Подросток-бунтарь

Подросток-бунтарь

Таким образом, память о Морозове пережила не только смерть Сталина, но и хрущевское разоблачение сталинских преступлений, в число которых входили Большой террор и насильственная коллективизация. В первый же год так называемой «оттепели» (1954) появились признаки возвращения культа Павлика. Памятник братьям Морозовым в Герасимовке — не осуществленный в довоенные годы — наконец поставили^{325}. Останки мальчиков перенесли с герасимовского кладбища на новое место — в центр села, к зданиям сельсовета и школы, и замуровали в пьедестал памятника. Это перемещение Юрий Дружников интерпретирует как попытку властей снять с ОГПУ ответственность за смерть Павлика^{326}. Но подобного рода перезахоронения, напоминающие обычные в практике православной церкви переносы останков святых, были в советском обществе вполне распространенным способом увековечения памяти чтимых усопших. Достаточно вспомнить перезахоронение останков поэта Александра Блока и его жены Любови Дмитриевны, урожденной Менделеевой, из семейной могилы на Смоленском кладбище в ленинградский писательский пантеон на Волковом кладбище, называемый «Литературными мостками». К тому же официальная пресса не обратила никакого внимания на перенос останков Павлика. Зато она восторженно писала об установке самого монумента и подчеркивала его центральную роль при проведении пионерских церемоний^{327}.

Открытие памятника стало событием местного значения, на нем присутствовали комсомольские и партийные представители не выше областного уровня. Значительно больший резонанс имело появление симфонической поэмы Юрия Балашкина «Павлик Морозов»^{328}. Кроме того, в следующем, 1955 году Павлику присвоили звание «Героя-пионера Советского Союза» и занесли его имя в Книгу Почета, учрежденную по решению XII съезда ВЛКСМ, состоявшегося в марте 1954-го^{329}. Этот высокий статус был закреплен статьей о детях-героях, опубликованной в журнале «Вожатый» в 1956 году. Он свидетельствовал о возрождении образа Павлика 1930-х, который «не дрогнув» предал своего отца^{330}. К сорокалетнему юбилею Пионерской организации, отмечавшемуся в мае 1962-го, появились еще несколько важных публикаций, среди них «Песня о Павлике Морозове» Петра Градова и Леонида Бакалова^{331}, а также антология «Павлик Морозов», опубликованная свердловским издательством, на родине героя[218]. С небольшой задержкой отметило юбилей и новое издание книги Губарева, вышедшее в 1963 году дважды, тиражами по 150 000 экземпляров. На год раньше издательство «Советский композитор» выпустило трехактную оперу Михаила Красева «Павлик Морозов», впервые поставленную Ансамблем советской оперы в 1953-м[219].

В это же время Степан Щипачев переписал свою поэму «Павлик Морозов», чтобы удалить из нее все упоминания Сталина и сделать из Павлика менее монументальную фигуру. Для осуществления двух этих задач автор вырезал сцену, в которой Павлик на суде разоблачает отца, и придал конфликту более личное, общечеловеческое звучание. Пассаж о межпоколенческих отношениях, изначально присутствовавший в сцене суда, также был вырезан и вставлен во вторую часть поэмы «Мать и Отец»:

Отец —

Дорогое слово:

В нем нежность, в нем и суровость.

В версии 1950 года тема отца у Щипачева обозначена со всей определенностью: «Сталину совершая / Всей жизни своей поворот, / Любовь свою выражает / Этим словом народ» (т.е. словом «отец»). В новом варианте разногласия Павлика с отцом превращаются в абстрактный конфликт поколений, широко представленный в советской детской литературе и журналистике того времени[220].

Тем не менее нельзя сказать, что новый образ Павлика сводится к обычному подростку-бунтарю, недовольному своими родителями, потому что те не соответствуют (в данном случае политическому) духу времени. Поэма Щипачева заканчивается сценой, в которой двойник Павлика вместе с отцом въезжают в светлое будущее, — это, скорее, идеальная картина сотрудничества, нежели конфликта поколений. Но в других версиях легенды, особенно распространенных в провинции, тема разоблачения звучит намного сильнее, чем даже во многих изложениях этого сюжета в сталинский период. Так, например, в столице родного края Павлика городе Свердловске в 1962 году была напечатана антология «Павлик Морозов», в которую вошли отрывки из книг Яковлева, Соломенна и Губарева, а также поэма Сергея Михалкова о том, как юный герой разоблачает своего отца; антология содержит немало сцен, изображающих столкновения сына с отцом.

Такая же картина нарисована и в новом произведении, опубликованном в том же Свердловске: речь идет о виршах Е. Хоринской в жанре эпической поэмы под названием «Юный барабанщик» (1958). В ней Павлик рассказывает о своей разоблачительной деятельности восторженно внимающим ему пионерам:

Писал кулакам он бумажки…

Да что поминать про беду!

Мне, может, сейчас еще тяжко…

Но все рассказал я суду^{332}.

В текстах, напечатанных в начале 1960-х годов в центральных изданиях, мотив доносительства звучит не так явно, как в провинциальных. В них тема подана в другом ракурсе: подчеркивается его роль борца за свободу, за свои права. «Песня о Павлике Морозова» Градова и Бакалова во многом вышла из «Песни о пионере-герое» Алымова и Александрова. Она тоже начинается со сказочного описания панорамы Урала с высоты птичьего полета:

То не птицы поют, то не ветер шумит

Над горами, над тайгой, —

Это слава о юном герое звенит

Над уральской родной стороной.

Однако в ней появляется новый элемент, отсутствующий у Алымова: Павлик погибает не только «за счастье людей», но и «за край этот вольный» (т.е. за Урал).

В хрущевскую эру памятники и музеи Павлика Морозова продолжали множиться. Монумент в Герасимовке только положил начало этому процессу на Урале: в 1961 году в Свердловске был установлен памятник в университетском парке, переименованном в Парк имени Павлика Морозова, а в 1962-м — в Первоуральске^{333}. Статуи Павлика росли как грибы и в других областях. К началу 1960-х годов огромное количество школьных площадок, в том числе в местах, далеких от Герасимовки, были «украшены» такими скульптурами, в большинстве случаев типовыми, сделанными из экономичного формового бетона[221]. Если в школе не имелось такой статуи, то, значит, был уголок Павлика Морозова или школьный лагерь, названный в его честь, и уж наверняка имелась «Почетная летопись пионерской организации», в которой имя Павлика значилось под № 1.[222]