Письмо метрдотеля маркиза де ла-Шетарди своей дочери{88}

Письмо метрдотеля маркиза де ла-Шетарди своей дочери^{88}

С.-Петербург, в ночь с 24 на 25 ноября (с 5 на 6 декабря) 1741 года

Мы только что испытали сильнейший страх. Все рисковали быть перерезанными, как мои товарищи, так и наш посол. И вот каким образом. В два часа пополуночи, в то время как я переписывал донесение персидского посла, пришла толпа к нашему дворцу, и послышался несколько раз стук в мои окна, которые находятся очень низко и выходят на улицу у дворца. Столь сильный шум побудил меня быть настороже: у меня было два пистолета, заряженных на случай, если б кто пожелал войти. Но через четверть часа я увидел четыреста гренадер лейб-гвардии, во главе которых находилась прекраснейшая и милостивейшая из государынь. Она одна твердой поступью, а за ней и ее свита направилась ко дворцу. (…)

В настоящее время все министры и принцы, относившиеся враждебно к перевороту, уже арестованы. В числе их находились враги нашего посла и французов. Принцесса сама ввела их в свой дворец и повелела, чтобы с молодым государем обращались так, как подобает с принцами.

Тотчас же мещане, купцы и мелкий люд сошлись со всех сторон, окружили дворец и стали кричать: «Да здравствует Елизавета!» После того как эта доблестная принцесса отдала приказания, она отправила тотчас же своего шталмейстера, чтобы уведомить нашего посла о том, что она только что совершила. Она послала к нему своего первого хирурга, которому мешали подать какую-либо помощь нашему послу в течение двух месяцев, с тех пор как он болен. Он потерял сои и аппетит, и мы уже опасались за его жизнь, но врачам было запрещено лечить его или кого бы то ни было из его дома. Пора уже было для спасения его жизни и нашей, чтобы была подана ему помощь.

В два часа пополудни здешняя государыня проехала в своих санях, окруженная высшими сановниками двора и сопровождаемая сотнею гренадер. Толпы народа громко кричали: «Да здравствует Елизавета!» Проезжая перед нашим дворцом, она стала искать глазами окна, у которого находился наш посол. Заметив его, она, улыбаясь, приветствовала его весьма благосклонно. Она прибыла во дворец при грохоте пушек, между тем как войска, стоявшие шпалерами по улицам, кричали: «Да здравствует Елизавета!»

Она повелела признать себя императрицею всероссийскою. Все от мала до велика принесли присягу ей, восседавшей на престоле, который никогда не был столь блестящим, как теперь, с тех пор, как она вступила на него. Наш посол не из последних явился поздравить государыню. Она говорила с ним в течение получаса столь внимательно и милостиво, что всякий дивился тому. Если бы я не принял мудрой предосторожности поцеловать ей дважды руку два дня тому назад, то я опасаюсь, что не имел бы более этого счастья, до того часто вынуждена она протягивать ее для целования. Я боюсь, как бы у нее не скушали ее – до такой степени рука эта прекрасна и аппетитна.

Здоровье нашего посла восстановилось, и мы почувствовали прилив новых сил.