недуг мой оказался не смертельным, а на вас вижу его приметы.
– Послушайте, Шекспир, кого вы любите?
– Кого?! Что за вопрос?
– Мне ясно, вы забыли нас с Молли.
Шекспир слегка озадачен:
– Это я забыл?! Прекрасно, друг мой. Вы решили перейти в наступление, вместо круговой обороны, какую предприняли вместе с миссис Фиттон. Это я забыл?!
– Если ваша любовь к герцогу Саутгемптону беспредельна, на что уповать нам, простым смертным. Посудите сами.
– Любовь, как солнце, не может светить в полсилы, разве что его накроют тучи или туман. Но, мистер, почему вы все время говорите не от себя самого, а за двоих? Что, у вас с Мэри, я имею в виду не графиню Пэмброк, а миссис Фиттон, и мысли, и чувства общие, как у юной матери с юным сыном?
– Напрасно вы смеетесь, Шекспир. У нас с Молли общего несравненно больше, чем вы думаете.
– Куда больше? Душа и тело – не разлей вода?
– То всего лишь слухи.
– Ты их подтвердил, мой друг. Будь честен, по крайней мере, с друзьями, а с женщинами… нередко они самих себя подводят, ведя игру, когда играть не нужно, любить, коль любишь, без утайки.
– Да, конечно, чего же лучше. Но что же делать, коли мир враждебен любви сердец прекрасных, юных?!
– О, тут я на вашей стороне, мой друг! Не хитрите только со мной, хотя бы вы. А Молли я знаю лучше, чем она сама себя. Мне необходимо с нею объясниться, чтобы избавить ее от двойной игры, в чем, кстати, и ты должен быть заинтересован.
– Вы хотите ее вернуть?
– Если бы мне это удалось, ты бы ничего не потерял; по крайней мере, обрел свободу от ее чар до того, как она бросит тебя.
– Молли меня бросит? Нет.
– Она влюблена в тебя?
– До безумия.
– Что это значит?
Уилли уточняет:
– Это я был влюблен в нее до безумия, это правда. Но это от нетерпения познать любовь, обладать женщиной, особенно упоительной, казалось мне, если это будет Молли, а не другая особа, которой я домогался исключительно из жажды обладания. Ну, это вы знаете.
– И ты добился этого с Молли. Она тебя пожалела.
– Нет, Молли не столь добра, да поклялась вам в верности до гроба, это правда?
– Значит, это уже неправда.
– Все это так. Но, знаете, Шекспир, она меня полюбила, и это впервые, как стало ей ясно, с вами грех познала, а со мной любовь.
– Увы! Увы! Готов поверить. Но это всего лишь твоя версия, мой друг, ты умен.
– Я не ожидал этого. В любви она столь искренна и нежна, столь разумна, словно не замужем, то есть замужем за мной.
– Конечно! Как же! Она всегда правдива и в измене, правдива и во лжи, поскольку искренна в коварстве, как сама любовь.