Донос как гражданский подвиг

Донос как гражданский подвиг

«Пионерская правда», расцвечивая материалы о деле Морозовых разными подробностями, преследовала двойную цель: возвысить Павлика до статуса гражданина-героя и очернить его убийц. Мотив «разоблачения отца» в основном использовался при решении первой задачи. Собственно к мотиву журналисты, писавшие о Павлике, не добавили ничего нового. Советская пресса освещала похожие истории (как уже упоминалось в главе 1) в конце 1920-х — начале 1930-х годов. В национал-социалистской пропаганде имеется свой пример такого рода — повесть «Юный гитлеровец Квекс», вышедшая из-под пера немецкого писателя Карла Алойса Шензингера и опубликованная в один годе историей Павлика Морозова. В 1933 году Ганс Штейнхоф снял по повести фильм, получивший еще большее признание, чем книга. С первого взгляда видно, что герой этой повести — зеркальное отражение Павлика Морозова. Несмотря на побои со стороны своего жесткого и часто пьяного отца-коммуниста, смелый Хайни Фолкер (позже получивший фашистскую кличку Квекс) не отступает от своего решения стать членом гитлеровского молодежного движения. Вскоре он, рискуя жизнью (его едва не отравили газом), предупреждает о запланированном коммунистами нападении на юных гитлеровцев. За такой смелый поступок Хайни Фолкера принимают в ряды юных гитлеровцев и разрешают поселиться в одном из общежитий организации. В отместку злобные коммунисты убивают его. Мальчик-мученик Квекс потрясает товарищей силой своего духа: умирая, он на последнем дыхании запевает марш нацистов^{145}. Квекс, в отличие от Павлика, — герой вымышленный и отличается большей неуверенностью и уязвимостью, чем его советский двойник[120] (по крайней мере если сравнивать с образом Павлика в ранних версиях), но в остальном соответствий между ними очень много.

Сходство этих юных героев могло бы показаться случайным, если бы история о доносе обсуждалась на уровне только местной, а не центральной прессы. Трудно представить, что перегруженные рутинной работой сотрудники «Тавдинского рабочего» или «Всходов коммуны» были в курсе направления развития нацистской пропаганды. Но журналисты «Пионерской правды», введшие в оборот мотив разоблачения отца, будучи пламенными интернационалистами, часто писали о молодежных движениях за рубежом. Шензингер взял за основу сюжета своего фильма убийство коммунистами в Берлине юного фашистского активиста Герберта Норкуса, погибшего 24 января 1932 года, о чем много писали в немецкой фашистской прессе того времени^{146}. В этом контексте нельзя исключить прямого заимствования. Возможно, «Квекс» (или его реальный прототип Норкус) подтолкнул коммунистов-агитаторов к поиску советского аналога этому неимоверно популярному в фашистской Германии герою, и они стали подбирать подходящую кандидатуру среди жертв реальных убийств. При этом было важно, чтобы биография жертвы имела те же мотивы (или по крайней мере чтобы их можно было легко вписать), что и история героя Шензингера: неповиновение отцу и последующее его разоблачение[121].

С другой стороны, кажется еще более правдоподобным, что оба героя — Павлик и Квекс — независимо друг от друга повторяют образ злодейски убитого врагами мальчика, распространенный в немецкой коммунистической мифологии 1920—1930-х годов. Как фашизм, так и коммунизм, утверждая собственную легитимность, пропагандировали культ смерти, а в начале 1930-х стремились перехватить друг у друга символику детского мученичества. Среди немецких коммунистов большой популярностью пользовалась песня «Маленький трубач», в которой сраженного «вражеской пулей» «юного красногвардейца» провожают в последний путь оставшиеся в живых взволнованные товарищи. Эта песня была переделана в «Песню Хорста Весселя». В ней так же, с почестями, предают земле тело застреленного врагом знаменосца, который до последнего вздоха высоко держал знамя со свастикой[122]. Советский поэт Михаил Светлов, переписавший песню по-русски, подошел к делу творчески: «юный трубач» превратился у него в «юного барабанщика», которого сразила неизбежная вражеская пуля. Герой пал на «сырую землю», но навсегда остался жить в памяти товарищей. По утверждению «Пионерской правды», именно эту песню исполняли пионеры на похоронах братьев Морозовых. Так реальное убийство стало частью мира, созданного поэтическим воображением. В коммунистической пропаганде конца 1920-х годов иностранных пионеров-мучеников, подвергавшихся гонениям и угрозам, стали вытеснять такие же советские пионеры-мученики. Неудивительно, что тексты, посвященные первым, перерабатывались и уступали место новым сочинениям.