4. Болезнь и бессмертие

4. Болезнь и бессмертие

С начала весны 1922 г. Ленина мучили — уже не впервые — бессонница и страшные головные боли. Для врачебного обследования были вызваны два известных специалиста. (Ленин не доверял русским врачам, когда дело касалось здоровья друзей и его собственного.) Один из профессоров, доктор Феликс Клемперер, высказал предположение, что болезненные симптомы могли быть следствием отравления свинцом, вызванного засевшими в теле больного пулями, после покушения в августе 1918 г. Коллега профессора Клемперера придерживался другого мнения; тем не менее, 23 апреля одна из двух пуль была удалена. Поставленный диагноз и хирургическое вмешательство, вероятнее всего, были мерами, предпринятыми для того, чтобы успокоить Ленина, выражавшего нетерпеливое желание вернуться к работе[252].

Ленин провел ночь в больнице. В истории болезни было записано:

«Со стороны нервной системы — общая нервозность, иногда плохой сон, головные боли. Специалистами констатирована неврастения на почве переутомления»[253].

26 мая того же года Ленин перенес удар, приведший к частичному параличу и нарушению речи. Первоначально врачи находили желудочное недомогание, причиненное съеденной накануне рыбой, однако никто больше из домашних не заболел, а наблюдавшиеся у пациента отклонения указывали на худшее. До конца сентября самочувствие Ленина оставалось неважным, но он решительно отказывался прекратить работу. 2 октября он приступил к регулярному исполнению своих обязанностей в Кремле, сразу же взвалив на себя всю нагрузку[254]. В середине и конце декабря последовала еще серия ударов, и состояние Ленина резко ухудшилось. Он уже не сумел оправиться настолько, чтобы вернуться к работе. Последний год жизни Ленин провел в прекрасном имении в деревне Горки, примерно в тридцати километрах от Москвы. В январе Ленин написал ряд статей, две из них были тогда же опубликованы[255]. Написание их было сопряжено с определенными трудностями и стоило немалых усилий. Ленин не мог держать в руках перо, однако он не был привычен к диктовке и испытывал неловкость, видя перед собой стенографистку, ожидавшую от него окончания очередной фразы. Иногда Ленин предпочитал диктовать по телефону стенографистке в наушниках, находившейся в соседней комнате[256]. Диктовать Ленину разрешалось ежедневно, но очень недолго. Умственное напряжение заметно его изнуряло. Головные боли были чудовищными, и ко лбу у него постоянно был приложен холодный компресс.

9 марта 1923 г. Ленина поразил сильнейший удар. Правая сторона тела оказалась полностью парализованной, отнялась и речь. Надолго выведенный из строя, Ленин оставался в Горках, где за ним ухаживали жена и его младшая сестра, Мария Ильинична Ульянова. Артериосклероз продолжал развиваться, и шансы на выздоровление были невелики[257]. Ленин боролся с недугом. С мучительными усилиями он добился улучшения речи, и к сентябрю мог передвигаться с помощью палки. Однако состояние его внушало опасения.

После резкого ухудшения здоровья Ленина в марте 1923 г. его соратники по Политбюро готовы были расточать потоки непомерной лести, однако до этого времени, по мнению самого Ленина, их отношение к нему было явно пренебрежительным. 24 декабря 1922 г. врачи, с согласия Сталина, Каменева и Бухарина, установили для Ленина следующий режим:

«1) Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5–10 минут, но это не должно носить характера переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.

2) Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений»[258]. Секретарь Ленина вспоминает, что «у Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указания Центральному Комитету, а Центральный Комитет дал инструкции врачам»[259].

В особенности досаждали Ленину политические и личные разногласия со Сталиным[260]. Сталин проявлял к болезни Ленина большой интерес и даже читал соответствующую медицинскую литературу. В конце 1922 г. он пришел к выводу, что болезнь Ленина неизлечима, и в разговорах с товарищами предсказал ему скорый конец («Ленину капут»). Эти слова дошли до сестры Ленина Анны, которая сочла их возмутительными. Сделались известны они и Ленину. «Я еще не умер, — передают его ответную реплику, — а они, со Сталиным во главе, меня уже похоронили»[261].

Накануне операции в апреле 1922 г. в партийной печати появились сообщения о недомогании Ленина. Статья в газете «Беднота» приводила заявление наркома здравоохранения Семашко о том, что в последние месяцы Ленин испытывал симптомы переутомления. Коллеги пытались заставить его отдохнуть, но он не желал бросать работы. «Ни один крупный декрет не проходил без него, без его ведома». Долг требовал от Ленина огромного напряжения сил, но даже это не могло нанести ущерба его здоровью, поскольку его «организм уже выдержал один экзамен, который, я думаю, едва ли другой выдержал бы» — огнестрельное ранение в 1918 г. Семашко обнародовал затем запоздалую новость о том, что пули были смазаны ядом кураре, употребляемым индейцами для стрел. «Владимир Ильич корчился в судорогах, скрежетал зубами от боли. Оказывается, что это было от отравления ядом кураре, которым индейцы мажут свои стрелы, чтобы бить слонов. Если Владимир Ильич перенес такое отравление, то за его организм мы тревожиться не должны». Семашко указал также, что общественность должна быть осведомлена о физическом состоянии Ленина, поскольку массы имеют «законное право» знать об этом[262].

На деле же общественность систематически вводили в заблуждение относительно состояния здоровья Ленина. Его личный авторитет был настолько существенным для официального облика режима, что было сочтено безусловно рискованным подрывать его информацией о болезни вождя. Вплоть до 14 марта 1923 г., когда было выпущено правительственное коммюнике с известием о внезапном ухудшении состояния Ленина после апоплексического удара 9 марта, серьезность ситуации оставалась тайной за семью печатями. Николай Валентинов, работавший в Высшем Совете Народного Хозяйства, позднее вспоминал, что ни он, ни большинство его коллег ничего не знали о болезни Ленина. В 1922 г. Валентинов написал Ленину письмо с просьбой назначить ему встречу. Долгое время не получая ответа, он предположил, что письмо до Ленина, перегруженного работой, не дошло. В конце декабря его попросили зайти к сестре Ленина Марии Ильиничне в редакцию газеты «Правда». Мария Ильинична объяснила, что Ленин получил его письмо, передает свою благодарность и будет рад встретиться, как только лучше себя почувствует. «А разве Владимир Ильич болен? — спросил Валентинов. — Что такое у него?» «Мария Ильинична не была лживой, — добавляет автор. — сказать мне, что у Ленина был второй удар паралича, она, конечно, не могла. Характер его болезни тщательно скрывали… Не пускаясь в объяснения, но не отрицая болезнь Ленина, М. И. Ульянова на мой вопрос, уклончиво, и, по своему обыкновению, краснея и опуская глаза, ответила: „Сейчас Владимир Ильич чувствует себя много лучше“»[263].

Сам Ленин, очевидно, знал о секретности, окружавшей его болезнь. Услышав, что после удара, постигшего его в мае 1922 г. правительство выпустило бюллетень со ссылкой на желудочное расстройство, он заметил:

«Я думал, что лучшие дипломаты в Праге, но похоже, это не так: лучшие дипломаты — это московские доктора, сочинившие этот бюллетень о моем здоровье»[264].

Скупые сообщения о болезни Ленина характеризуют старания партии и правительства сохранить в неприкосновенности символ своего могущества. Ниже следует описание развития болезни Ленина, опирающееся исключительно на материалы газет «Правда» и «Известия» с середины 1922 г. до конца 1923 г. Они наглядно иллюстрируют то, как воспринималось течение болезни Ленина теми, кто черпал информацию только из центральной печати.